На земле мы только учимся жить. Непридуманные рассказы. - Протоиерей Валентин Бирюков

— Ха-ха-ха! Хе-хе-хе! Он свечки ставит, Богу молится. Гляди, он водочку-то не пьет, он только церковное пьет!

Ну, и все такое говорили. Вроде бы и не страшно это для меня, а все-таки лукавый помысел влез в душу. Однажды вечером я помолился перед иконой и сказал так:

— Господи! Наверное, я не буду ходить в церковь, буду дома молиться.

Вот так заявил перед иконой, перед Богом. После чего лёг и уснул. И что вы думаете? Вижу во сне — иду, собираю ягоды, потом набрел на кедрач. Какие-то ребята бегают вокруг меня. Я говорю им:

— Пойдемте орехи таскать, вон их тут сколько! Только несколько шагов сделал — с востока ударила молния, потом другая, третья! И этот лес загорелся, как порох. Я как руки поднял, закричал:

— Господи, спаси нас! Прости нас, что нам делать?!

Сверху слышится голос — мощный, как гром:

— Молитесь! Вот так будет земля гореть — с востока на запад, с севера на юг. Молитесь!

И в третий раз прозвучало тише, уже так умиротворенно, умилительно:

— Молитесь…

А я все кричу, меня всего трясёт. Уж сколько минут длилось это видение — не знаю, только проснулся я весь в поту, даже вся рубаха была мокрая. Перепугался страшно. Бросился на колени перед иконами и из глубины сердца выкрикнул:

— Господи! Господи!!! Буду, буду ходить в церковь! Всегда буду — что бы ни случилось!

Ну, а потом я всю жизнь решил Богу посвятить. Меня рукоположили в диакона, а в 1976 году в Ташкенте — в священника.

ИСКУШЕНИЕ ВЕРБОВКОЙ

Как раз во время моей болезни, когда я на костылях с трудом доходил до церкви, ко мне домой нередко приходили верующие. И начали за мной следить кагэбэшники. Однажды заехали на машине прямо домой. Все осмотрели, потом пригласили с ними поехать. В органах у нас пошел странный разговор.

— Валентин Яковлевич, зачем вы с церковью связались, что она вам дает? Мы знаем, как вы воевали, — ваши родители столько благодарностей получали! Вы — защитник Родины, заслуженный человек, орденоносец! Сколько у вас воинских наград! Это даже в голове не умещается: вы — и церковь! Что она вам дает?

Ах, вон оно что! Вот почему взяли меня в оборот! Я отвечаю просто:

— Я благодарю Бога.

— За что?!

— За то, что живой остался.

— Так не вы один в живых остались — вон их сколько. Да только все не ходят по храмам.

— Так мне куда деваться-то? — доказываю им я. — Только в церковь — Бог меня спас на фронте.

— Но ведь многие спаслись! Сколько мы боремся с отсталостью — а вы, заслуженный человек, все еще в церкви. Разве не помните, что вашего отца сослали за церковь?

— Ну что же, — говорю, — и меня ссылайте…

Вот так вот и поговорили. Прощаясь, я им сказал:

— Вот когда душа ваша пойдет на Небо, а плоть зароют — тогда и в Бога поверите.

— Ого! Как на два метра зароют — вот и конец! — смеются следователи.

— Нет, только начало, — отвечаю. — Только начало будет.

Они меня даже фотографиями пытались смутить, которые они сделали в церкви. Но все равно я не испугался — чего бояться-то?

И прежде меня вызывали в «органы», когда в 1946 году работал в магазине в Макарьевке и в церковь еще не ходил, — не было ее в нашем селе. Приехал с фронта — мне даже отдохнуть не дали: сразу на фронт трудовой. Ну, я ж тогда еще молодой был, крепость во мне была. Поработал я месяц или больше — приходит комендант. Дождался, когда рабочий день кончился:

— Мне надо с вами побеседовать, Валентин. Нам нужен работник.

— Ну, так и ищите себе работника.

— Именно вы нам и нужны.

— Так я уже работаю, — говорю.

— А вы тут и останетесь работать, но нам помогать будете…

— А какая вам нужна помощь?

— Сюда приходят различные люди — есть те, кто жалуются, антисоветчики. Мы будем вам задание давать — узнать, кто они, о чем говорят.

— А вы сами их знаете? — спрашиваю.

— Знаем.

— Тогда какая же от меня помощь? Я товар взвешиваю, считаю. Если буду смотреть туда и сюда, тогда растратчиком стану. Вы ведь мне тогда не поможете!

Как ни уговаривал он, как ни грозил второго человека поставить (видно, для надзора за мной), — я ни в какую не согласился. Четыре раза он приходил — и все без результата. На пятый раз он устроил мне провокацию. Пришел вечером, когда в магазине никого не было, и просит:

— Взвесь мне три килограмма сахара, конфет, колбасы, запиши в долг.

— Как — записать?

— Ну, ты же директору школы записываешь, учителя у тебя все друзья — ты записываешь им. И мне запиши.

А сам наклоняется и… достает из-под прилавка тетрадку, в которую я записывал должников. Видно, кто-то донес ему…

— Ну что ж, — вынужден был я согласиться, — записываю: Кузьмин должен столько-то.

— Ну-ка, я посмотрю — правильно ли записал? Берет тетрадку — и в карман!

— Вы зачем берете?!

Он будто не слышит. Говорит повелительно:

— Вечером зайдешь ко мне. Когда стемнеет.

Я не испугался: долгу там было немного. Но понял уже, что он задумал. Давай собирать отчет. Вечером пошел к коменданту.

— Ну, вот что, — говорит он, — я написал протокол, буду в суд передавать, что ты государственный товар раздаешь в долг.

Я смотрю