Пожелайте мне неудачи - Владимир Ильин

Ведь если Подопечный направлялся к метро и сегодня, это могло означать только то, что он все еще ожидает «покушения» со стороны Дизика. Я не знал, действительно ли тот спектакль, который два друга договорились разыграть, был намечен на сегодня, или же речь шла о дополнительном, подстраховочном варианте, осуществляемом «на всякий случай, если что», да сейчас это было и не важно.

Важнее было другое. Я мог бы еще попытаться спасти Опеку, но для этого мне пришлось бы импровизировать на ходу. Самому себе я напоминал актера, который был вытолкнут некими балбесами-шутниками за шиворот на сцену в самый драматический момент незнакомой ему пьесы и которому, ради спасения репутации режиссера, надо так органично вступить в спектакль, чтобы зрительный зал ничего не заметил, а для этого надо, во-первых, мгновенно сориентироваться, а во-вторых – сочинить очень правдоподобный текст, потому что суфлер, не ожидавший такого поворота событий, крепко спит в своей будке. Иными словами, нужно со скоростью самой быстродействующей вычислительной машины произвести в уме расчеты, и причем не с математическими величинами, а с поступками и логикой действий персонажей пьесы…

Вывод напрашивался сам собой: если бы я захотел воспользоваться тем шансом, который судьба подарила мне, то именно я должен был совершить мнимое покушение на Подопечного. Именно я должен был разыграть этот фарс, предназначенный для успокоения нервишек человека, от эмоций которого зависела вся наша страна, а может быть и планета. Да, сейчас я являлся диспетчером, то есть тем лицом, от которого в системе Опеки зависит очень многое. Диспетчеру подчиняются все остальные кураторы, и только он имеет чрезвычайные полномочия в экстремальной ситуации. Почти такие же, как у Генона… И сейчас в моем распоряжении были десятки людей, в том числе и те, кто находился в непосредственной близости от «Красных Ворот». Но я прекрасно понимал, что если я сейчас отдам любому из этих людей распоряжение совершить покушение на жизнь Подопечного, пускай даже и ложное, но с настоящим оружием, это вызовет, в лучшем случае, непонимание. Чтобы меня поняли, придется объяснять все то же самое, что я хотел рассказать Генону, только времени на обстоятельный и аргументированный доклад у меня уже не будет, а в результате мне никто не поверит, а если не поверит, то не только не подчинится, но и сделает всё, чтобы помешать осуществлению моего «бредового замысла»…

Я украдкой оглянулся на своего сегодняшнего помощника Федю Чемисова, деловито варганившего на столике в углу традиционный утренний кофе, словно опасаясь, что он подслушает мои мысли. Мне было отлично известно, что диспетчеру для того и придавался помощник, чтобы они могли контролировать друг друга. По секретной инструкции, любой из них при крайней необходимости имел право применить любые средства, включая оружие, против своего напарника, если иного выхода, чтобы спасти Подопечного, не будет…

Значит, я сам должен был замаскироваться под Юрия Никитина. Задача эта отчасти облегчалась тем, что, насколько я смог запомнить, мы с Дизиком были примерно одного телосложения. А как скрыть физиономию – это уже вопрос техники камуфляжа и гримерства. Самое простое – это использовать темные очки, как можно больше растительности на лице, скудное освещение, шапку, надвинутую на лоб. Плюс чуть-чуть спецмакияжа, поменьше жестов – ведь человека можно опознать не только по речи или по лицу, но и по его манерам и привычкам – и останется надеяться, что в условиях толпы, сутолоки и нехватки времени на размышления Подопечный поверит моему лицедейству охотнее, чем Станиславский.

… Водитель троллейбуса, в котором следовал вместе с толпой пассажиров и «опекунов» Подопечный, объявил, гулко прокашлявшись, в микрофон: «Следующая остановка – метро „Красные Ворота“, конечная»…

Всё. Мне надо выходить. Иначе я просто не успею его перехватить.

– Федь, а Федь, – сказал я Чемисову, с отвратительным прихлебыванием лакавшему кофе из большой алюминиевой кружки, явно входившей в комплект снаряжения советского солдата где-нибудь еще в пятидесятые годы. – Будь другом, смотай в буфет за чем-нибудь съедобным, а? Понимаешь, позавтракать дома не успел, так теперь просто кишка кишке рапорт пишет. Купи там каких-нибудь булочек, что ли…

Федя поколебался. Буфет ВЦ Минжелтранса располагался на пятом этаже в другом крыле здания. С утра там торговали весьма аппетитными пышками, которые привозили из Сокольников.

– Не положено, Кир, – промямлил, наконец, он. – Сам ведь знаешь.

Я знал. Та же секретная инструкция строго-настрого запрещала «дежурному персоналу» отлучаться куда бы то ни было из диспетчерской. Да и необходимости особой в этом не было. За стеной, в специальной кладовой, хранился запас сухих пайков, которого на двоих хватило бы на год. В нашем распоряжении были любые газеты и журналы. При желании один из экранов квадратора превращался в телевизор, на котором можно было от скуки посмотреть интересную передачу или фильм…

– Да и очередь, наверное, там, – продолжал ныть мой помощник. – А если Генон нагрянет?..

– Да что ты ломаешься, как престарелая кокетка! – воскликнул я. – Деньги дать?

– Не-а, – сказал Федор и бодрой рысью испарился из диспетчерской. Видно было, что свежие булочки интересуют его сейчас больше, чем перспектива заработать выговор от Генона.

– Я тебя прикрою перед шефом, – крикнул я ему вслед.

В диспетчерской Опеки есть всё, что только может понадобиться для удовлетворения внезапно возникших потребностей человека. Этакий комнатный коммунизм в виде минисклада… Поэтому проблем с маскировкой и переодеванием у меня не возникло…

Через три минуты я уже направлялся к станции «Красные Ворота» по обледенелому тротуару. На мне были: просторная куртка на синдипоновой подкладке, шапка-ушанка и очки с толстыми стеклами в массивной роговой оправе, а подбородок мой был закрыт длинным шарфом, многослойной повязкой облегавшим шею.

Утренний морозец щипал щеки даже под слоем грима, но мозги мои чуть не плавились от напряжения. Нужно было во что бы то ни стало за те несколько минут, на которые я опережалПодопечного, решить одну интеллектуальную задачку: где и как должно было состояться представление, смысл которого заключается в том, что один человек попытается «застрелить» другого. От того, насколько верно будет мое решение, в конечном счете будет зависеть не только Опека – но и моя участь тоже, потому что хотя Генон не терпит самодеятельности от подчиненных, но самодеятельности глупой, бездарной и обреченной на провал он не потерпит тем более. А если я не разгадаю тот замысел, который разработали на пару дружки-заговорщики, то этим вызову подозрения Подопечного…

Уже входя в двери метро, я не выдержал и оглянулся. За сквером, по другую сторону дороги, было видно, как к конечной остановке причалил переполненный троллейбус, и из него стал вываливаться одуревший от давки народ.

Итак, где и как? Или как и где – что, в принципе, одно и то же… Попробуем подойти к этим двум вопросикам логически. А для этого нам надо предварительно ограничить круг поиска возможных вариантов ответа. А то слишком большой разброс получается. Ведь на пути между станциями «Красные Ворота» и «Авиамоторная» наш Подопечный должен миновать столько уютных уголков, что глаза разбегаются, как у зайца на морковной грядке: предстоит-то ему сделать два перехода, один раз на Тургеневской, другой – на Третьяковской, а есть еще и три «транзитных» станции, да еще какие – Китай-Город, Марксистская, Площадь Ильича!..

Значит, надо для начала представить себе, каким мог бы быть примерный сценарий поведения киллера, отвечающий заданным параметрам. А параметры эти нетрудно вывести из основной цели данной акции: выявить наличие возможного прикрытия Подопечного со стороны незнакомых и посторонних людей. Значит, во-первых, «покушение» должно было состояться так, чтобы оно, а особенно приготовление к нему бросалось в глаза окружающим. Именно по этой причине оно должно быть зрелищным, а не настоящей «мокрухой». Настоящее убийство совершается втихую и, как правило, без свидетелей. В нашем же случае место, наоборот, должно быть таким, чтобы обеспечить потенциальным свидетелям хорошую видимость происходящего. Какие помещения, доступные всем и каждому, имеются в метро?

Вестибюль станции – раз. Переход с одной станции на другую – два. Перрон – три.

И, наконец, сам вагон поезда – четыре… Всё? Кажется, всё. В каком из этих мест спектакль имеет шансы быть замеченным как можно большим количеством людей?

Вестибюль, переходы и перрон станции отпадают: хотя народу в этих местах много, но разглядеть что-то как следует одновременно большой массе людей невозможно – одни зрители будут неизбежно закрывать своей широкой спиной «сцену» другим. В вагоне метро? Хм, тоже сомнительно, потому как народу в час пик передвигается столько, что двери на каждой из вышеперечисленных станций чуть ли не в пресс превращаются, чтобы уплотнить массу пассажирскую. Где уж там уследить, что какой-то придурок в середине вагона выхватил из кармана пистолет!..