В Эрмитаж! - Малькольм Брэдбери

— О, как я вас понимаю! — сочувственно киваю я, не отрываясь от проплывающих мимо пейзажей архипелага.

Вообще-то я уже бывал здесь раньше. И с такими соловьями — видными из себя, звучноголосыми, эмоциональными, полногрудыми и патетичными — встречаться доводилось. Мне знакомы эти бездонные северные души, что мечутся в бесконечном духовном поиске. Я знаю эту школу сурово-сентиментальных бергмановских реминисценций. Отсюда рукой подать до погубленных влюбленных, обесчещенных дев, поющих скелетов, призраков утонувших рыбаков, выходящих из морских пучин, и старухи с косой и песочными часами, что подстерегает на темной тропе.

— Я в отчаянии, не отвергайте, выслушайте меня, — умоляет дива.

И признается, что театральный успех — лишь иллюзия, а международная слава — пустая погремушка. На самом деле она бесконечно несчастна. Да, ее жизнь, жизнь великой певицы, — безрадостное прозябание, и никогда ей не исполнить своего предназначения. Затем она почему-то дает волю своему жгучему темпераменту — и вскоре мы уже обсуждаем, каким способом лучше убить ее супруга.

— Если б возможно было идеальное убийство… — рассуждает она.

По-моему, проблема состоит в том, что репертуар, а значит, и арсенал оперных див чересчур обширен: тут вам и яд, и веревка, и обезглавливание, и кипящее масло, и нож, и змеиный укус, и все на свете.

— О, как я вас понимаю! — твержу я.

— Но сначала его надо найти.

— В самом деле? И как по-вашему, где он сейчас?

— Конечно, в Милане со своей проституткой, с этой подлой мелочной крысой!

— А кто она такая?

— Всего лишь контральто. Яд, только яд — большего они не заслуживают.

— О, как я вас понимаю!

— Но, золотце, ни за что на свете я не стала бы резать его ножом. Это так ужасно!

— В самом деле?

— А что это вы здесь делаете? — с полицейской строгостью окликает нас чей-то голос.

К счастью, это не Ленин — это всего лишь Альма Лунеберг в кроличьей шапке и с колючим взглядом типичной Снежной Королевы.

— Развлекаемся, — отвечает дива. — Я пытаюсь посвятить этого несчастного англичанина в тайны истинно шведской души.

— А знаете ли вы, что все наши дидровцы уже спрашивают, что с вами стряслось?

— Понятия не имею, милочка. Я просто хотела показать ему архипелаг.

— Вы что, не изучили программы, которые лежат в вашем пакете? Вы еще не поняли, что проект «Дидро» уже начался?

На это дива не отвечает ничего, мы отворачиваемся от серых скал и еще более серых волн и вслед за Снежной Королевой спускаемся по лестнице, ведущей на нижнюю палубу, а потом и еще ниже.

Как странно! За время нашего краткого отсутствия весь корабль изменился. Там, где раньше была полупустая платформа для приема пассажиров, теперь бурлит жизнь. Платформа кишит туристами, шумит, голосит и грохочет. Звенят стаканы, крутятся колеса в казино. Мы проходим мимо суетливого дьюти-фри, мимо запруженного покупателями «Beauty Expensive». Мы минуем «Блинный бар», «Икряную хижину», «Водочный притон», «Русскую баню», «Салон турецкого массажа», «Лубянский фитнес-центр», «Одесское казино». Но современная жизнь — это не только шопинг и наслаждения; это, кроме всего прочего, корпорации и капиталисты. Где-то на прогулочной палубе, за фитнес-центром, есть тихое местечко, заполненное телефонными кабинками, ксероксами, факсами. За стеклянными стенами конференц-залов представители корпораций делают свой бизнес. В зале с вывеской «SIEMENS» толпа немецких и русских бизнесменов обоего пола, все в деловых костюмах, стоят почти вплотную друг к другу: разворачивают лекционные плакаты, демонстрируют секторные диаграммы, отправляют факсы, вставляют флоппи-диски. А через несколько шагов, за капитализмом и коммерцией, располагаются интеллект и разум. На следующем конференц-зале издали заметна табличка «Проект „Дидро“».

Здесь происходит что-то вроде небольшого приема, и все это — в честь нашего маленького отряда паломников. Татьяна из Пушкина, успевшая сменить роль (теперь на ней короткое черное платьице и белый фартук с оборками, точь-в-точь как на служанке из комедии Ноэля Кауарда), стоит у входа с двумя большими подносами: на одном — внушительная стопка бутербродов, на другом — граненые стаканы с розовым русским шампанским. Жак-Поль Версо общается с ней — напористо и энергично, вполне по-манхэттенски. В центре зала стоит Андерс Мандерс, с аккуратно подстриженной светлой бородкой, и беседует с демонически-чернобородым Ларсом Пирсоном. А вот и Свен Сонненберг, в изношенном рабочем коттоне, мрачно обсуждает какие-то глубоко экзистенциальные проблемы с Агнес Фалькман, одетой в дизайнерские кельвин-кляйновские версии тех же самых вещей. Когда мы входим, они сконфуженно оборачиваются, а Бу Лунеберг гневно смотрит на нас. Он как будто хочет сказать: ну чего еще ждать от выпендрежной самовлюбленной дивы и писателишки, который заснул на постмодернистском концерте?

Татьяна подходит к нам с розовым шампанским и тарелочками для бутербродов. Теперь вся команда в сборе. Бу выходит на середину комнаты, хлопает в ладоши и возглашает:

— Давайте начинать!

Дидрологи умолкают. Бу поднимает свой стакан.

— Добро пожаловать. Надеюсь, шампанского всем хватило? Чудесный русский напиток. Тогда позвольте мне произнести тост. За проект «Дидро»!

Наши стаканы взлетают вверх. «Skal!», «Дидро!», «За здоровье старика Дени!» — кричат пилигримы.

Красноречие Бу на этом иссякло, поэтому мы просто осматриваемся и разглядываем друг друга. И тут Жак-Поль Версо наконец формулирует наш общий вопрос:

— Бу, раз кому-нибудь все равно придется об этом спросить, так пусть это буду я. Зачем ты нас пригласил? И что это, черт возьми, за проект «Дидро»?

Бу глядит на него с вежливым участием:

— Итак, всем вам хочется знать, зачем вы здесь? Почему выбрали именно вас и так далее?

— Конечно, Бу.

— Певицу, актера, столяра, дипломата, писателя, философа и так далее? — Тут Бу вынимает из кармана своего пиджака небольшую карточку. — Ответить на этот вопрос лучше всего словами самого Дидро из знаменитой «Энциклопедии», из статьи «Энциклопедия». Возможно, вы помните, как он объясняет свою задачу. По его словам, она заключается в том, чтобы собрать воедино все накопленные человечеством знания, указать на все ошибки и предрассудки, докопаться до истины и, используя одни лишь свидетельства наших чувств, постичь истинную причину всех явлений и представить вещи такими, каковы они на самом деле.

— И это все? — удивляется Лapc Пирсон.

— Однако в конце статьи, — не слушая его, гнет свое Бу, — Дидро предостерегает…

— Это глубочайшее, потрясающее предвидение, — вторит ему Альма. — Со временем — внимание, господин философ! — знаний накопится столько, что ни один индивид и ни одна система не смогут охватить их полностью. Вот о чем говорит Дидро.

— Такая система уже существует, — вставляет Версо. — И называется она — Интернет.

— Позвольте мне процитировать слова Дидро: «Если мы изгоним с Земли мыслящее существо, человека…»

— Бу, я полагаю, лучше обойтись без мужского рода, — вмешивается Агнес Фалькман.

— Jo, jo. Обойдемся без мужского рода. «Если мы изгоним с Земли мыслящее существо, личность, возвышенный и прекрасный спектакль, что поставила для нас природа, станет пустым и печальным зрелищем. Мертвая тишина настанет во вселенной. Останется лишь бесконечное одиночество, пустыня, где невидимо и неслышимо будут сменять друг друга события и явления. Вот почему в центр нашей Энциклопедии мы должны поставить че… личность, которой по праву принадлежит место в центре вселенной».

— Гениальное предвидение, — добавляет Альма. — И это объясняет все, весь проект «Просвещение».

— Мы вернем личность в центр вселенной.

— Звучит прекрасно, — подытоживает Версо. — Может быть, еще шампанского?

— Пожалуйста. Только вы уж сами о себе позаботьтесь, — отвечает Бу. — Но в разумных пределах, конечно.

Пока Татьяна обходит нас и раздает стаканы, я замечаю, что Свен смотрит на Бу слегка растерянно.

— И поэтому мы здесь, на этом корабле?

— Jo, jo, Свен.

— А зачем мы едем в Россию?

— Чтобы попытаться снова сделать вселенную человечной, — бодро объясняет Альма.

— Итак, ваша цель — вернуть эру Разума, и вы думаете, что нашли подходящих помощников? — иронизирует Версо.

— Jo, jo.

— Но я всего лишь рабочий, — говорит Свен. — Я делаю столы.

— Столы — дело непростое, — отвечает ему Бу. — Дидро придавал вашему ремеслу огромное значение. Он верил в столы.

— Я работаю руками, — продолжает Свен.

— А я горлом, — сообщает Биргитта.

— Значит, мы должны собрать воедино все познания человечества? — спрашивает Мандерс. — За сколько дней?