Бомаск - Роже Вайян

- Долго же вы шли!..

Пьеретта не заметила иронии - она обнимала своего сына.

- Вы что, на травке соснули? - спросила Раймонда.

Пьеретта густо покраснела.

Желая прервать наступившее молчание, Миньо, который никогда не понимал такого рода намеков, вдруг запел:

В траве проспали целый час,

И солнце сторожило нас...

Раймонда визгливо засмеялась.

- Чему ты смеешься? - спросил Миньо.

Пьеретта круто повернулась и сказала сыну:

- Пойдем посмотрим твоих ягняток.

Она взяла сынишку за руку и повела его во двор. Лишь только Пьеретта вышла за порог, краска опять залила ей лицо: она подумала, что Красавчику может показаться, будто она стыдится его, так как он итальянец.

В хлеву Роже деловито объяснял маме: "У Белянки только один ягненочек, и он, знаешь, совсем черный. А Чернушка объягнилась тремя, и все три беленькие-беленькие. Один был такой малюсенький, меньше всех, и его стали поить из рожка молочком, и он стал толще всех..." Но Пьеретта не слушала малыша; рассеянно поглаживая его по головенке, она думала о своем. Она страшно досадовала на самое себя. Нельзя сказать, чтоб она придавала очень уж большое значение тому, что произошло утром в горах, ведь с тринадцати до восемнадцати лет она каждое лето проводила в деревне у дяди, ее посылали пасти скот на горных лугах, и так же, как у других пастушек, у нее были дружки среди юных пастухов, ее сверстников. Однако по своему собственному опыту и по опыту других работниц фабрики она хорошо знала, какой ценой приходится платить за любовь. Вновь "зажить по-семейному", "завести свое хозяйство" - это значило, что после восьмичасовой работы на фабрике тебя ждет дома уборка, стряпня, стирка на себя и на мужа.

Не будет времени на чтение, да еще, пожалуй, придется отказаться от той большой работы, в которой теперь для нее весь смысл жизни. А мимолетные романы обычно обрывает рука акушерки или деревенской знахарки, кончаются они страданиями и женскими болезнями. Пьеретта знала, что когда-нибудь все будет совсем иначе, и это тоже было целью ее работы, но сейчас дело обстояло именно так. Она надеялась, что окончательно избавилась от всех ловушек любви. С тех пор как она выгнала мужа, ей без труда удавалось смирять волнения крови; она сердилась на Красавчика за то, что он опять пробудил их, и досадовала на себя, зачем она сердится на него.

Роже обошел с мамой все дедушкины владения. Ульи в саду оказались старательно починенными и заново выкрашенными. Упавшую местами изгородь подняли, заменив подгнившие столбы новыми. Яблони были очищены от побегов омелы, которую старик Амабль уже сколько лет не удосуживался вырвать с корнем. Пьеретте с детства был знаком тут каждый кустик, и она не могла не заметить всех этих перемен. Мальчик объяснил ей:

- Ульи поправил братец Жан... И печку тоже починил братец Жан... А еще у Жана есть мотоциклетка, и Жан меня катал.

Пьеретта вспомнила, что в числе ее родственников есть троюродный брат, но не могла припомнить, кто он и какой он с виду. Что представляет собой этот незнакомый Жан? Малыш без умолку твердит о нем, на каждом шагу видны следы его хозяйственных забот. Обычно Пьеретта не очень беспокоилась о сыне. Материнские ее тревоги успокаивала мысль, что ему хорошо в Гранж-о-Ване, где она сама и в детстве и в юности находила приют в трудные дни жизни и где весь уклад оставался таким же, каким она помнила его с малых лет. Но то, что Роже возил на мотоцикле какой-то чужой человек, ей не понравилось. Она сразу повернула к дому.

- Какой это Жан катал Роже на мотоцикле?

- Как какой? - удивилась старуха Адель. - Ты разве его не помнишь?

И она сообщила: сын такого-то, внук такого-то.

- Он теперь в депо на железной дороге служит в Сент-Мари-дез-Анж, сказал старик Амабль. (Сент-Мари-дез-Анж - городок на равнине, километрах в пятнадцати от Гранж-о-Вана, крупный сортировочный узел юго-восточной железной дороги.)

- Уж больно Жан подружился с твоим сыном. Когда он у нас бывает, мальчишка не отходит от него.

- Жан иной раз приезжает помочь нам. На мотоцикле сюда за четверть часа доберешься.

- Да неужели ты его не помнишь? Ты ведь на вечеринках с ним плясала...

На проселочной дороге затрещал мотор, и в ворота влетел большой мотоцикл, окрашенный в зеленый и красный цвета и сверкавший на солнце никелированными частями. Как свой человек в доме, Жан отвел машину под навес и направился к крыльцу. Это был рослый, белокурый и румяный парень, несколько мешковатый.

- Не узнаешь, Пьеретта?

- Нет, как же, как же, узнаю... - ответила Пьеретта. - А почему же ты один приехал? Ты ведь был женатый. Помнится, жену себе взял из Анпонэ...

- Жена у него в прошлом году померла, - сказала старуха Адель.

С минуту все молчали из уважения к памяти покойницы. Потом Жан сел на краешек деревянной скамьи и взял к себе на колени сына Пьеретты.

- Ну как, парень, значит, решено? Ты у нас будешь гонщиком на мотоцикле?

Пьеретта сразу разгадала замысел дяди и тетки. В Гранж-о-Ване все девушки мечтали выйти за железнодорожника - жалованье хоть и небольшое, но получают его каждый месяц неукоснительно, и, стало быть, в доме появятся наличные деньги, а их-то как раз и не хватало в мелких крестьянских хозяйствах.

Жан играл с маленьким Роже. "Он уже ведет себя как папаша", - подумала Пьеретта, и глаза ее засверкали от гнева. Красавчик любовался блеском ее глаз, ярким румянцем, заигравшим на ее щеках, но не мог понять, какие чувства волнуют всех этих людей и почему они как будто сердятся друг на друга; ему думалось, что он в какой-то мере виновник их недовольства, и у него было тяжело на душе. Обед прошел в угрюмом молчании, только Миньо да старик Амабль поддерживали разговор за столом.

После обеда дядя с племянницей пошли прогуляться в поле.

- Тебе шибко полюбился этот парень? - спросил вдруг старик Амабль.

- Какой парень?

- Да твой дружок!

Пьеретта поглядела ему прямо в глаза.

- Он вовсе мне не дружок.

- Нехорошо для молодой женщины долго жить одной.

- Мне это уже говорили, - сердито заметила Пьеретта.

Ей вспомнились слова Кювро, сказанные им после собрания. Но тогда Пьеретту растрогала забота старика, а поучения дяди ее раздражали. "Ему-то какое дело? Что он вмешивается?" В тех редких случаях, когда дядя пытался оказать на нее давление, она весьма бурно давала отпор. Когда-то Эме Амабль уговорил своего младшего брата, отца Пьеретты, бросить горы и поступить на фабрику в Клюзо, а сам поспешил выкупить по дешевке у брата его надел, который тот уже не мог обрабатывать. "Так чего же он теперь вмешивается?" - думала Пьеретта. Впрочем, она, не отдавая себе в этом ясного отчета, считала, что фабричная работница лучше разбирается в новых условиях жизни, чем старик крестьянин, что умом она зрелее его и сама найдет разумное решение любого вопроса.

- Говорили тебе? - продолжал старик. - А как же не говорить-то? Вон ты какая у нас стала. Красивая да нарядная, прямо хоть под венец. Все знают, что у тебя золотые руки. Поди, немало вокруг тебя женихов вьется, хотят тебя в дом хозяйкой взять.

- Я и без них в своем доме хозяйка, - сухо ответила Пьеретта.

Довольно долго они шли молча. И молчание это становилось тягостным. Дорога тянулась мимо той луговины, которая за тридцать лет постепенно стада собственностью Амабля - он собирал эту землю полоску за полоской: что обменял, что получил по наследству, что прикупил. Как долго он присматривал эти клочки земли, как упорно торговался! Лет пятьдесят назад, когда в деревне еще было больше ста дворов, в этой лощине сеяли коноплю, и до сих пор ее по-прежнему называли Конопляниками. Историю этих Конопляников Пьеретта сто раз слышала от дяди.

- Конопляники-то какие зеленые! - сказала она. - Даже в засуху трава не выгорела.

- Да уж таких лугов во всей округе не сыщешь... А сена мне все равно нынче не хватит. Кроме Конопляников, только в Молларе еще можно будет клевера скосить. Да и то... Прошлой осенью я там не успел пройтись косой, а нынче по весне некогда было выжечь солому. А на Гнилушках люцерна совсем никудышная, потому что там земля удобрения просит, а мы ее не удобряем.

Вдруг он остановился:

- Послушай, бросила бы ты фабрику. Ну что ты потеряешь?

- Работу потеряю, - ответила Пьеретта.

- Да ведь у вас не то что на железной дороге, пенсию все равно не выслужишь.

Пьеретта вспомнила о Кювро.

- Нет, почему же! АПТО платит старым рабочим пенсию - тысяча триста пятьдесят франков в месяц.

- Да разве это деньги?

- Конечно, не деньги, - согласилась Пьеретта.

- Нам одним со старухой уже не под силу с хозяйством управляться, продолжал Амабль.

Пьеретта понимала, что дядя хитрит. Уже лет десять, как он распахивал только небольшой участок для собственных нужд. Вся остальная земля отводилась под пастбище и сенокосы. Для мелких покупок, которые делались в базарные дни, по пятницам, он добывал деньги продажей телят и молока.