Черный человек - Ричард Морган

– Молюсь. – Он сказал это почти вызывающе, потому что, конечно, не заметил, чтобы она молилась сама.

Рен кивнула. Вошла в зал и с неосознанным изяществом свернулась на своем спальном мешке.

– Нам надо поговорить, – сказала она, и Скотт подумал, что ее голос звучит устало. – Почему бы тебе не подойти сюда?

Он снова чуть не подпрыгнул.

– Зачем?

– Скотт, я тебя не укушу.

– Я, э-э, знаю. Но мне и отсюда тебя слышно.

– Может, и слышно, но я все равно не хочу, чтобы нам приходилось орать. Так что давай, иди сюда.

Сжав зубы, он встал с собственного спальника и перебрался к ней. Она кивнула на свободное место слева, Скотт неловко примостился на корточках, даже толком не усевшись, и ощутил волну ее запаха, слегка замутненного потом пустыни, – он подумал, что Рен, наверно, со вчерашнего утра не принимала душ. Она посмотрела ему в лицо, и юноша ощутил, как в груди что-то перевернулось, – такое и раньше бывало. Она мотнула головой вверх, в сторону потолка и вышки:

– Ты ведь знаешь, кто там, наверху, – шепнула она, – правда?

Где-то в животе плеснуло радостное возбуждение, оно устремилось вверх и встретилось с ощущением, возникшим под ребрами от взгляда на Рен. Он коротко кивнул самому себе:

– Это ведь оно, да?

– Да. – Она вздохнула. – Это тяжело для меня, Скотт. Я росла в большой семье, среди нас и христиане были, но я к ним не относилась. Мой религиозный опыт очень… отличается от твоего. Там, откуда я родом, мы допускаем, другие веры возможны, но считаем, что они – просто другой путь к той самой истине, в которую верим мы сами. Менее прямые тропы для менее просвещенных. Мне и в голову не приходило, что, может быть, это наша истина – менее просвещенная и что правы христиане. Что… – Она покачала головой. – Я даже предположить этого не могла.

Он почувствовал, как теплая, покровительственная нежность поднялась в нем, словно пламя. Он потянулся, взял руку, которая лежала у нее на коленях, ласково сжал.

– Все нормально, – сказал он. – Ты была искренней в своей вере, вот что важно.

– Я хочу сказать, приходится же верить в то, что ты видишь собственными глазами. Да, Скотт? – Она встретилась с ним взглядом. – Ты веришь в то, что тебе говорят, а остальное не имеет смысла, так?

Он испустил глубокий вздох:

– По мне это вполне логично, Кармен.

– Да, в этом-то все и дело, и я не знаю, есть ли в вашей Библии что-то, что объясняло бы происходящее. Все, что происходит, в корне отличается от представлений о последнем цикле, которые я получила дома. Он говорит, – она показала глазами наверх, – что пришел рано, что пока не время, и он должен собраться с силами. Он должен многое сделать тут, но у него есть враги, и эти враги все еще сильны. А это означает, что мы должны защищать его, пока его время не придет. Он избрал нас, Скотт. Отделил от… э-э… от…

– От плевел?

– Да, от плевел. Ты видел, что он сделал с Ночерой и Бардом? Они были прислужниками тьмы, Скотт. Теперь я это понимаю. В смысле мне никогда не нравился Ночера, а Вард… Ну, я думала, он ничего так, но…

– У Сатаны тысяча ловушек, – сказал ей Скотт. – Он может надеть тысячу масок.

– Да.

Он поколебался, глядя на нее:

– А ты ему… – он пробовал на вкус непривычное слово, которое произнес его язык, – ему прислуживаешь?

– Да. Он мне так велел. До тех пор, пока один из, э-э, из ангелов не явится, чтобы взять это на себя. Он сказал, что до тех пор будет говорить через меня.

Скотт все еще держал Кармен за руку, но теперь выпустил ее и дернулся в сторону, словно эта рука стала слишком горячей на ощупь. Изо всех сил стараясь не пялиться на ее красоту, он хрипло выдавил:

– Ты… ты так этого достойна! Тебя наполнит свет.

Потом ее рука вдруг оказалась на пряжке его ремня и потянула к себе. Рен наклонилась и коснулась приоткрытыми губами его рта. Снова отстранилась.

Он задохнулся. В висках застучала кровь. Под брючным ремнем вспухло и стало тесно.

– Что ты делаешь? – зашипел он.

Она сделала жест в сторону потолка:

– Он там, наверху, Скотт. Стоит и несет стражу, защищая нас. Все в порядке.

– Нет, это же… – Он покачал головой, растеряв все слова. Пытаясь объяснить: – Это же грех, Кармен.

Он хотел отодвинуться от нее, но при этом лишь отклонился назад в своем неловком полусидячем положении и шлепнулся на спальник, спиной к стене. При этом он вовсе не увеличил расстояние между ними. Или, может быть, думал он потом, может быть, ему вовсе не хотелось его увеличивать.

– Кармен, – взмолился он, – нам нельзя грешить. Не сейчас. Не здесь. Это неправильно.

Но Кармен Рен лишь зацепила большим пальцем горловину своей рубашки, посмотрела вниз, на собственную руку, и потянула. Статический шов с легким треском поддался, а она все тянула палец вниз, расстегивая рубашку и обнажая груди в поддерживающих чашечках. Сквозь прозрачный блеск пластика он ясно видел ее соски, прижатые к внутренней поверхности каждой чашечки. Она снова подняла глаза и улыбнулась.

– Как это может быть грехом? – просто спросила она. – Скотт, разве ты не видишь? Разве не чувствуешь?

Этому предназначено произойти. Это таинство, очищение для нас обоих. Дар его любви. Загляни в себя. Неужели ты не чувствуешь?

Он чувствовал.

С тех пор прошло очень много времени.

Скотт перестал быть девственником еще в одиннадцатом классе благодаря Дженни Уилкинс, а после нее до отъезда в Штаты Кольца были и другие девушки, пусть он и старался не гордиться этим, потому что знал, что гордиться неправильно. Но женщины сами искали его расположения, нет смысла это отрицать. Скотт пошел в мать, он был высоким и длинноногим, его торс развился еще в отрочестве, когда он подрабатывал на стройке заборов и укреплении русла реки Биттеррут, так что потом смог заплатить за учебу в старших классах, не став обузой семье, и вербоваться на флот ему тоже не пришлось. Кроме того, что он имел развитую мускулатуру и длинные ноги, он был учтивым и добрым, и, если верить Дженни, девушкам это тоже нравилось.

Но в ШТК с ним что-то случилось.

Может, все дело в том, что секс был везде: идеально упругие модифицированные тела, невозможно понять, настоящая ли это плоть или сгенерированные переменные интерфейсы, но они попадались постоянно, обвивали друг дружку на больших лазерных билбордах, на экранах в витринах магазинов, на всех навороченных сумках для покупок, женщины несли их, зажав в кулаке, будто это какие-то большие продолговатые фрукты, которые держат за стебель или за лозу. На любом нерелигиозном канале, какой ни включи, – плоть и похотливые стоны, на рекламных листовках, которые приходят по почте, на мусорных баках, прости господи, и даже, однажды, когда он был в Вольной Гавани, на небе в виде голографического изображения со звуковым сопровождением из динамиков, установленных вдоль пляжа в Венис. Может, дело именно в этом нескончаемом обстреле, в переизбытке подобных вещей, а может, Скотт просто тосковал по дому. Но как бы там ни было, к концу первого года благодушная уверенность, которой он наслаждался на родине, улетучилась, как пар от утреннего кофе на террасе, оставив его одиноким и холодным.

Кармен Рен, сверкая, как падающая звезда, прошла сквозь его одиночество. Внутри всколыхнулись полузадушенные фантазии, которым он предавался месяцами. Ее тело, которого он коснулся там, куда она направила его руки, было теплым и гладким, у языка оказался пряный, темный, незнакомый вкус. Кармен отлепила одну из поддерживающих чашечек, и его ладонь наполнила мягкая тяжесть, которая, казалось, идеально легла в горсть, как будто была создана специально для этого. Ее руки вернулись к ремню, ослабили его, скользнули внутрь. Он ощутил пальцы на собственной встопорщенной плоти и рефлекторно сильнее сдавил ее грудь. Она застонала, не прерывая поцелуя.

Они срывали одежду, останавливаясь, чтобы касаться и целовать друг друга, и вот она, обнаженная, уже лежала спиной на своем спальнике, гладя его бока и разведя ноги. Он приподнялся на локтях, слегка неловкий из-за долгого отсутствия практики, и ахнул, войдя в нее. Кожу холодил вечерний ветерок, а Кармен Рен была изнутри горячей и влажной. Она улыбнулась, лениво повела боками, что-то сделала со своими мышцами. Он ощутил, как член по всей длине сдавило, как она скользит на нем, а потом притягивает Скотта к себе и обхватывает за талию ногами – в этом прохладном воздухе они казались почти раскаленными, – и он неожиданно кончил, бурно и неотвратимо, дернувшись, как будто его тряхнуло током.

Он повесил голову, все еще упираясь локтями в спальник:

– Прости.

Она снова улыбнулась, слегка поерзав и опять сжав его увядшее достоинство.

– Не извиняйся. Знаешь, мне приятно, что ты вот так теряешь контроль.

– Это просто… – Он ощутил, что краснеет. – Давно ничего не было…

– Да, я догадалась. Это ничего, Скотт. У нас есть время. Мне понравилось. Мы повторим, как только ты будешь готов. – Мышцы снова сжались, и ее глаза вдруг расширились: – Ну вот. Уже.