Кольцо с шипами Карина Рейн (СИ) - Рейн Карина

Достаю из сумочки зеркальце и с ужасом разглядываю размазавшуюся по щекам тушь и покрасневшие глаза, которые казались огнями светофора на побледневшем лице. Вытаскиваю влажные салфетки и избавляюсь от косметики, давая себе обещание в будущем никогда ею не пользоваться: больше не собираюсь подстраиваться под чьи-то идеалы.

Когда более-менее прихожу в себя, прячу зеркальце в сумке и снова возвращаюсь на тропинку; редкие прохожие косятся в мою сторону — неужели я так плохо выгляжу? — но я стараюсь не обращать на них внимания. Прохожу весь сквер насквозь и замечаю неподалёку палатку с овощами и фруктами; бегло просматриваю ассортимент, который никак меня не цепляет, а потом мои глаза натыкаются на лимоны — такие ровные и жёлтые, что я просто не могу пройти мимо. Покупаю целый килограмм и теперь уже целенаправленно топаю домой — хочется скрыться ото всех и просто побыть в одиночестве.

Отец встречает меня задумчивым взглядом, но, рассмотрев выражение лица, его собственное принимает озабоченный вид.

— Ульяна, дочка, ты в порядке? — подходит ко мне, складывая газету и роняя её на пуф. — Выглядишь бледной.

— Всё нормально, — отвечаю и старательно улыбаюсь.

Не собираюсь я здесь убиваться горем, когда некоторые собираются путешествовать на яхте со всем комфортом — и наверняка при этом злорадствуя.

Нет уж, не дождётесь!

Отношу лимоны на кухню, на ходу скидывая пальто, и высыпаю весь килограмм в раковину; старательно перемываю каждый фрукт и складываю на широкое блюдо, стоявшее здесь же, на тумбе. Когда все лимоны перемыты и вытерты, беру было в руки нож, но чья-то настойчивая ладонь меня останавливает.

— Что это ты удумала, ягодка? — слышу притворно возмущённый голос Анны Никитичны. — Работаешь на моей кухне? Отбираешь у меня единственную работу?

— Да мне просто захотелось лимонов, — смущённо улыбаюсь.

Этой женщине очень нравится чувствовать себя нужной — вон и папу откормила так, что он уже во все брюки влезает с трудом.

— Что за беда? Сказала бы мне, я бы мигом всё сделала!

Она берёт нож и ловко нарезает лимоны дольками — две штуки; под её удивлённым взглядом я хватаю первую дольку и с упоением кусаю так, будто это не лимон, а стакан чистой воды после долгого блуждания по пустыне. Не замечаю, как уминаю оба лимона, и с умоляющим видом снова смотрю на кухарку. Та как-то подозрительно щурится, но просьбу мою исполняет, а потом манит к себе пальцем стоявшего за моей спиной отца. Они пару минут о чём-то возбуждённо перешёптываются, а после у моего родителя глаза делаются размером с тарелку под второе.

Интересно, что такого сказала ему кухарка?

Чуть позже вечером, когда весь килограмм лимонов перекочевал ко мне в желудок, я блаженно заваливаюсь на диван перед камином — теперь это моё любимое место во всём доме. Поленья весело потрескивают, отгоняя мрачные мысли, и я просто сосредотачиваюсь на трепещущем пламени.

— Могу я поговорить с тобой? — слышу голос папы, который усаживается в кресло напротив.

Киваю, заинтригованная, и усаживаюсь поудобнее: судя по выражению его лица, разговор предстоит серьёзный.

— О чём ты хочешь поговорить?

— Как ты себя чувствуешь? — как-то осторожно интересуется, и я хмурюсь.

— Немного расстроена, а так вроде всё хорошо.

— А лимоны килограммами с каких пор ешь?

— Мне просто захотелось лимонов. Да в чём дело-то?

— Я хотел спросить, не связано ли это с тем, что ты беременна? — задаёт шокирующий вопрос и немного укоризненно улыбается. — Ну, то есть, я почти в этом уверен, но хочу знать, почему ты сразу мне не рассказала?

Хотела бы я что-то на это ответить, но слова буквально застряли в горле: что, если наша с Демидом ложь о моей беременности — не такая уж и ложь?

Мы солгали всем, сказав правду?

В голове моментально проясняется; самое главное, что до сегодняшнего дня я даже не думала связать свою постоянную тошноту с этим событием — лишь после вопроса папы всё встало на свои места. Но самый страшный вопрос был в другом — что теперь с этим делать? Смогу ли я поставить ребёнка на ноги одна, если Демид решит остаться со своей Евой? Нет, аборт однозначно отменяется, но как быть с Пригожиным? Рассказать или пусть и дальше живёт для себя любимого?

Как по мне, так он уже упустил свой шанс стать примерным мужем и отцом.

— Если честно, я об этом даже не думала, — отвечаю растерянно, и папа понимает, что для меня это такая же новость, как и для него. — Наверно, будет проще съездить в аптеку за тестом, чтобы знать наверняка.

— Я завтра планирую выбраться в город — могу заехать, — кивает папа.

— Не знаю только, говорить ли Демиду… — делюсь своими переживаниями.

— О, позволь, я избавлю тебя от сложных решений на сегодня, — счастливо улыбается родитель. — Я уже позвонил ему и поздравил папашу с этим счастливым событием.

Мой рот распахивается в немом возмущении, но обвинить отца в предательстве не успеваю: как раз в этот момент, словно в подтверждение его слов, в кармане моих белых брюк из креп-марокена вибрирует телефон.

Не нужно быть гением, чтобы догадаться, кто звонит.

Почти полминуты я борюсь сама с собой, не зная, что делать: поднять трубку и выслушать или игнорировать его до конца жизни. В конце концов, здравый смысл побеждает, и я тяну зелёную трубочку.

— Это правда? — слышу знакомый хрипловатый голос, и моё сердце болезненно сжимается.

— Я пока не могу говорить наверняка, — даю сухой невнятный ответ, но пусть будет благодарен и за это.

— Послушай… Давай не будем рубить с плеча, — говорит Пригожин на удивление тихим голосом, в котором я слышу открытую просьбу. — Подожди, пока я вернусь из поездки, и мы всё нормально обсудим, хорошо?

Лучше бы он не произносил последних слов, ей Богу, потому что я сразу вспомнила нашу «случайную» встречу с Евой; её «сожаления» по поводу того, что меня с ними не будет, и мои собственные представления о том, сколько времени они проведут наедине где-то в открытом море.

— Да, я слышала — Ева поделилась со мной вашими планами на выходные, — язвлю в трубку. — Понятия не имею, с чего она взяла, что меня это интересует…

— Ты виделась с Евой? — напрягается муж. — Что она от тебя хотела?

— Полагаю, что… ничего нового, — подвожу итог скорее для себя, чем для мужа. — В любом случае, меня не касается, где и с кем ты проводишь своё свободное время — у нас ведь не настоящий брак, а значит, и отчитываться мне ты не должен.

А ведь я была готова пойти дальше и стать настоящей семьёй для него.

— Ульяна…

Его голос звучит устало, будто ему на плечи давит невыносимо тяжёлый груз, но он свою участь не сам ли выбрал? Я не могу прощать его каждый раз, как ему захочется «свернуть налево», и сидеть в итоге у разбитого корыта. Он сможет принимать участие в воспитании нашего ребёнка и проводить с ним сколько угодно времени, но я не останусь в его жизни — даже если он не даст мне развода.

— Не думаю, что сейчас мы сможем нормально общаться, — перебиваю его. — Плыви со своей Евой хоть на край света, мне всё равно. Благословляю вас обоих.

Разрываю связь раньше, чем он начнёт возражать или давить на мою жалость — я знаю, что мужчины могут всё на свете, когда им это нужно — и отключаю телефон. Чего доброго, он начнёт настойчиво названивать, и в итоге получится лишь новая ссора вместо адекватного разговора. Мне не хочется видеть его ни до, ни после круиза, но он прав — мы должны обсудить все варианты возможного будущего, потому что теперь отвечаем не только за себя.

И почему с каждым днём всё становится только сложнее?

Пока я рассуждаю на темы, которые далеки от моего понимания, в гостиную заглядывает Анна Никитична; она приносит подушку, которую подкладывает мне под ноги, и я с удивлением осознаю, что так лежать гораздо удобнее.

— Это у тебя ещё живота не видно, — довольно улыбается кухарка. — Вот подрастёт ребёночек, сразу оценишь мои советы — я ведь троих подняла на ноги!