Чекисты - Петр Петрович Черкашин (составитель)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Васифу возвращаться домой не надо. Там будут дежурить мои люди. Пусть отдохнет здесь, да и тебе, Шарипджан, надо хорошенько выспаться. Ночь опять предстоит бессонная.
...Истребительный отряд достиг берега Дарьи к полуночи. Впереди виднелся небольшой островок, густо заросший деревьями и кустарником. Орлов и Шарипджан решили: один взвод останется здесь, два взвода с ручными пулеметами переправятся на островок, укроются и будут держать под прицелом другой берег... Это на тот случай, если Сабир эфенди явится не один, а в сопровождении басмаческого отряда.
Еще до наступления рассвета Шарипджан, Васиф, переводчик отряда Булатов и комсомолец Мурад, вооруженные револьверами, ножами и ручными гранатами, переправились на другой берег Дарьи. Никем не замеченные, они пробрались в кишлак, в дом Хашима — родного дяди Мурада.
Орлов, затаившись с двумя взводами на острове, в бинокль рассматривал кишлак. Видно все, как на ладони. Вон дом Хашима: Мурад говорил, что рядом с домом дяди растет самый высокий тополь в кишлаке.
Александр остался доволен выбранной позицией, она позволяла оказать помощь Шарипджану буквально за несколько секунд.
В стеганом халате из коричневой маты, в тюбетейке, обмотанной зеленым платком, смуглый Васиф выглядел настоящим горцем, таджиком. В кишлак Ашт он пришел часов в одиннадцать утра, в пасмурный день пятницы, когда мусульмане со всей округи съезжаются на базар.
Кроме сушеного урюка, тутовых ягод, ячменных лепешек и глиняных горшков, ничего другого здесь не было. Но любители базара наводнили площадь, и она гудела от множества голосов.
Затерявшись в толпе зевак, среди которых было немало вооруженных басмачей, Васиф ходил по базару, надеясь встретить Сабира эфенди.
Он вдруг почувствовал, как кто-то цепко сдавил пальцами его плечо. Васиф вздрогнул и обернулся. Перед ним улыбаясь стоял один из постоянных посетителей Суфи Аббасова.
— Как ты попал сюда? Уж не случилось ли чего с майором?
— По воле аллаха мой господин здоров и желает вам, эфенди, успехов и благополучия. — Васиф извлек из-за пазухи янтарные четки и таинственно зашептал:
— Мне надо переговорить с вами, эфенди, давайте отойдем в сторону.
— А мне незачем прятаться, — по-турецки ответил Сабир эфенди... — Я чувствую себя здесь безопаснее, чем в священной Порте. Четки ты можешь спрятать, я ведь знаю, с кем имею дело.
Только сейчас Васиф заметил, как дехкане и джигиты, проходя мимо, низко кланялись капитану, прикладывая к груди ладони.
— Я не могу нарушить волю моего господина, он приказал переговорить с вами наедине.
Они отошли в сторону.
— Из блистательной Порты прибыл очень важный человек. Майор приказал мне проводить этого человека до кишлака Пунган, а потом предупредить вас о встрече. Майор приказал, чтобы никто, даже сам курбаши Рахманкул, не знал о вашем свидании с господином.
— Кто он такой?
— Не могу знать, эфенди. За всю дорогу от Коканда он не сказал ни слова. Майор отговаривал господина ехать сюда, он говорил, что здесь неспокойно, даже предлагал вызвать вас в Коканд. Но господин сердито сказал: «Этого делать не следует, я сам поеду к храброму офицеру священной Порты».
— А где он остановился в Пунгане?
— У дехканина Хашима. Я по приказанию майора вручил ему пузырек с насваем, и как только Хашим это увидел, он принял нас очень почтительно.
«Энергичный человек мой дядя, в каждом кишлаке у него есть свои люди», — мелькнуло в мыслях у Сабира эфенди. Вслух он сказал:
— Еще до наступления темноты я повидаюсь с посланцем родины. А сейчас, Васиф, пойдем ко мне, я угощу тебя за радостную весть. Я рад, что встретил тебя, очень уж скучаю по родной земле.
— Я тоже скучаю, эфенди, и еще очень хорошо, что вижу вас здоровым и бодрым.
Не успел капитан переступить порог кибитки Хашима в кишлаке Пунган, как сзади зажал его руки в железные тиски Васиф. Шарипджан направил на турецкого капитана ствол маузера, а Булатов моментально обезоружил его. Мурад вышел во двор, плотно прикрыв за собой дверь.
Связанный, с кляпом во рту, Сабир эфенди был доставлен на рассвете в Коканд. Когда первые лучи солнца коснулись городских крыш, он сидел уже в кабинете Колосова и глядел в угол, поникший, измятый, со спутанными грязными волосами, вовсе не похожий на того изящного, веселого и самоуверенного господина, с которым около суток назад встретился Васиф в кишлаке Ашт.
Показания о своей собственной персоне, о майоре Риза-Али бее, о завербованной ими агентуре, о Рахманкуле и других курбаши Сабир эфенди начал давать после того, как Колосов предъявил ему несколько документов и записей, сделал очные ставки с двумя турецкими агентами. По мнению капитана, эти агенты были до того хорошо законспирированы, что их поимка ЧК представилась ему как нечто из ряда вон выходящее. И потому он начал рассказывать, припоминая детали и глядя уже не в угол, а на Колосова — тоскливо и обреченно и вместе с тем с глубоко скрытой надеждой.
На вопрос, где скрывается афганский купец Гулям-Мухаммад, Сабир эфенди ответил:
— Я не знаю такого человека.
— Ну, а если мы вам напомним, что Гулям-Мухаммад, он же — гараджи, он же — полковник Кейли!?
Турок сник, сцепив пальцы рук, сказал глухо:
— Я не знаю, где скрывается англичанин. Никто этого не знает.
Его отправили в камеру. Ночью он застучал в дверь и потребовал, чтобы его повели на допрос.
Турок сел, сгорбившись, глаза его лихорадочно блестели. Он спросил Колосова:
— Мой дядя арестован?
— Да, его взяли в Ташкенте, завтра он будет здесь.
— Он ничего вам не скажет, а особенно про Кейли. Майор стальной человек!
— Может быть, но разве для этого вы попросили свидания со мной?
— Я не хочу умирать, я хочу заслужить прощение и помочь вам захватить Кейли, — в глазах у турка было только отчаяние и страстное желание выжить.
— Говорите, я вас слушаю.
— Утром я сказал вам правду, что не знаю, где скрывается англичанин. Не знает этого и мой дядя. Зато знает лепешечник Ахмед, бывший военнопленный турецкий фельдфебель. Он всегда дежурит со своим лотком...
— Около каменного моста и наблюдает за квартирой Аббасова, — закончил Шарипджан, который вошел в это время в кабинет. Сабир эфенди вскочил, низко поклонился и проговорил с явно выраженным сожалением:
— Вот как, значит, вы и за лепешечником наблюдали? Но
