Тайна булгаковского «Мастера…» - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В столице вспыхнула паника. Толпа разъярённых обывателей, подогретая леденящими душу сообщениями печати, ворвалась в кабинет Персикова. Первооткрывателю красных лучей раскроили голову, а его лабораторию разнесли в клочья.
А мерзких пресмыкающихся, успевших полукольцом окружить столицу, погубил неслыханный 18-градусный мороз, упавший на Подмосковье в августе и продержавшийся двое суток. От неожиданных холодов злобные земноводные и вымерли поголовно.
Таково содержание повести.
На первый взгляд, вполне безобидное. И к советской власти абсолютно лояльное. Более того, события, разворачивающиеся в «Роковых яйцах», происходят (как предупреждает читателей автор) в не очень далёком, но всё-таки будущем (в 1928 году), и поэтому повесть (написанную в 1924-ом) вполне можно было отнести к жанру обычной научной фантастики.
Но уже первые слушатели и читатели новой булгаковской сатиры тревожно забеспокоились – у них стали возникать сомнения относительно того, так ли беззубо и безобидно это «роковое яичное» творение.
Иносказательный подтекст
Одним из первых насторожился редактор «Недр» – сразу же, как ознакомился с повестью. Ещё 18 октября 1924 года (это было как раз накануне поездки Ангарского за рубеж) вернувшись из издательства, Булгаков записал в дневнике:
«Большие затруднения с моей повестью-гротеском „Роковые яйца“. Ангарский подчеркнул мест 20, которые по цензурным соображениям нужно изменить. Пройдёт ли цензуру. В повести испорчен конец, п[отому] ч[то] писал я её наспех».
Судя по довольно спокойному тону записи, требования Ангарского Булгакова не очень опечалили. Переделки-то касались незначительных частностей. Главных же подковырок редактор опять не заметил.
А крамольного в «наспех» написанной повести было хоть отбавляй.
Кое-кто спрашивал у Булгакова, не на бухаринскую ли фразу о том, что в революции побеждает тот, кто другому череп проломит, намекает его повесть.
Но более всего всех настораживал профессорский красный луч, превращавший полусонных амёб и головастиков в злобных монстров. Ведь он воспринимался как прозрачный (хотя и старательно закамуфлированный) намёк на красную большевистскую идеологию, возбуждавшую в массах злобу и агрессивность. А «пожирание себе подобных» впрямую ассоциировалось с братоубийственной гражданской войной, стоившей России неисчислимых жертв.
При этом над вопросом, кого автор считает зачинщиком всероссийской бойни, ломать голову не приходилось. Злобные земноводные твари выползли на свет из совхозного инкубатора большевика РОККА, чья фамилия подозрительно явно напоминала РККА, то есть сокращённое название Рабоче-крестьянской Красной армии. Из этого следовало, что кровожадными ползучими гадами, наводившими ужас на всю страну, Булгаков считает бойцов-красноармейцев.
Но «красноармейская» подковырка просто бледнеет в сравнении с намёком, который касается главного героя повести.
Булгаковеды давно спорят, кого следует считать прообразом профессора Персикова. Л.Е.Белозёрская утверждала, что этот персонаж «списан» с её родственника, криминолога-статистика профессора Евгения Никитича Тарновского.
Было и другое мнение, приверженцы которого считали, что прототипом Персикова является выдающийся российский зоолог А.Н. Северцов. С его дочерью Михаил Афанасьевич был хорошо знаком, да и самого отца, видимо, знал неплохо.
Зоологический музей, в котором работал Северцов, Булгаков и перенёс в свою повесть, дав всем его сотрудникам новые имена. Ученик и помощник Северцова, Борис Степанович Матвеев, стал Петром Степановичем Ивановым, ассистентом Персикова. Служитель Зоологического музея Феликс превратился в институтского сторожа Панкрата.
А внешностью и характером самого А.Н.Северцова наделён профессор В.И. Персиков: и тот и другой – 58 лет от роду, оба сутуловаты, выше среднего роста, оба чертыхаются по любому поводу
Таким образом, вопрос с прототипом, казалось бы, закрыт окончательно.
Но сомнения всё равно остаются.
Не мог дерзкий фельетонист Булгаков, насмехаясь над большевистской идеологией, не подковырнуть самих её носителей. И он подковырнул их. Да ещё как…
Приглядимся к профессору Персикову повнимательнее. Он описан так, что в открывателе красного луча, способном превращать мирные существа в кровожадных монстров, легко угадываются не только зоолог Северцов и криминалист Тарновский, но и… великий пролетарский вождь, озаривший Россию багряно-алым светом октябрьского переворота.
В самом деле, имя у булгаковского героя точно такое же, как и у лидера большевиков: Владимир. Инициалы у профессора тоже ленинские – В.И. И Персиковым он назван не случайно. Фамилия героя явно скроена на манер другой (тоже «фруктовой») фамилии: Абрикосов, которую носил известный в ту пору патологоанатом, производивший вскрытие тела умершего Ульянова-Ленина.
Кстати, и сама смерть профессора Персикова («страшным ударом палки» ему раскроили голову) очень напоминает кончину великого пролетарского вождя, умершего, как известно, от кровоизлияния в мозг или, как говорили тогда, от удара (в голову).
Как известно, Ленин прожил 54 года. Персикову 58 лет. Если учесть, что действие повести разворачивается в 1928 году, то в 1924-ом Персикову тоже было 54 года. Значит, булгаковский герой и Ленин – ровесники.
Пресловутый «красный луч» открыт профессором Персиковым в «апрельскую ночь», и поэтому сразу вызывает ассоциации со знаменитыми «апрельскими тезисами» Ленина, которые, как известно, представляли собой тщательно разработанный план захвата власти.
Кого же, как не Владимира Ильича, считать истинным прототипом профессора Персикова?
Но о чём тогда булгаковская повесть?
Она о том, как ленинская идея (озарить Россию алым лучом октябрьской революции), с энтузиазмом подхваченная инициативным большевиком Троцким, нашла своё воплощение в нашествии на страну несметных полчищ кровожадных монстров (Красной армии), что принесло России неисчислимые страдания и беды. «Роковые яйца» – это зубастый антисоветский фельетон, высмеивающий бредовые коммунистические идеи.
Уже одного этого вполне хватало для того, чтобы обвинить автора повести в глумлении над святым делом Октября, над памятью почившего вождя и упечь враждебного рабоче-крестьянскому делу писателя «в места не столь отдалённые».
Но на этом выпады против большевистского режима не заканчиваются. Вспомним, с чего начинаются «Роковые яйца»?
«16 апреля 1928 года, вечером…
Начало ужасающей катастрофы нужно считать заложенным именно в этот злосчастный вечер, равно как первопричиною этой катастрофы следует считать именно профессора Владимира Ипатьевича Персикова».
Почему вечер 16 апреля следует считать «злосчастным»? Чем знаменательна для Советской России эта дата?
Во-первых, 16 апреля 1917 года после многолетней эмиграции в Россию вернулся Владимир Ильич Ленин.
Вечер же 16 апреля 1924 года для многих в Москве был наполнен тревожными ожиданиями. Вспомним ещё раз, что записал в своём дневнике Булгаков 15 апреля 1924 года:
«В Москве многочисленные аресты лиц с «хорошими» фамилиями. Вновь высылки».
Власть явно к чему-то готовилась. Но к чему?
Всё дело в том, что утром 17 апреля в столицу страны Советов должен был приехать Лев Троцкий. Целых два месяца (пока в срочном порядке перекраивались государственный и партийный аппараты) наркомвоенмора «лечили» на Кавказе. И вот теперь предстояло его возвращение.
Оно было поистине триумфальным. Так возвращался Наполеон с острова Эльбы – как законный претендент на государственный престол. На всём пути своего следования в пролетарскую столицу Троцкий собирал многотысячные толпы, восторженно приветствовавшие выздоровевшего вождя. Глава Реввоенсовета принимал военные парады, выступал с речами перед партактивистами в Тбилиси, в Баку, в Ростове-на-Дону, в Орле…
И только Москве было приказано затаиться. Она должна была сделать вид, что ничего особенного не происходит. Но многие москвичи (в том числе, конечно же, и Булгаков) чувствовали, что страна, едва пришедшая в себя после стольких лет и бед братоубийственной бойни, вновь стоит на пороге не менее «ужасающей катастрофы».
Вот что означал для тогдашних жителей пролетарской столицы «злосчастный вечер» 16 апреля 1924 года.
Как видим, историю партии большевиков Булгаков знал неплохо.
А теперь вновь применим метод «булгакочувствования», вспомнив булгаковскую любовь ко всяким словесным и буквенным сюрпризам.
