Кровавый след - Деон Мейер

— Он богат?

Интересный вопрос.

— Кто, дядюшка Дидерик? Да, он богат.

— Откуда у него деньги?

Лоуренс расплылся в улыбке.

— Что это значит?

— Как сказать… Дядюшка Дидерик, он… — Он запнулся, подыскивая подходящий эвфемизм.

— Черный лебедь, — произнес я по наитию.

Оба развернулись ко мне.

Все дело в том, что весь последний час, до того, как Лоуренс попросил кофе, я думал об Эмме.

— Черный лебедь — аномалия, непредсказуемое явление, способное коренным образом изменить ситуацию, — начал я, пытаясь вспомнить, что говорила мне Эмма шестнадцать часов назад в «Красном гранате». Она все выходные читала ту книгу и часто отпускала замечания: «Невероятно!» и «Как интересно!». Наконец, утром в субботу, я не выдержал и спросил у нее, что ее так поражает.

Лоуренс и Флеа с нетерпением ждали моих разъяснений.

— Примерно до конца XVII века считалось, что лебеди бывают только белые. Так устроен наш мозг: мы учимся, наблюдая, делаем заключения, основываясь на очевидности, и твердо верим, что это единственно возможный вариант. Если несколько сотен лет видеть только белых лебедей, становится очевидно: других просто не существует. А потом в Австралии обнаружили популяцию черных лебедей.

— При чем здесь Дидерик Бранд?

Хотя ее манера поведения раздражала, пришлось признать, что вопрос не лишен оснований.

— Все мои знакомые из Кару — в высшей степени честные, порядочные, достойные люди. У них есть свои принципы, которые гласят: хлеб насущный можно зарабатывать только честным путем… Вот почему мне и в голову не приходило, что Дидерик совсем другой.

— А он другой?

— Очевидно. — Я покосился на Лоуренса, ища поддержки.

— Он другой. — Лоуренс притормозил и включил поворотник. — Здесь нам поворачивать. — Он показал на дорожный знак: D579, направо поворот на заповедник «Лапал ала».

Флеа схватила карту, развернула ее.

— Вы уверены?

— Да, — кивнул Лоуренс, продолжая снижать скорость.

Скоро мы свернули с гладкого покрытия на довольно широкую гравийную дорогу. Лоуренс покосился на меня, и мы дружно посмотрели в боковые зеркала. Он медленно прибавил газу.

Дорога за нами оставалась темной.

Лоуренс еще увеличил скорость.

По-прежнему темно.

Флеа оторвала взгляд от карты.

— Не могу понять, где мы сейчас, — сказала она.

— Нам нужно ехать через Валватер, — сказал Лоуренс. — Потом в Бела-Бела. Объезд небольшой…

Вдруг он замолчал, потому что в зеркале ярко сверкнули лучи фар.

28

…Если вы — увлеченный натуралист и много времени проводите в поле, нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что рано или поздно вы будете укушены — особенно если вы наблюдаете за змеями.

— Что случилось? — спросила Флеа. Она была не дурой.

— Не волнуйтесь из-за маршрута, — сказал Лоуренс.

— Почему вы все время переглядываетесь?

— За нами уже целый час едет какая-то машина, — сказал я, потому что она тоже имела право об этом знать.

Она взглянула на меня так, словно впервые меня заметила. Потом с ее губ сорвался короткий, грубый смешок.

— Вы шутите!

— Смотрите сами. — Я показал ей зеркало.

Она перегнулась через меня, увидела фары.

— Говорите, он уже час едет за нами? — Она недоверчиво хмыкнула.

— Повернул, когда и мы повернули.

— Подумаешь. — Она пожала плечами. — Можно мне еще кофе? — И потом: — Думаете, я куплюсь? Думаете, я дура?

— Нет, — искренне сказал я.

Мой ответ ее как будто удовлетворил.

Я посмотрел вперед. Дорога шла то вверх, то вниз, извивалась между невидимыми холмами. Я подозревал, что мы уже в Ватерберге. В свете фар сбоку от дороги высвечивались густые заросли акации; время от времени попадались скалистые утесы. Не идеально.

— Лоуренс, давай убедимся наверняка. Подождем, пока будет долгий спуск, и там попробуй плавно затормозить. Не спугни их, тормози двигателем. Постепенно… И не выключай фары.

— Хорошо.

Флеа не обращала на нас внимания; она сидела и дулась.

Дорога резко вильнула влево, через километр — вправо. Наконец, впереди показался прямой участок дороги, который шел немного под уклон. Лоуренс убрал ногу с педали газа, переключил передачу, поставил рычаг на нейтралку. «Мерседес» замедлил ход. Мы все время наблюдали в боковые зеркала. Фары показались из-за первого поворота; по мере того как машина приближалась, они светили все ярче. Потом машина остановилась, выжидая.

Я заблокировал выключатель в кабине, чтобы свет не выключался, когда открывается дверца.

— Проверь, насколько хорошо ты помнишь, где повороты, а потом выключи дальний свет.

Лоуренс немного выждал и выключил фары. Нас внезапно окутала тьма. Светили только фары идущей за нами машины; свет делался все ярче.

— Когда остановимся, глуши мотор и поставь машину на ручной тормоз. Но из кабины не выходи, держи руль.

— Ладно. — Молодец, он спокоен. То, что нам и требуется.

Я вынул «глок» из тайника, подождал до полной остановки, открыл дверцу, выпрыгнул, обежал грузовик сзади с пистолетом в руке. Лоуренс заглушил мотор.

Фары сзади — всего в двухстах метрах. Неожиданно они погасли.

Плохо, очень плохо!

Звезды, луны нет. Пока глаза не привыкли к темноте, я с трудом видел лишь очертания того, что находилось вблизи: дорогу, высокую траву, длинные тени от акаций на той стороне. Прислушался. За спиной тихий скрежет — от охлаждаемого металла. Хруст шагов по гравию.

— Возвращайтесь в кабину, — негромко велел я.

Она подошла ко мне.

— Когда действие транквилизатора закончится, носороги начнут буянить.

Я вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть наших преследователей.

— Как-то у меня на глазах носорог разбил в кровь голову о прутья, — продолжала она.

Я приложил палец к губам, предупреждая ее о молчании.

— На следующий день он умер. Делать уколы в темноте я не умею… Можно нам ехать дальше?

Я все понял. У нас неприятности. Кто-то сел нам на хвост; они знают наш маршрут. И они не хотят, чтобы их видели. Пока им хватает лишь того, что они следуют за нами.

Я развернулся, подошел к пассажирской дверце и подождал Флеа. Она подошла не сразу; и здесь пыталась настоять на своем. Протиснулась мимо меня, скрестив руки, опустив голову; садясь, наградила меня злобным взглядом. Я влез за ней и сказал Лоуренсу:

— Поехали. Пока можешь, не включай фары.

Она сказала:

— Это не шутка.

Лоуренс сосредоточился на дороге; он ехал медленно.

Я сидел и думал обо всем сразу.

Они знают, что мы знаем. В темноте наверняка видят так же плохо, как и я, но мотор у них не работал. Они наверняка слышали, как отъехал «мерседес». Наверняка знают, что нам рано или поздно придется включить фары, если только мы не планируем ползти с черепашьей скоростью до самого рассвета. Если они подобрались близко, они могут следовать за нами, даже не включая свет; до тех пор, пока не взойдет солнце, они будут пользоваться нашим грузовиком как маяком.

Что им нужно? Глупый вопрос. У меня за спиной рога носорога стоимостью в несколько миллионов рандов. Вопрос скорее в том, чего они ждут. Одна машина, причем небольшая, седан или пикап. Или микроавтобус, который вмещает восемь-десять человек. Их больше; если мы остановимся, нас нетрудно одолеть. Но мы только что остановились, а они ничего не предприняли.

Знают ли они, что мы вооружены? Или просто предполагают? А может, мои предположения в корне ошибочны. Что бы сделал я, если бы собирался угнать двадцатитонный грузовик?

Все зависит от цели. Я сомневался в том, что нашим преследователям нужно еще что-то, помимо рогов. Задача несложная: вынудить нас остановиться, не подвергая себя излишней опасности, нейтрализовать людей, отпилить рога и смыться. И это лишь один способ из многих без труда покончить с делом.

Я обернулся так, чтобы легко можно было залезть в сумку и достать MAG7.

— Какой ужас! — сказала Флеа.

Я пристегнулся и спросил у Лоуренса:

— Для нее ремень есть?

— Нет, дядюшка.

Я покосился на Флеа. Высокомерие ушло, но на его месте появился упрек. Впервые я вблизи увидел ее левый глаз. Еще один едва заметный шрам начинался в складке нижнего века, спускался на сантиметр по щеке — тонкий, как волосок.

— Когда скажу «ныряйте», вы спуститесь сюда. — Я показал на выемку для ног перед своим сиденьем. — Я оставлю вам место.

— Зачем?

Терпение мое начало истощаться, но Лоуренс меня опередил:

— Корнел, он — профессиональный телохранитель. Делайте, как он говорит.