Добро пожаловать в ад - Сергей Ермолов

- Что делать, а? – спросил Минин. – Что делать?

Он просто держал автомат дулом вверх и нажимал на спусковой крючок. Совсем поглупел от страха.

Кусочки камня и каменная пыль осыпали шею и вызвали легкий зуд. Казалось, весь огонь был сосредоточен на мне, и каждый раз, когда пуля пролетала мимо, я непроизвольно вздрагивал. Пот непрерывно капал с  подбородка, кончика носа, с бровей на глаза. Я был насквозь мокрым. Мне казалось, что какой-то жесткий обруч сжал ключицы, перехватил дыхание. Сердце билось, как кулак о стену.

Мне навстречу полз Тилевич, опираясь на две руки и одно колено. Вторая нога болталась, цепляясь за неровности дороги. Вдруг он взвыл и, скалившись, завалился на спину. Я увидел, что его нога держалась на одном сухожилии. Пули боевиков поднимали вокруг него фонтанчики пыли. Попасть в мечущегося солдата было не просто,  но «чехам» это удалось. Несколько пуль, попавших в голову, заставили Тилевича замереть на месте.

Я чувствовал ненависть и беспомощность, невозможность вырваться.

Я сидел за броней, чувствуя, как  накалялась сталь горящего БТР, из его люков поднимался дым, мелькали редкие искры. Огонь подбирался к боекомплекту, и мне следовало поменять позицию.

Не знаю, как мне это удалось.

Я полз и ощущал тяжесть тела, прижимающего к земле. Эта тяжесть была гораздо больше, чем вес тела, я не привык к такой тяжести. Меня просто плющило.

Я оглянулся назад и увидел Минина, который лежал на спине и его голова очень быстро дергалась.

Я прополз мимо сгоревшего, но еще дымящегося грузовика. Рядом с ним лежало несколько убитых. Тела мертвых солдат валялись вокруг завалившейся на бок машины. По дороге растекались лужи крови.

Я услышал знакомый, пронзительно-резкий звук, затем гулкое содрогание земли. Опять взрыв. Я чувствовал себя в полной власти страха. Я ощутил этот страх еще ночью, проснувшись после двухчасового сна. «Сегодня мне наступит конец, - подумал я. – Сегодня меня убьют как раз в тот момент, когда я буду ожидать этого меньше всего».

Рядом с моей рукой упала чья-то нога, вернее, часть ноги в ботинке. Поблизости кто-то отчаянно закричал, и чье-то тело свалилось на меня. На месте, где у человека должно быть лицо, я различил лишь кровавую массу, из которой исходили крики, прерывающиеся хрипом.

Я продолжал пробираться к БТРу, который еще долбил «зеленку» из пулеметов. Мне повезло, и я опоздал на несколько секунд. Выстрел гранатомета попал в бок машины и сжег всех, находящихся внутри. Всю «коробочку» обволокло черным, густым дымом. Я едва не закричал от страха. У меня даже задергались ноги.

В двух метрах от меня завертелся раненый в живот Чарский. К нему подбежал Вакулин, лег на ноги, начал задирать куртку камуфляжа. Я смотрел на обнаженный белый живот, из которого с хлюпаньем, сквозь пулевое отверстие, вытекала кровь. Когда раненого повернули, я увидел, что рана сквозная и в выходное отверстие мог легко пролезть кулак. Ему одернули форму: тут уже ничем не помочь.

Я услышал нарастающий скрежет над головой, затем взрыв. Меня сбило, отбросило в сторону. В ушах зазвенело, пелена заволокла глаза. Через минуту я пришел в себя. Ничего опасного не произошло. Я был жив, даже не ранен.

Вакулин лежал на боку, протянув руку ладонью вверх, точно молясь. Он умер от болевого шока. Неопасная рана оказалась причиной смерти. Сердце не выдержало резкой боли и остановилось.

Я почувствовал, как во мне восстают все страхи, все отвратительные возможности умереть. Не замечать их я уже не мог.

Я попытался подняться, но не смог. Что-то мешало. Хотелось спрятаться и стать незаметным. Вокруг меня было слишком много непрекращающихся воплей и взрывов, крови и разорванных на части тел. Я дышал как-то странно, толчками. Губы от напряжения сложились в трубочку, сознание словно оцепенело. Я отказывался понимать значение этих звуков, старался защититься от порождаемого ими страха. Чем яснее работало сознание, тем становилось страшнее.

Мне не удавалось успокоить себя. То, что делал, было похоже на самоубийство. Я словно переставал быть собой, с трудом воспринимал происходящее.

Я уже совсем плохо видел, не мог ровно держать автомат. У меня не было возможности защититься.

Калиновский подбежал ко мне и упал рядом, опрокинувшись на спину. Над правым глазом у него краснело отверстие. Его рука, потянувшаяся к лицу, замерла на груди.

От испуга у меня остановило дыхание, и тело стало ватным. Я не мог избавиться от тошнотворного комка, подступившего к горлу. Страх сжимал сердце. Казалось, что все «чехи» целились только в меня.

Снайпер боевиков поймал в прицел Минина и начал методично убивать его. Сначала бил по ногам, потом по рукам. Затем пуля вошла в затылок и вылетела изо рта, раздробив всю челюсть. На камни брызнула кровь, и упали передние зубы вместе с костями.

Я пополз в неглубокий кювет между дорогой и деревьями. В лицо ударило несколько комков земли, но я этого не почувствовал. Как и всегда в бою, кожа перестала воспринимать любые прикосновения. Я вздрагивал от звуков, но тела своего не чувствовал. Наткнулся на лежащего солдата. Из маленькой пулевой раны на его шее толчками выбивало кровь, которая стекала на грудь, заливая бронежилет.

Гранаты рвались с глуховатым звуком. Иногда так близко, что я всем телом ощущал упругий толчок горячего воздуха. Готовый почувствовать мгновенную боль разорванного тела, я замирал от страха.

Я бросился в сторону. Что-то ударило меня в плечо, и я полетел кувырком. Распластавшись на земле, я ожидал последнюю смертельную очередь. Но выстрелов не последовало.

Я дернул головой и очнулся. С трудом осмотрелся воспалившимися глазами. Во мне уже не было страха, лишь боль, не позволявшая проявляться чувствам.

Я пополз в ту сторону, куда лежал головой, потом попытался подняться и не смог. Опять пополз.

Еще ни разу смерть не приближалась ко мне так близко. Хотелось закричать, но в сдавленной груди не нашлось воздуха. Оставалось лишь умереть.

Ни о чем другом я не мог думать.

В одну пробежку я добрался до БТРа и залез под него. Несколько пуль ударили по броне. Я перебрался на безопасную сторону. На броне, свесив руки, слабо шевелясь, висел Киселев. Я оцепенело смотрел на него, чувствуя, как у меня затряслись все внутренности. Застучали зубы, и я сжал челюсти с такой силой, что заныли мышцы лица. Мне неудержимо захотелось бежать. Было очень сложно не кинуться под пули.

Две очереди прошли по дороге рядом со мной, и я отшатнулся, ощутив промахнувшуюся смерть. Разорванный, пробитый пулями скат БТРа продавился до обода. Долбящий звук прошел по броне и отозвался болью в моей голове.

Я ощущал, как по мне стреляли со всех сторон и негде было укрыться. Я чувствовал, что еще несколько секунд такого напряжения и я брошусь бежать все равно куда. Я не сомневался, что буду убит. Перестал понимать, почему еще жив.

Вздрагивал при каждом ударе пули рядом, поджимал под себя ноги. Хотел стать меньше. Хотел исчезнуть из стреляющей Чечни.

Пахло жженой резиной, окисленной сталью. Я смотрел на голые обода машины и очень хорошо понимал, что сделал серьезную ошибку, оказавшись в Чечне. И было уже поздно пытаться что-то исправить.

Я воткнул полный магазин в автомат и передернул затвор, досылая патрон в патронник. Совсем рядом просвистела пуля, и от этого звука меня  охватила дрожь. Может кому и удавалось к нему привыкнуть, но у меня не получалось. Слишком часто я видел, как такой свист заканчивался смертью.

Я уже стрелял, не раздумывая.  Я хотел жить и убивать. Я терял контроль над собой. Кричал сквозь слезы, поливая местность автоматным огнем. Я уже не ощущал себя ни нормальным, ни безумным. Я делал то, что надо делать, чтобы выжить в аду.

Мой слух, уже привыкший различать звуки боя, среди шума стрельбы определил приближение «полосатых». Пара «горбатых» шла низко над «зеленкой». Прошла в стороне, но начала поворачиваться, описывая плавную дугу.

Неожиданно меня потряс грохот. Потом я услышал нарастающее шуршание и пронзительный свист где-то вверху, затем оглушительно резкий взрыв впереди, совсем близко от меня. Столб огня и дыма взметнулся вверх.

«Горбатые» летали над склоном меняя высоты, обрабатывая «зеленку». Заходили в пике, пуская с подвесок ракеты, уходящие на другую сторону склона.

Я уже не находил оснований для беспокойства. На «полосатых» всегда можно было положиться. Мне все стало безразлично. Я перестал думать о необходимости спастись. Никогда в жизни мне не приходилось ощущать ничего подобного.

Я задержал дыхание, сосредоточился и, упираясь руками в землю, попытался сесть. Мне это удалось. Я приподнялся на колени и оглянулся. Подходящие «коробочки» били по «зеленке» из пулеметов. Огонь со стороны боевиков прекратился.

Из машин вытаскивали тела мертвых солдат,  складывали на носилки куски изуродованных трупов.