На критических углах - Виктор Михайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На столе Жилина лежало личное дело Евсюкова — последнее еще не просмотренное дело, — но и оно не вызвало интереса: не мог же Евсюков передать майору Комову записку, написанную им самим!
Жилин открыл папку, нашел автобиографию Евсюкова. Первый же взгляд на почерк заставил его насторожиться.
В автобиографии было написано: «…ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ 10 ИЮЛЯ ДВАДЦАТЬ ПЯТОГО ГОДА…» Текст анонимной записки гласил: «В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ОТ ДРУГА». Подложив записку под тождественный текст автобиографии, Жилин удивился неожиданному сходству, а рассмотрев почерки через лупу, убедился в том, что записка была написана рукой Евсюкова. Сходство было так разительно, что Жилин некоторое время не мог прийти в себя.
«Если лейтенант Евсюков сам написал эту записку, — думал подполковник, — то как он мог рассчитывать на то, что почерк его не будет проверен? Такой просчет выходит за пределы вероятного!»
Жилин встал, плотно закрыл окно, задернул портьеру и, взяв блокнот, с карандашом в руке попытался разобраться в той путанице, которая создалась в связи с этим новым открытием:
«1. Евсюков подслушал беседу Родина с майором Комовым, — писал подполковник.
2. Пользуясь бесспорным алиби (он находился на гауптвахте), Евсюков отлучился в город и убил Родина.
3. Страхуя себя на тот случай, если его отлучка станет известной, перед выездом в город и после возвращения Евсюков заходит в санчасть к Ярцевой. При наличии мотоцикла все это он мог успеть сделать.
4. Чтобы отвести от себя подозрение в том, что он именно тот человек, о котором говорил Родин майору, Евсюков пускает в оборот легенду о подаренных ему сигаретах «Астра» и анонимной записке. Записку он пишет сам…»
— Нет, черт возьми. Это какая-то чепуха! — сказал вслух подполковник и закурил папиросу.
«Во время ареста на гауптвахте Евсюков был одет по форме, а рабочий Мякишев уверяет, что человек, подстрекавший его расправиться с Родиным, был одет в серый костюм», — вспомнил Жилин.
Докурив папиросу, Жилин потушил ее и долго скручивал окурок в тугой комок. Неоднократные попытки логически осмыслить этот новый факт не привели ни к чему. Подполковник вызвал посыльного и направил его в роту связи.
Через несколько минут в кабинет вошел рядовой и доложил:
— Товарищ подполковник, рядовой роты связи Имашев прибыл по вашему приказанию!
Это был смуглый, широкоскулый парень с темными лукавыми глазами. Говорил он с сильным узбекским акцентом.
— Рядовой Имашев, вы дали показание, что, придя в санчасть для очередной инъекции пенициллина, застали в процедурной техник-лейтенанта Евсюкова. Так?
— Так, товарищ подполковник.
— Садитесь, Имашев, — подполковник указал ему на кресло возле стола. — Вспомните и подробно расскажите все, что вы увидели в санчасти.
В связи с болезнью Имашев все еще был освобожден от несения службы, он скучал в казарме, и вызов к подполковнику Жилину оказался для него неожиданным развлечением. Уловив, что от него требуется, он улыбнулся и сказал:
— У меня рука совсем пропал, вот такой большой стал. Доктор написал: каждый два часа иголку колоть. Я восемь часов ходил колол — сестра один был, я десять часов ходил колол, смотрю — лейтенант Евсюков сидит. Я лейтенант приветствовал, иголка колол, потом уходил.
— Техник-лейтенант Евсюков был одет по форме? — спросил подполковник.
— Точно, по форме, товарищ подполковник.
— Рядовой Имашев, вы видели в процедурной лейтенанта Евсюкова точно в десять часов или вы могли во времени ошибиться?
— Точно, товарищ подполковник, десять часов. Очень больно рука был, совсем не спал, казарма ходил, руку так держал. — Прижав рукой больную ладонь к груди, Имашев показал, как он, точно ребенка, укачивал больную руку. — На часы сам смотрел, дневальный говорил.
Беседа с Имашевым не принесла ничего нового. Обстоятельства дела подсказывали единственно правильное решение: вызвать Евсюкова и, приперев его рядом неоспоримых фактов, заставить во всем сознаться. Но для этого нужно было заключение экспертизы.
Жилин изъял из дела Евсюкова написанную им автобиографию и, приложив к ней анонимную записку, оформил запрос, запечатал пакет и отправил в округ на экспертизу.
XIX
ТРЕТЬЯ ПУЛЯ
Рано утром на Петрозаводском аэродроме Данченко встретил судебно-медицинский эксперт Чесноков. Это был маленький, полный, очень подвижный человек неопределенного возраста. Польщенный неожиданным вниманием к своему докладу, Чесноков, забегая то с одной стороны, то с другой, без умолку говорил, и пока они сели в машину, успел рассказать многое.
Данченко отказался от предложенного Чесноковым завтрака и настоял на том, чтобы, несмотря на ранний час, они прямо с аэродрома направились в институт.
Акты экспертизы, обстоятельный протокол первичного осмотра и материалы следствия, полученные Данченко в областной прокуратуре, позволили установить все обстоятельства дела:
Девятого января этого года П. Д. Макасов, служащий Кировской железной дороги, проживающий в станционном поселке Малые Реболы, направился на рыбную ловлю. Прорубь, пробитую во льду, затянуло ледком. Макасов обрубил топором края проруби и решил осколки льда выбросить на поверхность. Когда рыболов приподнял пешней край льда, он увидел обезображенное, распухшее лицо утопленника…
Труп неизвестного извлекли из проруби. Это был человек лет тридцати. При первичном осмотре обнаружили пулевое ранение в правое предплечье и несколько ножевых ранений в область лица. На трупе одежды не было. Неопознанный в поселке Малые Реболы, труп неизвестного был отправлен в Петрозаводск на вскрытие.
По заключению экспертизы, пулевое ранение в правое предплечье и повреждение кожи и мышц лица не были смертельны, смерть наступила от паралича сердца. Последующий анализ показал, что пуля была отравлена строфантусом. После косметической операции лица голова трупа была сфотографирована и снимки разосланы по всем отделениям линейной милиции для опознания.
Труп неизвестного опознан не был.
На ладони Данченко лежала извлеченная из тела убитого пуля калибра 7,65; надпиленная, она развернулась на четыре лепестка. Положив пулю на лист чистой бумаги, Данченко достал из портфеля маленькую коробочку и, вынув из нее еще две пули, положил их рядом с первой.
Конечно, последующая экспертиза подтвердит полную идентичность, но это было видно и через простую лупу: пули были одного калибра, одинаково запилены, на их оболочках ясно выделялись одинаковые следы ствольной нарезки и, наконец, главное — все три пули были отравлены.
Вывод напрашивался сам собой: убийство неизвестного на станции Малые Реболы, покушение в лесу на Данченко и убийство Михаила Родина было осуществлено одним и тем же лицом.
Наличие в портфеле капитана еще двух точно таких же пуль произвело на Чеснокова сильное впечатление. Он воспользовался лупой Данченко, осмотрел все три пули и… утратил свою словоохотливость. Данченко пришлось дважды задавать вопрос, пока Чесноков сообразил, о чем его спрашивают.
— Вы пишете, что день смерти неизвестного установить не представляется возможным, но хоть приблизительно вы могли бы сказать?
— Видите ли, длительное пребывание трупа в озере и низкая температура воды — условия, при которых ни один эксперт не сможет ответить на этот вопрос. Можно предположить, предупреждаю, очень ориентировочно, что труп пробыл в воде не более месяца…
Чесноков был заинтригован, ему хотелось не отвечать на вопросы Данченко, а задавать их самому.
— Сколько езды от Петрозаводска до станции Малые Реболы? — снова спросил Данченко.
— Скорый поезд идет около пяти часов, но если бы вы могли получить линейную автодрезину, можно было бы добраться за три часа, — ответил Чесноков и, глядя на Данченко умоляющими глазами, добавил: — На месте я мог бы быть вам полезен…
— Хорошо, будьте через час у дежурного по вокзалу, — уступил капитан и, собрав все материалы в портфель, поехал в управление.
Через полтора часа автодрезина уносила их на север. Решив использовать это время для отдыха, укачиваемый шумом мотора и мерным перестуком колес, Данченко уснул.
Проснулся он уже на станции Малые Реболы. Здесь же у водоразборной колонки освежил лицо и вместе с Чесноковым направился на поиски Прокопия Дементьевича Макасова.
Станция — маленькое приземистое здание с острым шпилем над входом, несколько пакгаузов, два — три пристанционных сооружения, водонапорная башня и десяток домиков, затерявшихся среди старых могучих сосен, — вот и все, что представляли собой Малые Реболы.
Прибытие автодрезины здесь было событием. К ним навстречу спешила дежурная по станции, полная, высокая женщина в фуражке с красным верхом, надетой поверх ситцевого платка. Узнав, что приезжим нужен Прокопий Макасов, она облегченно вздохнула и, указав запачканным фиолетовыми чернилами пальцем на строение за вокзалом, сказала:
