Ход конем - Евгений Николаевич Руднев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Помню. У него было две облигации займа 1950 года... последний тираж погашения. Он еще попросил, чтобы я дала ему юбилейный металлический рубль. Внук, мол, говорил, собирает такие рубли... А еще в сберкассе была какая-то женщина и... и два парня...
— Описать внешность можете? Вначале — женщину?
— Право, я не знаю даже... — Никитина обратила вопросительный взгляд на Денисенко, но та передернула плечами:
— Расплывчато все. Будто в тумане.
— А если подумать? Не спешите, пожалуйста, Дарья Алексеевна, постарайтесь вспомнить...
Денисенко наморщила лоб, сокрушенно развела руками.
— Нет, не вспомнить. Запамятовала... Ей-богу, запамятовала! Кабы знать, что такое случится...
— Жаль, очень жаль,— вздохнула Карелина.
Лиза смущенно заморгала глазами.
— Простите, но я тоже не запомнила женщину... А вот парней... парней этих... — Она снова зарделась.
— Ну-ну... — мягко подстегнула Ольга.
— Парней хорошо помню...
— Ну-ну, слушаю... Я вас слушаю, Лиза!
— Один — статный такой, высокий, симпатичный. В черном кожаном пальто и пыжиковой шапке... Второй — маленький, с изуродованным ухом... в шляпе...
— И что же эти парни делали в сберкассе?
— Высокий проверил лотерейный билет. Выиграл рубль. Потом попросил, чтобы я на этот рубль дала ему два лотерейных билета. «Авось, — говорит, — выиграю в следующий раз «Волгу» или «Жигули». А я ему: «Почему бы и нет? У меня рука счастливая». Вытащила я ему из пачки два лотерейных билета. Он поблагодарил и сказал, что если действительно выиграет, то будет моим должником на всю жизнь...
— А что делал в это время тот, второй, с изуродованным ухом?
Лиза потупила взор.
— Я... я на него больше не смотрела. Извините...
— Эти двое ушли сразу после ухода Лукьянова? — спросила у Никитиной Карелина.
— По-моему, нет... Да, точно... они потом ушли... Минуты через две или три...
Карелина встала, застегнула пальто.
— Ну что ж, спасибо, товарищи, за информацию. О нашем разговоре никому, пожалуйста, не говорите.
7
Михеев сидел перед Карелиной и равнодушно смотрел в одну точку потухшими серыми глазами. А Ольга не торопилась начинать. Пока сладу с этим парнем не было. Она помнила: от сегодняшнего допроса зависит очень много, вдобавок и время не терпит, но спешить сейчас нельзя. Михеев может опять ничего не сказать...
— Итак, вы, Юрий, по-прежнему утверждаете, что приемам боевого каратэ научились сами и шапки с Валевской и Кириченковой сорвали по собственному, так сказать, почину?
— Именно так, гражданин следователь.
— Добавить ничего не хотите?
— А нечего добавлять! Все рассказал. Сам наколбасил, сам и отвечу по закону. — Он виновато опустил голову, на пухлых губах плавала грустная улыбка.
Карелина внимательно смотрела на арестованного.
— Напрасно вы так, Михеев... Вы хоть знаете, где сейчас ваша мать?
— Моя мать сейчас дома, где ж ей быть... Вчера сутки отработала, а теперь — трое суток дома.
— Не совсем так, Михеев... Нина Васильевна, ваша мать, действительно сутки отдежурила в больнице, а потом вернулась домой. Не застав вас, забеспокоилась. Начала обзванивать всех ваших товарищей, затем отделения милиции, морги... — Ольга сделала паузу, печально сжала губы. — Узнав, что вы задержаны при попытке сорвать с девушки песцовую шапку, ваша мама... Нина Васильевна... никак не могла в это поверить. Она плакала, все время спрашивала, не перепутали ли в милиции что-либо, может, это совпадение, и есть еще один Михеев... — Карелина снова надолго замолчала. — Все это так сильно на нее подействовало, что она сейчас находится в больнице...
Михеев медленно поднял на Ольгу глаза.
— Что с ней?
— Инсульт. Положение очень тяжелое...
Он слегка качнулся на стуле.
— Инсульт?.. С чего бы это? Она никогда не болела...
На столе настойчиво затрещал телефон. Карелина взяла трубку.
— Слушаю. Да-да, это я... Что?.. — Ольга бросила быстрый взгляд на Михеева. — Да-да, понимаю... Спасибо, что позвонили, доктор. — Она медленно опустила на рычаги трубку.
Секунд тридцать сидела неподвижно, по печальному лицу пробегали тени.
— Это оттуда... от матери, да? — тихо спросил Михеев.
Карелина кивнула. Подбирая слова, стараясь говорить как можно мягче, добавила с паузами:
— Ваша мать... Юрий... полчаса назад... скончалась...
Он втянул голову в плечи, провел пересохшим языком по губам. Уши стали пунцовыми, на щеках заблестели капельки пота.
Так прошла минута, потом еще одна.
— Отец вас бросил, и мама ваша... жила только для вас. Она вас очень любила и отказывала себе во всем, лишь бы вам, Юрий, было хорошо. В четвертом классе купила сыну велосипед, потом — мопед «Дружба». В седьмом классе у вас уже были наручные часы, дорогие джинсы... Потакала мать вам во всем, баловала вас. С этого, по-моему, и началось. Вы привыкли, что вам все можно, все позволено... — Ольга вздохнула. — А вот сама Нина Васильевна четыре года подряд ходила в одном и том же платье, соседи знают об этом. Все она отдавала вам, Юрий, все! А чем вы отплатили?
Михеев насупился:
— Я не верю ни одному вашему слову! Не верю, что она умерла... Вы... вы хотите таким драконовским способом воздействовать на меня, выудить нужные сведения!
По чистому, тонкому лицу Карелиной начали расползаться красные пятна. Ей хотелось сказать арестованному что-то резкое, но она сдержалась. Спокойно сняла телефонную трубку, набрала номер.
— Будьте добры, старшего лейтенанта Савченко... Владимир Палыч?.. Да-да, это я. Организуйте, пожалуйста, поездку Михеева в больницу № 17. Да-да, пусть сам увидит... Спасибо, Володя.
Ольга повернулась к арестованному:
— Идите в камеру и приведите себя в порядок. Электробритву и шнурки от кроссовок получите у сержанта.
Он кинул на Карелину недоверчивый взгляд.
— Вы... повезете меня... к матери?
— Да. Вы же не верите мне!
...Часа через два, побыв с арестованным в больнице, группа Савченко вернулась в управление. Михеева снова привели в кабинет Карелиной. Ольга жестом пригласила его сесть. Листала блокнот, молчала.
— Мне... мне надо побыть одному... Разрешите? — произнес хриплым, надломившимся голосом Михеев, поглядывая на следователя.
— Хорошо, — согласилась Ольга и вызвала конвойного.
Арестованного отвели в камеру.
Карелина закрыла блокнот, вздохнула. Ей по-человечески было жаль мать Михеева — Нину Васильевну. «Но почему произошла эта трагедия? Кто в этом виноват? — снова и
