Идеальная жизнь - Джоди Пиколт

— Меня обойдут вниманием, — прошептала я. — Вот досада.

Я произнесла это вслух, признала свое невезение, и слова, тяжелые и неторопливые, каким всегда бывает провал, упали передо мной на пол.

— Я не хочу иметь ничего общего с университетом, — негромко сказала я, проведя рукой вниз по стене.

Это неправда. Я терпеть не могла политическую возню, но вовсю пользовалась деньгами и грантами. Меня устраивало, что бумажная волокита прекращалась, как по волшебству, когда я пыталась организовать новое место раскопок в очередной стране. И я знала, что через неделю прощу Кастера и всех тех, кто получил повышение. Прощу весь совет, который проголосовал против моей кандидатуры. В этом году придется исправить прошлые ошибки и поработать немножко больше.

— Знаешь, чего бы мне хотелось? — спросила я. — Мне бы хотелось, чтобы все хорошее в жизни заканчивалось детством.

Для большинства людей это не так. Когда я в последний раз бродила по кампусу босиком? Или пропустила занятие, потому что проспала? Когда я в последний раз напивалась в стельку? Или просыпалась в чужой постели? Или когда мне не хватало денег, чтобы расплатиться в супермаркете?

Никогда! Я не позволяла себе жить на грани, но при этом не считала, будто что-то упускаю в жизни. От непосредственности мне становилось неуютно. Продвижение по службе я получу благодаря преданности делу.

Когда-нибудь.

Но меня не покидало чувство, что, если бы Коннор воскрес, он бы меня презирал. Он бы непременно хотел, чтобы я жила так, как когда мы вместе мечтали: пару месяцев побыла на Таити, занималась бонсай или скалолазанием.

Я пыталась выбросить Коннора из головы, готовясь к встрече с Арчибальдом Кастером. Он стоял в дверях своего кабинета, как скала, словно ожидал, что сможет вызвать того, кого желает видеть, только силой своей должности. Он любил спорить, не обладал большим умом и терпеть не мог женщин. Я не очень-то его любила, но умела играть по его правилам.

— А-а, мисс Барретт, — протянул он.

Он разговаривал, прижимая микрофон к коробочке, вшитой в горло, — его связки сильно пострадали от рака горла несколько лет назад. У старшекурсников он вызывал ужас, и я вынуждена была с ними согласиться. Несмотря на свой рост, он мне всегда немного напоминал наброски Homo habilis — человека умелого, ему можно было поставить в заслугу столь удачный выбор профессии.

Он тоже меня недолюбливал, и не только потому, что — так уже сложилось — я была женщиной, к тому же молодой, но и потому, что я занималась физической антропологией. Он сам занимался культурной — сделал себе имя на том, что много лет просидел на корточках рядом с индейцами племени яномамо. Между двумя лагерями антропологов всегда шло «дружеское» соперничество, но я не могла простить то, как он поступил после защиты моей диссертации. Я написала статью о том, является ли жестокость врожденной или приобретенной чертой, — старый, как мир, спор между физическими и культурными антропологами. Широко распространенное мнение склоняется к культурному подходу: несмотря на то что агрессия — это врожденная черта характера, спланированная агрессия, например война, возникла под давлением жизни в обществе, а не в ходе эволюции. Я на это возразила, что допускаю и эту теорию, но и само общество не возникло бы, если бы борьба за территорию, генетически присущая человеку, не заставляла людей устанавливать определенные правила.

В общем, статья была достойным опровержением теории культурных антропологов, и Кастер вскипел. Когда я работала первый год, он поручил мне читать курсы лекций — и все по культурной антропологии, а когда я пожаловалась на это и попросилась выехать на раскопки, он только изумленно приподнял брови и сказал, что полагает, что мне стоит несколько расширить свой кругозор.

Сейчас он поманил меня к себе в кабинет и указал на стул, стоящий перед огромным письменным столом. Он ухмылялся, черт его возьми, когда начал свою речь:

— Мне неприятно вам об этом говорить…

Я вскочила со стула, не в силах слушать дальше.

— В таком случае и не стоит, — заявила я, натянуто улыбаясь. — Я так понимаю, что опять пролетела. Спасибо вам большое, не трудитесь ничего объяснять.

Я шагнула к двери.

— Мисс Барретт!

Я, уже схватившись за дверную ручку, замерла и обернулась.

— Сядьте.

Я снова опустилась на стул, размышляя о том, насколько теряю в глазах Кастера.

— В первом семестре у вас будет необычное распределение, — продолжал он. — Вы же сами настаивали на том, чтобы поехать на раскопки.

Я подалась вперед. Неужели в осеннем семестре начинается новый практический курс? Я мысленно быстро перебирала возможные места: Кения, Судан, острова Силли. Неужели мне доверят возглавить группу? Или я буду работать под чьим-то руководством?

— Боюсь, в этом семестре нет вакантной должности доцента, — сказал Кастер, — поэтому мы рекомендовали бы вам взять творческий отпуск.

Я еще крепче вцепилась в подлокотники. Я не подавала заявление на творческий отпуск.

— Прошу прощения, Арчибальд, но в свою защиту я должна сказать, что за последние три года…

— Вы были образцовым сотрудником. Да, я знаю. Нам всем об этом известно. Но иногда… — он поморщился, — …иногда этого недостаточно.

«Уж кто бы говорил!» — подумала я.

— Мы выбрали вашу кандидатуру, чтобы вы возглавили старые раскопки, которые вел университет в Олдувайском ущелье. Подготовьте там все для экспедиции первокурсников! — велел Кастер, вновь опускаясь в свое кресло.

У меня рот приоткрылся. Они хотели сделать меня девочкой на побегушках — все подготовить для студентов, которых я недостойна учить! С этой работой мог бы справиться любой старшекурсник. Не для этого я так усердно трудилась, не для этого писала диссертацию. Не таким представлялся мне следующий шаг по карьерной лестнице.

— Я, конечно, не лучшая кандидатура для этой работы, — уклончиво ответила я.

Кастер пожал плечами.

— Вы единственный член кафедры, для которого… у которого… нет занятий в следующем семестре, — сказал он.

Я слушала, что он говорил, но отчетливо слышала правду. Он говорил мне, что я единственная, кем можно пожертвовать.

Не прошло и тридцати шести часов, как я оказалась в Танзании и сидела в прохладной тени под льняным самодельным навесом на крошечном пятачке в Олдувайском ущелье, которое Калифорнийский университет выбрал местом практических занятий. Я все еще злилась из-за того, что меня сослали, но не стала спорить с Кастером. Это было бы ошибкой. В конечном итоге через десять недель я должна была вернуться и просить дать мне нагрузку.

Я пыталась убедить себя, что эта небольшая командировка будет интереснее, чем я ожидаю. В конце концов, Олдувайское ущелье — место первых раскопок Луис Лики в Восточной Африке. Возможно, я тоже добьюсь здесь успеха: найду недостающее звено или еще что-нибудь, что поставит моих коллег на уши и изменит существующий взгляд на эволюцию человечества. Несмотря ни на что, я молода, а тут под землей лежат миллионы лет истории.

Однако проведенная утренняя разведка убедила меня, что, как и остальные антропологи, которые рыскали по месту раскопок несколько десятилетий после находки Лики, я не обнаружу здесь ничего нового. Я понятия не имела, чем буду заниматься в ближайшие десять недель. Подготовить место для практических занятий студентов означает обозначить места, где существует вероятность в результате раскопок обнаружить окаменелости, но такое впечатление, что студенты с таким же успехом могли бы копать у Фаулер-Холла[10].

Солнце поднималось все выше. Я обошла место раскопок и порылась в большой соломенной сумке в поисках книги, которую начала читать в самолете. Потом подняла голову и, удостоверившись, что нахожусь здесь одна, вытащила книгу.

Смешно. Сердце так колотилось, как будто меня вот-вот схватят с граммом кокаина. Это был всего лишь дешевый бульварный роман — мой единственный недостаток. Я не курю, практически не пью. Никогда не употребляла наркотики, но пристрастилась к этим глупым книжонкам, на чьих обложках перезрелая красотка пребывала в объятиях бродяги. Я так стеснялась своей слабости, что оборачивала книги в коричневую плотную бумагу, как поступала с учебниками в начальной школе. Читала их в автобусах и на скамейках около университета, делая вид, что это трактаты по антропологии или роман, получивший Пулитцеровскую премию.

Я ничего не могла с собой поделать. Знаю, что психологи объясняют это явление тем, что мне не хватает подобных переживаний в реальной жизни, но я убеждала себя, что это не имеет значения. Началось это всего несколько лет назад, когда моя соседка по комнате в общежитии, Офелия, позировала для обложки какой-то книги в объятиях великолепного мужчины. Я прочла эту книгу и уже не могла остановиться. Одно утешало: ни в одном племени, ни в одной древней расе не существовало таких людей. Это позволяло мне, скажем так, чувствовать себя более адекватной.