Через тернии к свету (СИ) - Елена Ляпота

Что, если среди них ОНА. Та самая ель!

Я выскочил из ванной, разбрызгивая розоватую воду по полу, и едва не споткнувшись о собственные тапочки, ринулся в спальню. Букет из еловых веток высох, рассыпав по тумбочке пожухлые рыжие иголки.

Еще вчера он был зелен и свеж. Словно сорван накануне, а не пятьдесят лет назад. И вот один день — как один миг. Он умер, а я даже не заметил…

Я должен увидеть это собственными глазами. Быть может, еще не поздно. Быть может…

Я наскоро обсох, оделся и махнул в гараж. Рванул к автопланеру, не на шутку перепугав охранника своей непривычной резвостью. Сейчас я не думал, что мне восемьдесят пять.

Мне снова было двадцать. Или чуть больше. Когда же это было?

Сколько воды утекло, а по утрам мне по-прежнему снятся ее глаза.

Кира — так ее звали.

Шестьдесят лет назад я уехал в «лепры» — так мы называли наши загородные участки. Воздух в «лепрах» был природным, в то время как в городах работали мощнейшие агрегаты, подавая только очищенный воздух. Немногие могли жить в «лепрах», не загибаясь от аллергии на всевозможные цветы, разнотравья. Я мог. И Кира когда-то могла.

Но тогда я впервые поехал в «лепры» без нее. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к мысли, что НАС больше не будет. Никогда.

Кира умирала в больнице, а я не мог находиться рядом. Ее родные постоянно были в палате, не давая нам ни секунды побыть наедине. Это бесило и раздражало, потому что хотелось сказать очень много, и в тоже время нечего было сказать. Хотелось убраться от этого подальше. Поэтому я уехал в «лепры», ожидая миг, когда мне позвонят и сообщат то, чего я не желал слышать.

Дни проходили за днями, часы за часами, минута за минутой, превращая каждую секунду в тягучую больную каплю. Сердце екало, откликаясь на каждый пищащий звук, и грозило лопнуть от напряжения. Я отключил телефон. Какая разница, когда я это услышу?

И вот однажды в дверь постучали.

Меня бросило в жар, потом стало холодно. Пот побежал по вискам и шее, уползая за воротник. Я распахнул дверь ватными руками. На пороге стояла Кира. Я не сразу ее узнал.

— Что, страшная? — Кира попыталась улыбнуться, правда, одними губами. Глаза оставались большими и грустными, подернутыми тоской.

— Ты очень красивая, — сказал я, обнимая иссохшие костлявые плечи, глядя на пергаментные щеки, на которых когда-то клубился румянец. Я осторожно провел рукой по жиденьким островкам волос и незаметно стряхнул на пол застрявшую между пальцами прядь.

— Вот поэтому я люблю тебя, — прошептала Кира, — Что ты любишь меня так, как это нужно мне. Здесь и сейчас.

Еще недавно эти слова показались бы мне демонстрацией эгоизма. Но в этот момент я понимал, что она имеет в виду. Здесь и сейчас.

— Как ты попала сюда?

— Сбежала, — просто ответила Кира, прижимаясь ко мне всем телом. — Я хотела умереть с тобой.

Мне вдруг стало страшно. Сейчас она свалится и умрет у меня на руках, а я даже не буду знать, что делать. Ей нужно в больницу. Немедленно. Сейчас. Хотя…

Ей уже ничто не поможет.

— Никто не знает, где я, — продолжала Кира, — Я уже со всеми попрощалась, кроме тебя. Ты — последний.

Я промямлил что-то нечленораздельное. Бремя подобной чести перекрывало горло, мешая свободно вздохнуть. Я замер, глядя на нее беспомощным взглядом. Она погладила меня по щеке.

— Помнишь, ты спрашивал, выйду ли я за тебя замуж? Так вот — я согласна.

— Ты хочешь пожениться? — опешил я, — Но…

— Я хочу быть твоей. Здесь — и навсегда. Жить и умереть в один день…

Что-то такое было в ее голосе, что заставило меня улыбнуться. Сначала от умиления, потом — от счастья. Она все-таки была со мной, моя Кира. Момент разлуки отодвигался на еще один миг.

Мы взялись за руки, вышли на улицу и побрели в лес. Туда, где впервые познали друг друга еще подростками. Под елью, на старом походном одеяле. Колючки впивались в голые коленки и невыносимо щекотали. Но нам было весело. И хорошо.

Там же мы стали мужем и женой. Я собрал для Киры букет из еловых веток. Вместо колец мы переплели пальцы, и целый лес был нашим свидетелем и судьей.

После мы долго сидели, обнявшись, и просто молчали, наслаждаясь шелестом ветра и звуком наших сердец, бьющихся в унисон.

Я не заметил как уснул. А когда проснулся, на руках моих было уже бездыханное тело, залитое черной слизью. Кира умерла тихо — видно чувствовала, что я не должен видеть ее агонию. А может, так распорядилась судьба…

Я обезумел в тот день — обезумел всерьез и надолго. Скорее всего, навсегда.

Я не стал отвозить тело Киры в город. Для всех остальных она навсегда осталась без вести пропавшей. Быть может, меня не раз прокляли за это, но, если честно, мне до сих пор плевать.

Я вырыл яму и похоронил тело Киры на том самом месте, где мы стояли, произнося свадебные клятвы. Букет из еловых веток я положил ей на грудь. Сверху — комья земли и капли моих слез…

Через пару лет на этом самом месте выросла небольшая ель. Хрупкая и невероятно красивая — такая же, как и она.

И с тех пор я приезжал каждый год — по нескольку раз. На день ее рождения, Новый год, рождество, день нашей импровизированной свадьбы. Я садился рядом с елью и засыпал. И мне снилось, что Кира рядом, обнимает меня, прижимаясь всем телом. И не хотелось просыпаться. Никогда.

Пятьдесят лет назад я вдруг нашел на ветвях букет — точь-в-точь, как я собрал для Киры. Я забрал его с собой с мыслью, что уношу частичку ее…

Быть может, это глупо. Ведь в жизни моей было немало других женщин. И красивых, и страстных. Но ни одна из них не стала мне дороже, чем этот самый букет…

Я приехал в «лепры» спустя полтора часа. Будь прокляты эти полуденные ограничения скорости! Да и молодые лихачи, все норовившие меня сбить. Все ж возраст уже не тот. Лет тридцать назад еще задал бы им перцу.

Бросив автопланер на площадке возле леса, я направился прямиком в чащу. Краем глаза заметил, как мне кто-то машет из-за ограды. Должно быть, внук. Уж удружил он мне, внуче, не скажи. Не до него сейчас.

Я пробирался сквозь густые поросли, раздвигая колючие кусты руками. Грудь разрывало от свежего лесного воздуха. Запах хвои кружил голову похлеще любого вина.

И вот, наконец, я вышел на нашу поляну. Ту самую, до которой не хватило четырнадцать метров…

Ну почему он выбрал именно ее?

Моя драгоценная ель лежала, срубленная, в стороне. Обломанные ветки, казалось, кровоточили, а ветер неслышно рыдал, путаясь в безжизненных голубоватых иголках. Я упал на колени и сгреб, сколько смог, в охапку. Ель нещадно кололась, но мне не было больно. Мне было хорошо.

— Ты, наконец, пришел, — раздалось возле моего уха, а по шее скользнуло теплое дыхание.

Подняв голову, я увидел, что Кира сидит на стволе и с насмешкой наблюдает, как я пытаюсь обхватить необъятное.

— Ты, — выдохнул я.

Картинка была столь реальной, что, казалось, протяну руку и дотронусь до нее. Я выпустил еловые лапы и потянулся навстречу Кире. Ладонь коснулась теплых пальцев, в которых струилась жизнь.

— Постарел — улыбнулась она, осторожно спускаясь с дерева.

— Бывает, — усмехнулся я, подхватывая ее на руки легко, словно девчонку.

— Ты удивлен? Мы же с тобой обещали друг другу умереть в один день.

— Ты ушла раньше, — я виновато развел руками.

— Нет, — серьезно сказала Кира, — День может длиться шестьдесят лет. Главное, не забывать.

— Я люблю тебя, — прошептал я, чувствуя себя счастливым и беспечным дураком.

— Знаю, — Кира просунула руку под мою куртку и вытащила сухой еловый букет, — Я, пожалуй, еще пощеголяю как невеста.

Она задорно подмигнула и тряхнула гривой кудрявых каштановых волос. Букет на ее груди позеленел и покрылся мелкими белыми цветами. Я не мог видеть себя в тот момент, но мне чудилось, будто тело мое вытягивается и наливается силами. Как когда-то в молодости. Я уж и не помню, сколько лет назад…

— Не нашел! — Петр Ларионов со злостью засадил кулаком в стену и мотнул головой, — До самой ночи искал!

Его подруга Наталья тихо сидела на кушетке, обхватив руками колени. Лицо ее было бледным. Губы слегка подрагивали.

— Ты чего? — удивился Петр, — Не бойся. Дед у меня еще ого-го! Сейчас кого-нибудь из соседей подключу и…

— Я… я видела, как они прошли сквозь стену. И дальше пошли, по дороге, как ни в чем не бывало.

— Кто?

— Парень, чем-то похож на тебя. И девушка. С букетом.

— Наташ, — раздраженно буркнул Петр, — Хватит глупости молоть. Мне деда искать надо!

«Не надо», — где-то в воздухе прозвенел знакомый старческий голос.

Петр обернулся, но вокруг никого не было. Только воздух. И запах еловых веток.