Комиссар (СИ) - Каляева Яна

— Десять гадов — уже неплохо!

— Ну если ты только до десяти и умеешь считать, то неплохо, пожалуй. А вот если выучиться как следует математике, и еще много чему — сможешь гадов убивать сотнями и тысячами.

— Это как?

— Можно, например, стать артиллеристом. Как артиллерия работает, ты, конечно, помнишь. Никогда этого не забудешь. Так вот, и сам сможешь чемоданами врага закидывать. Но для этого надо очень много учиться. Математику учить, физику, химию…

— А что это — химия?

— Это наука о том, как обычные всякие порошки и жидкости превращаются в порох. Порох засыпают в снаряды, снаряды заряжают в пушки и поджигают. Один выстрел — сотни врагов! Но только если хорошо будешь знать всю технологию. Иначе и своих же подорвать можно.

— Ладно, буду учить эту вот… техноложию. А экономия какая-то, капиталы, придумали тоже… это не буду.

— И очень глупо, — Саша сдвинула в сторону книги, придвинулась к Ваньке, облокотилась на стол. — Но я понимаю. После того, как убили мою семью, я тоже мечтала взять бомбу и взорвать всех этих гадов. Ну, хоть кого из гадов. Тех, кто убивал. Тех, кто оправдывал и покрывал убийц. Тех, кто запрещал моему народу себя защищать. Тех, кто установил и поддерживал этот порядок вещей. Мне было, в общем-то, без разницы, кого именно. Я тогда была годом старше, чем ты теперь. По счастью, мне встретились умные люди. Большевиками их называют, потому что нацелены они на большие дела. И они объяснили мне, что по-настоящему мир меняют не бомбами. И не маузером, у меня и маузера-то тогда не было. А надо рассказывать людям, что это неправильно, когда одни работают и голодают, а другие бездельничают и богатеют. Как капитализм делает счастье богатых из горя бедных. И как сделать всех свободными, чтобы жить по правде. Но это тоже не так просто все. Надо много читать и думать. Про общество, как оно устроено. Про деньги, почему они есть не у всех, и как сделать так, чтоб были у всех, кто работает. А потом чтоб и вовсе не стало денег, а стала одна только справедливость. Про управление разными большими и сложными штуками. Видишь, товарищи Ленин и Троцкий выучились всем этим вещам и совершили революцию. Теперь вот мы защищаем ее. И ты будешь защищать. А потом настанет мирная жизнь, и в ней надо знать и уметь еще больше…

— Какая жизнь, — тихо сказал Ванька, — после всего… Без них.

Он судорожно вздохнул — все же он плакал совсем недавно.

— Я не знаю, Вань, — ответила Саша. — Мы не можем поменять прошлое. Но мы можем драться за будущее, где никто ни с кем не сделает того, что сделали с нами. А как будем мы с тобой жить в нем сами после всего, не знаю. Надеюсь, это будущее как-то само все исправит и вылечит. Может, и нас. Оно будет лучше, чем мы. Я надеюсь на это. На что еще надеяться…

— Ладно, — Ванька слабо улыбнулся. — Покажи мне, как решать эти примеры.

***

— Этот, надеюсь, последний был? — спросила Саша, когда очередного офицера увели после допроса.

— Ну, есть там навроде еще один, — ответил Лекса. Он тоже устал. Сегодня они допросили шестерых пленных. Обед, на который они до сих пор не попали, закончился два часа назад. В Красной армии командиры ели из одного котла с рядовым составом, и тем, кто не успевал вовремя, доставалась пригоревшая каша со дна. — Но с него толку не будет, товарищ комиссар. Упертый. Может, ну его, разговаривать с ним? Чего зря человека мучить.

— Это ты себя, что ли, имеешь в виду под человеком? — усмехнулась Саша. — Ничего, от опоздания на обед еще никто не умирал. Тащи давай этого упертого. Порядок есть порядок.

Сперва Саша радовалась несколько даже чрезмерному энтузиазму, с которым Лекса кинулся выполнять обязанности помощника комиссара. Случалось, он среди ночи приносил Саше документы или приходил сообщить новости. Но скоро стало ясно, что дело тут в не в избытке революционного рвения, а в лишнем поводе повидать соседку Саши. В отсутствие Аглаи Лекса выполнял Сашины поручения с ленцой, хотя ничего не упускал.

Когда Лекса вышел, Саша обратилась к Белоусову:

— Кирилл Михайлович, нам из вот этих, допрошенных нужен кто-нибудь?

Саша знала, что начальник штаба полка, бывший кадровый офицер — сейчас таких называли военными специалистами, военспецами — разбирается в тактических вопросах так, как она не будет разбираться никогда.

— В кавалерийском эскадроне у нас нехватка командного состава теперь, — ответил Белоусов. — Из допрошенных второй и пятый подошли бы. Я подразумеваю, в отношении боевого опыта подошли бы. Что у данных кандидатов с морально-политическими качествами, тут вам виднее, товарищ Гинзбург.

Саша кивнула. Второй из допрашиваемых ответил на все вопросы о вооружении и численности своей части, причем ответы его совпали с показаниями других расколовшихся. На страдающих от обезвоживания людях гипноз работал хорошо, они же в самом деле хотят пить. Подтолкнуть их к откровенности в обмен на заветный стакан воды не так уж трудно.

А вот пятый… пятый тоже охотно отвечал, и даже отчасти правду. Именно ту правду, которая особого стратегического значения, как объяснил Саше Белоусов, не имела. А вот в части того, что важно, пятый из допрашиваемых постарался соврать. Дезинформировать, назвал это Белоусов. Если б не показания других пленных, это могло бы и сработать.

— Пятый хорош, — протянула Саша. — Грамотно себя вел. Я бы на его месте так же пыталась выкрутиться.

— Его поведение выражает крайнюю степень враждебности к Советской власти. Значит, служить ей верой и правдой он не станет.

— Да. И нет. Его поведение означает, что он умен. И храбр. Оставим его. Я поговорю с ним. Второго тоже пока придержим, но такому человеку веры мало. Так, а вот и наш седьмой.

Конвой ввел грузного мужчину с недавно, наверное, пышными, а теперь поникшими усами. На плечах его были капитанские погоны.

— Здравствуйте, я полковой комиссар Александра Иосифовна Гинзбург, — скороговоркой представилась Саша. Не то чтоб пленных особо интересовало ее имя, но не назваться было бы непрофессионально. — Мы можем поговорить.

— Жидовка — комиссар. Более чем предсказуемо. Не о чем мне говорить с тобой, мразь, — процедил через губу пленный.

Одного взгляда хватило, чтоб понять: этот гипнозу не поддался бы, даже если б Саша не была уже вымотана предыдущими допросами.

— Знаете, оскорбления — это необязательная часть, — пожала плечами Саша. — Что вы не хотите отвечать на наши вопросы, мы поняли. Но ведь особой необходимости в этом и нет. Ваши сослуживцы уже все рассказали, что нас интересовало.

— Не тебе судить о белых офицерах! Я буду разговаривать только со штабс-капитаном Князевым.

— Вы не сможете поговорить с штабс-капитаном Князевым. Вы могли бы поговорить разве что с краскомом Князевым. Но с чего бы ему тратить время на вас? Вы знакомы?

— Доложите Князеву, что с ним согласен беседовать капитан Максимовский, — не удостоив Сашу взглядом, пленный обратился прямо к Белоусову.

— Лекса, сбегай, доложи, — попросила Саша. — Вдруг они знакомы, и правда.

Она боялась сделать что-то, чего Князев впоследствии не одобрит.

— С этой швалью все ясно, — пленный кивнул на Сашу, обращаясь к Белоусову. — Россия для них — топливо в костре мировой революции. С которой они, между прочим, просчитались, весь пар ушел в свисток. Но вы, русский офицер, зачем связались с красной сволочью? Как вам не стыдно подчиняться тварям, жаждущим только власти и крови?

Саша скосила глаза на Белоусова. Насколько она успела понять, он служил в РККА потому лишь, что в РККА перешел весь его полк. А кроме военной, другой профессии он не имел и не желал иметь. Но не мог же он так сейчас и ответить. Любопытно, как он выкрутится.

— Красная, как вы изволили выразиться, сволочь, — спокойно сказал Белоусов, — единственная на данный момент сила, представляющая национальные интересы России. Пока командование Белой армии заискивает перед иностранцами, явными противниками России и в прошлом, и в будущем. Вы забыли интересы своей страны. Большевики говорят об интернационале, их идеи утопичны, но на деле они борются, как умеют, с разрухой и хаосом. Долг любого честного русского человека — пытаться им помочь. Ради будущего России.