Западная Европа. 1917-й. - Кира Эммануиловна Кирова

имени Пенлеве военным губернаторам Парижа, Лиона, а также командующим военными. округами всей Северной Франции. Инструкция предписывала им разработать план мероприятий, которые они должны будут провести в жизнь «в некоторых случаях», т. е. в случаях особо серьезных забастовок, нарушений общественного порядка и т. п. Для этого требовалось взять на учет все воинские части в округе, а так как их было мало и не все они были надежны, то и солдат-отпускников, отставных военных и даже раненых, находившихся в госпиталях, а также заводы, шахты, порты и т. п., которые предстоит занять войскам в случае рабочих выступлений.

Оглашенная на секретном заседании палаты, эта инструкция вызвала форменный скандал: выкрики социалистов о подготовке правительством гражданской войны, одобрительные реплики по адресу Пенлеве на скамьях центра и правой{203}.

Волна стачек начала спадать с середины июня после того, как палата депутатов 29 мая и сенат 9 июня в спешном порядке приняли закон об английской рабочей неделе, а многие категории работниц добились прибавки заработной платы.

Всего в мае — июне 1917 г. во Франции прошло 375 забастовок. В них участвовало 185 тыс. человек. Из них около 100 тыс. (80 тыс. женщин и 20 тыс. мужчин) — в Париже и его окрестностях.

IV

Май — июнь 1917 г. стали для французских правящих классов периодом чрезвычайной тревоги. Восстания в армии в разгар мировой войны повергли политические круги в ужас. «Вы не можете себе представить, что это означало для нас, знавших все, что происходило час за часом… И речи не могло быть ни о правде, ни о справедливости. Надо было любой ценой беспощадно подавлять солдатские мятежи, прежде чем они не охватили всю армию!.. Надо было любой ценой поддерживать командование, скрывать его ошибки, оберегать его престиж»{204}.

Роже Мартен дю Гар, писатель, с большой чуткостью показавший в своем романе общественные настроения во Франции 1914–1918 гг., имел все основания вложить эти слова в уста одного из своих персонажей — крупного дипломата, бывшего в курсе всей «тайной истории» тех лет. Ведь признавался же один из ближайших сотрудников Петена — генерал Серриньи в том, что им владело в дни восстаний «сознание бессилия»{205}. Говорил же Пенлеве в начале июня 1917 г. на секретном заседании палаты, что последние недели «были самыми тяжелыми в его жизни»{206}. А к восстаниям на фронте, как мы знаем, присоединились стачки в тылу, экономический кризис, события в России. Эти последние вызывали во французских политических кругах тревогу уже не только своим воздействием на военную активность союзной страны, но, как писал русский поверенный в делах во Франции Севастопуло, и «ввиду несомненного влияния русского демократического движения на массы французского рабочего класса»{207}. Тревожило правителей Франции и положение в провинции.

Известный французский историк П. Ренувен, изучавший донесения префектов за 1917 г., пишет, что лишь 10 из них сообщали в мае — июне того года об «удовлетворительном состоянии умов» в своих департаментах: 5 префектов отмечали, что моральное состояние населения «посредственное», многие указывали на различные симптомы подавленного состояния. В 10 департаментах население было «возбуждено». Префекты Верхней Гаронны и Воклюза отмечали, что население их департаментов хочет «мира любой ценой», а префект Жиронды — что «слово «революция» у всех на устах»{208}.

Многим французским политическим деятелям (не говоря уже о рядовых буржуа) казалось в те дни, что во Франции началась революция, что их страна «на краю пропасти», «идет к катастрофе» и т. п.{209} Но в июле 1917 г. волна народных выступлений шла на убыль. «Весеннее наступление» французских трудящихся было отбито правящими классами с помощью комбинированных мер террора, уговоров и поблажек, напряжение в стране несколько ослабело и обсуждение уроков минувшей весны началось во французском парламенте и в печати в обстановке относительно спокойной. Строго говоря, об обсуждении здесь можно писать лишь условно, ибо упоминаний о восстаниях в армии военная цензура в печать по-прежнему не пропускала, о стачках позволяла писать не всё и не всегда. Однако отдельные высказывания, даже статьи по рабочему вопросу сквозь цензуру пробивались. Суммируя их, мы можем составить себе представление о позиции и доводах сторонников двух путей «разрешения рабочей проблемы».

Приверженцами либеральной рабочей политики выступали радикал-социалисты, некоторые более мелкие партии и группы, а также социалисты. Все они звали к «священному единению» труда и капитала (столь нужному в войну буржуазии), заявляли, что хозяева должны, не дожидаясь, пока вспыхнут стачки, по своей инициативе делать «законные уступки» рабочим{210}, и уверяли, что «опасных конфликтов нынешнего лета можно было избежать с помощью предварительных переговоров и соглашений»{211}.

Подобные взгляды разделялись, по крайней мере теоретически, не только политическими деятелями и журналистами, но и многими промышленниками. В докладе административного совета Федерации французских промышленников и коммерсантов говорилось, что Федерация эта стремится «разумными взаимными уступками… избежать повторения конфликтов, которые… вредны рабочим так же, как и промышленникам», и надеется таким путем добиться установления «социального мира». Доклад этот, как сказано в «Тан», был единогласно одобрен на общем собрании членов Федерации[16].

Конкретные способы достижения «социального мира» рекомендовались различные: от создания объединений хозяев и рабочей «элиты» до традиционных для буржуазии различных стран попыток привлечь рабочих к участию в прибылях.

Еще в начале апреля 1917 г. палата депутатов приняла закон, согласно которому акционерным обществам разрешалось выпускать специальные акции для рабочих. «В течение 50 лет мы жили под игом марксистской доктрины, уверявшей, что хозяин жиреет на поте рабочих, и не видели, что интересы хозяина и рабочего не ущемляют друг друга», — писали тогда сторонники «социального примирения»{212}.

Однако акционерные общества не торопились воспользоваться данным им разрешением, и 26 июня член «республиканской левой» Л. Дешан внес в палату проект закона, по которому участие рабочих в прибылях становилось обязательным для всех государственных предприятий. «Будь это так, уже сегодня, — писал Дешан в «Виктуар», — мы не имели бы недавних стачек»{213}.

Тенденция к подкупу, к коррупции, которая лежала в основе проектов об участии рабочих в прибылях, явственно сказалась и в ходе обсуждения в сенате 21 июня 1917 г. закона о предоставлении рабочим синдикатам полноты прав юридического лица. Практически речь шла о предоставлении им права неограниченного владения недвижимым имуществом. «Владение недвижимой собственностью, — утверждали сторонники закона, — сделает французские синдикаты и их членов умеренней и «спокойней». Они поймут, что «управление собственностью имеет одновременно свои трудности и свое величие»{214}. Они станут собственниками сами.

Закон был принят.

Приверженцами «твердой