Ничего не случилось… - Андрис Колбергс

Ималда собралась с духом и постучала.

— Ку-ку! Кто там? Нас нет дома!

Ималда не нашлась, что ответить, и по обе стороны от двери установилась напряженная тишина выжидания. Ималда лишь теперь сообразила, что цветы можно положить у порога, а самой убежать. А что, если они достанутся не Элге? Ведь Ималда не догадалась прикрепить открыточку с адресатом.

— Где ж ты, где ж ты, ко-о-злик мой! — пропела одна из девушек, остальные прыснули.

Только спустя некоторое время Ималда узнала, почему так насмешливо реагировали на ее стук. Дело в том, что одна из четверых девушек приглянулась какому-то весьма пожилому мужчине и он выражал свои чувства словно влюбленный герой старинной оперетты — дарил корзины с дорогими сладостями и великолепнейшие розы. Вначале девушки воспринимали это как шутку, сласти делили поровну и посмеивались над меланхолическими воздыханиями поклонника: в них угадывалась какая-то обреченность. Он приходил в «Ореанду» почти каждый вечер, смотрел программу, робко стучал в дверь раздевалки, произносил несколько старомодных комплиментов, дарил корзину, розы и тут же удалялся. Остальные девушки — они немного завидовали — стали посмеиваться над «объектом обожания»: мол, выходи за него замуж, браки по расчету обычно прочные, а после его смерти тебе достанется солидный капитальчик. Но обожатель вдруг куда-то исчез вместе со своими корзинами и подарками. И девушкам теперь его явно недоставало. А Ималда постучала так же робко, как и меланхоличный обожатель. Девушки решили, что он опять объявился. Через несколько месяцев, правда, стало известно, что его арестовали за то, что продолжительно и помногу воровал из кассы кооператива. Его внешность и робкая платоническая любовь ассоциировалась с обликом неизлечимо больных людей, которые прощаются с жизнью как бы почитая смерть; казалось, что этот меланхолик именно так ожидал ареста, пытаясь по-своему скрасить последние деньки на свободе.

— Я хотела бы повидать Элгу… — заикаясь, сказала Ималда.

Щелкнул замок.

Со скрипом отворилась дверь. На Ималду смотрело пять пар любопытствующих глаз.

Вдруг она испугалась: что если Элга знает о ее болезни — такие слухи распространяются быстро, они словно ртуть — не остановишь. Ималде снова захотелось убежать, но она почему-то продолжала стоять на пороге с букетом в руках.

— О, Малыш! — воскликнула Элга. — Входи скорей и запри дверь: мы тут голые.

— Мне очень понравилось… Я хотела вам…

— Колоссальные хризантемы! — Элга уткнула нос в цветы. — Ты что, Малыш, начала по кабакам шататься?

— Я здесь работаю… — едва слышно пробормотала Ималда.

Остальные девицы сразу потеряли к ней интерес и стали одеваться, развешивать в шкафу свои костюмы для выступлений. Время от времени здесь, словно в бане, мелькали голые бедра, груди, а зеркальные стены производили необычайный эффект, расширяя помещение, удваивая и утраивая отражения. Да и воздух тут был застоявшийся, как в предбаннике, пропитан запахом пота. Над единственным умывальником можно было разве что ополоснуть лицо и шею.

Элга искала вазу и при этом что-то говорила, но Ималда не понимала, что именно: она впервые в жизни непосредственно соприкоснулась с искусством, перед которым испытывала благоговение. Ей оно было привито и воспитанием в семье, и дрессировкой в балетной студии. Сцена и эстрада — это уже праздник, а настоящая жизнь искусства — за кулисами, где рождается и создается все, что будет представлено публике.

— Где ты тут работаешь? — расспрашивала Элга.

— На кухне… — Ималде не хватило смелости признаться, что работает мойщицей посуды.

— Чао! — одна за другой распрощались девушки.

— Извини, но и мне пора бежать… — Элга быстро одела пальто. — Мама сидит с ребенком, надо отпустить ее домой, пока еще ходят троллейбусы… Тут где-то была газета… — Элга начала копаться в шкафу. — Надо же завернуть цветы… Унесу домой, а то завянут. Выкроишь минутку — забегай, поболтаем…

Но Ималда твердо решила, что больше здесь не появится, в зал смотреть на Элгу больше не пойдет. С какой стати она вообще сюда пришла? О себе напомнить? А зачем? Может, в своей наивности рассчитывала на то, что кому-то станет нужной? Никому она не нужна. У этих людей налаженная жизнь, они засели в своих окопах, бдительно охраняя их безопасность…

— До свиданья, Малыш!

— Да, обязательно… Конечно, зайду…

Как хорошо, что существует ложь! Что бы мы без нее делали? Жизнь стала бы сложнее, с острыми гранями.

Ималда высыпала из пачки в теплую воду стирального порошка и размешала рукой. Дотянулась за другой пачкой и уже надорвала было уголок.

— Больше не сыпь! — крикнула Люда. — Хватит и так. Эту я отнесу домой, у меня вчера кончился…

Ималда положила пачку на место.

— Тебе яйца нужны? Из кондитерского приходили, предлагали. Большие, желтые… По шесть копеек штука. Надо брать, по крайней мере, полсотни. Я себе взяла, мой Юрка жутко любит яйца… В этот раз очень хорошие, как у частников на рынке. И масло по два с полтиной…

«Куплю. Почему бы не купить? Все покупают. И дешевле».

Рыжий чуб, узкое лицо, тонкие губы.

Взгляд нервный, мечущийся.

Еще совсем мальчишка, наверно, только в будущем году призовут в армию.

Догадывается или не догадывается, зачем сюда приглашен?

Следователь заполняет бланк — дата, кто допрашивает, кого допрашивает.

— Ваши фамилия, имя?

— Мартыньш Межс.

— Где проживаете?

Парень называет полный адрес, даже с почтовым индексом.

— Где работаете?

— В комплексе общественного питания при тресте «Автоматика».

— Кем?

— Кондитером.

— Это ваше первое место работы?

— Нет, раньше я работал в гостинице… Мы пекли для ресторана «Ореанда»… Вообще-то мы пекли для всех ресторанов и буфетов гостиницы, а также для магазина кулинарии «Илга».

— Почему сменили место работы?

— Меня оттуда уволили.

— За что?

— Я взял два килограмма теста. У тетки был день рождения и я хотел дома испечь для нее крендель.

— Вас задержала милиция?

— Нет… Свои — из группы народного контроля. В раздевалке, возле моего шкафчика…

— Кто-то заметил, что вы украли тесто?

Слово «украли» следователь употребил не случайно — чтобы увидеть, как отреагирует.

Парень снова почувствовал себя неудобно — покраснел и заерзал на стуле.

— Не знаю. Взял и все… Меня оштрафовали и уволили с работы.

— С вами это было впервые?

— Впервые.

Следователь понимающе улыбнулся и, отодвинув бланк протокола на край стола, положил ручку. Продемонстрировал, что ответ не будет записан, поэтому нечего бояться говорить правду.

— А если честно?

— Впервые.

— Сейчас спрашиваю не для протокола.

Парень пожал плечами.

— А товарищи по работе? В кондитерском цехе, насколько мне известно, довольно большой коллектив.

— Двенадцать человек.

— Случалось ли, что и другие брали тесто иди что-нибудь из продуктов? У вас же там полно всяких вкусных вещей: яйца, масло, сахар, шоколад… Даже ром и коньяк. Не говоря уже о дефицитных специях — мускатный орех, корица, гвоздика, кардамон…

— Не знаю… Не замечал…

— И не слыхали?

Вопрос был неприятный, парень довольно долго обдумывал ответ.

— Однажды милиция задержала одного на улице.

— У вас плохо с памятью, поэтому напомню… Милиция задержала не одного, а сразу четверых. Краденых продуктов у них было обнаружено на сумму сто восемьдесят рублей, потом состоялся товарищеский суд, и на нем вы тоже присутствовали.

— Да, что-то такое припоминаю… — забормотал парень себе под нос.

— Если сравнить ущерб, нанесенный вами, с ущербом, нанесенным теми четверыми, сразу бросается в глаза чрезмерная суровость вашего наказания — «уволить в связи с утратой доверия». Может, эти два килограмма теста просто послужили поводом для увольнения? Ведь тех четверых тогда просто предупредили. Может, настоящая причина вашего увольнения совсем в другом? Ну, скажем, в дружбе с Ималдой Мелнавой… На «Автоматике» вас с такой записью в трудовой книжке тоже не имели права принять на место кондитера. Кто вас рекомендовал?

— Я сам…

— Долго еще подсказывать вам ответы? Мне это надоело?

— Леопольд… Метрдотель «Ореанды»…

— Он ваш приятель?

— Нет, так вышло…

Парень мягкий как воск и трусоват, хотя никто его не запугивал. Почему вдруг потребовалось убрать его из кондитерского цеха? Может, у кого-то возникли подозрения что о делах цеха он знает то, что знать не должен? А может, возникли опасения, что проболтается Ималде? Теперь на «Автоматике» наверняка работает у своего человека, который не спускает с него глаз, а может, и чем-то обязан Леопольду.