Без помощи вашей - Роман Евгеньевич Суржиков

— Возможно, лгу, — покорно склонил голову Давид. — А возможно, нет. Я не знаю, способна ли Сфера исцелять. Она молчит, как и прочие Предметы, и я не умею говорить с ними.

— Тогда что же ты…

— Я мечтаю научиться. Я и остальные — мы посвятили жизнь тому, чтобы узнать речь Предметов. Грешно надеяться, что знание откроется именно мне. Но я верю: когда-нибудь один мой собрат или мой ученик, или ученик моего ученика найдет нужные слова, прочтет верную молитву — и Предметы ответят ему. Вообрази себе жизнь, какая наступит после этого.

Торговец хмуро покачал головой.

— Даже если ты не лжешь, и ваша цель такая распрекрасная, то все равно непонятно, зачем вам понадобилась Сфера. Ты признаешь, что сейчас Предметы неподвластны вам. Зачем еще один молчаливый Предмет в копилку других молчаливых Предметов?

— Они нужны, чтобы изучить их речь. Поймешь ли ты меня?.. Невозможно обучиться грамоте, имея перед собой только одну букву алфавита. Каждый Предмет несет в себе крупицу божественного знания. Не все знание, нет, но лишь крохотную крупицу! Ты не познаешь кузнечного дела, имея в руках гвоздь. Не поймешь этого ремесла, даже если получишь кованый меч вдобавок ко гвоздю. Но если тебе достанется меч, латы, гвоздь, подкова, молот, шипцы и жаровня, наковальня и бадья ледяной воды, и еще груда железных самородков — вот тогда, если ты умен и настойчив, сможешь разгадать, что делает кузнец со всеми этими вещами.

— Хочешь сказать, Предметы для богов — все равно, что для нас гвоздь или молот, или подкова?

— Да, мой друг.

На миг эта безумная смена масштаба зачаровала Хармона. Если Светлая Сфера — всего лишь гвоздь, то как выглядит божественный замок?!

Он приложился к кубку, и благоговение прошло, вернулась злоба.

— Ты намекаешь, Давид, что эта ваша наука оправдывает грабежи и убийства?

— Нет, я так не считаю. Я боролся за то, чтобы отказаться от подобных методов. Большинство братьев меня не поддержали, и, к стыду своему, я могу их понять. Ты сам прекрасно знаешь, как неохотно феодалы расстаются с Предметами, а если и расстаются, то просят за них несусветную цену. Нам же нужен не один и не два, а сотни!

— Прекрати лицемерить. Церковь и так владеет сотнями Предметов.

— Мы, друг мой, не Церковь, а лишь крошечная ее часть. Большинство священников боятся как мора того дня, когда Предметы заговорят с людьми. Церковь станет тогда попросту не нужна!

Хармон покачал головой:

— И все же, это не оправдание. Как вы можете жить, взяв на душу убийства?

Давид пожал плечами с невеслой улыбкой:

— Так же, как и ты, друг Хармон. Скажи, сколько бы ты заплатил за Предмет, способный вынуть стрелу из груди той девушки и заставить ее сердце снова забиться?

Хармон ахнул, Давид кивнул:

— Да, я знаю и об этом… Скажи еще одно. Что, если именно Светлая Сфера, которую ты держал в руках, способна была вернуть девушку к жизни? Что, если бы ты умел говорить с нею? Дорого бы ты за это дал?

Хармон сглотнул комок, подступивший к горлу.

— Я — грешник, отче… Мне нет прощения. Я злодей и подлец. Когда стрелял, я знал, что могу убить ее… Не хотел этого, надеялся, что так не будет, но знал. Этот арбалет… я видел, как он прошибает нагрудные латы… мастер показывал, у которого купил. Будь я проклят… Святая Янмэй помогала мне столько раз… я понадеялся, что поможет снова…

Слова застряли в горле. Отец Давид положил ему руку на плечо.

— Я верю, что ты не хотел. Говорят, боги оценивают намерения, а не поступки. Надеюсь, что это так.

— Правда?..

— Не могу судить о мыслях богов. Никто не может. Но я надеюсь, надейся и ты. Если важен поступок, а не намерение, то моя душа черна, как зола.

Отец Давид наполнил чашу и протянул торговцу:

— Выпей.

Хармон выпил. Горькая тоска начала отступать.

— Кто вы такие, отче? Что-то вроде тайного ордена?

— Пожалуй, можно и так назвать… Большинство из нас — воины или священники. Многие — то и другое одновременно.

— Как вы называетесь?

— Никак. Это лучший способ сохранить тайну. Нет имени — вроде как, нет и сущности. Зовем себя просто — мы.

— Откуда вы берете Предметы?

— На нашей стороне несколько монастырей… сейчас, к великому сожалению, одним меньше. Иногда им приносят дары. Порою в наши ряды вступает знатный дворянин и жертвует часть достояния, но такое бывает крайне редко. Чаще приходится действовать так, как с тобой. Все, что могу сказать в наше оправдание: мы стараемся не убивать. Если помнишь, брат Людвиг не зарубил твоего слугу, которого ранил, а брат Эндрю не добил того, кого оглушил ударом по шлему.

— Но меня бросили умирать в подвале!

— Нет, братья знали, что твои слуги тебя спасут. На том строился весь расчет: если бы ты исчез вместе со Сферой, граф Виттор принялся бы тебя искать. Ты должен был спастись и продать копию.

— Меня морили голодом!

— Без этого было нельзя. Будь ты здоров и полон сил, разве герцог поверил бы, что тебя похитили и пытали?

— Да уж, добряки! Даже скажу: благодетели! А теперь, значит, ты пришел так вот по-доброму меня попросить: отдай, мол, старому другу Сферу. Грабеж и угрозы не сработали, авось сработает доброе слово. Верно понимаю?

— Я очень надеюсь, Хармон Паула, что ты отдашь мне Предмет. Больше того: я хотел бы, чтобы ты стал одним из нас. Ты умеешь говорить с людьми и торговать. Подчас это ценнее в нашем деле, чем воинское мастерство.

— Ну, конечно!.. — иронически фыркнул Хармон, отец Давид прервал его, подняв руку:

— Но. Но я не стану ни уговаривать тебя, ни умолять, ни, тем более, угрожать. Я намеревался лишь попросить. И еще — предупредить.

— Ах, да! Всего лишь предупредить, что если не отдам Сферу, ты укажешь на меня этому волку — Людвигу? Ты, значит, числишься добряком в вашей компании и не мараешь белы ручки?!

Давид устало вздохнул.

— Я знал наперед, что ты не поверишь мне. Но ты — мой друг, и я не могу не сказать слов, хотя ты им и не поверишь. Тебе грозит страшная опасность. Не от меня и не от Людвига. Лишь я знаю