Паровоз из Гонконга - Валерий Алексеев

Пахло мамиными блинами, и это была не галлюцинация, а самая что ни на есть реальность. В тесном, как шкаф, предбанничке горел свет, шипела сковорода, сквозь седую кисею полога видно было мамину спину, голую, с родинками, тесно перехваченную тесемками купальника.

Почувствовав, что на нее смотрят, мама Люда заглянула в комнату, приподняла полог и озабоченно улыбнулась:

- Проснулся, родненький? А я тебя уже будить хотела. Чтоб пешком через весь город не идти... в восемь часов автобус школьный проходит, надо тебе съездить, записаться на сентябрь. А может, и помочь учителям придется. Сегодня в последний раз автобус подают, я у Бориса Борисовича узнала. Сын его тоже едет, с ним и сядешь. Я бы и сама с тобой поехала, да вот Настя подвела, что-то с животиком у нее, не пошли ей холодные консервы.

- А ты тетю Анджелу блины учила пекти! - сообщила, выглядывая из душевого отсека, Настасья, она подъехала к двери, сидя на своем зеленом горшке.

Быстро обвыкаются маленькие: чужеземное имя "Анджела" Настя произносила с такой же естественностью, как "тетя Клава".

И тут до Андрея дошло: мама решила энергетическую проблему! Он вскочил с постели, выглянув в предбанник: обе конфорки были включены на полную мощность, на одной сипел чайник, на другой лопотала сковорода.

- Как это тебе удалось? - подозрительно спросил он, оглядывая проводку.

- Простые люди о простых делах всегда договорятся, - сказала мать, не подозревая, что провозглашает великую истину. - Живем и будем жить.

Душа Андрея исполнилась благодарности и смущения. Нужно было как-то загладить вчерашний срыв, и, разыграв простодушие, Андрей спросил:

- Ма, а что такое "шелудень"?

Мама Люда и стыдилась своего черносошного происхождения, и гордилась им, как дитя. Лучшего способа растрогать ее и одновременно дать понять, что он просит прощения за вчерашнее, Андрей не мог бы придумать.

- Ой, и хитрый ты малый! - нараспев произнесла она улыбаясь.

- Весь в Минаевских, - ответил Андрей, ставя таким образом печать под текстом мирного договора.

За завтраком мама Люда завела разговор о той самой женщине-белогвардейке по имени Тамара: эта тема, по-видимому, очень ее занимала.

- А машина у нее новая, импортная? - с жадностью расспрашивала мама Люда. - А на усадьбу вы к ней не заезжали? А какая она из себя... ну, молодая, красивая? Как одета?

Полагая, что с этой шпионкой им более не придется встречаться, Андрей провел над родной своей матерью невинный, как ему казалось, эксперимент.

- Высокая, рыжая, - начал фантазировать он, - волосы по плечам. Лицо белое, глаза карие... В общем, ничего.

- Ничего, говоришь? - задумчиво переспросила мама. Посидела, глядя в сторону, потом поднялась, надела халатик, снова села.

- Ладно, как-нибудь, - сказала она со вздохом.

Наевшись блинов, напившись чаю, Андрей надел чистую белую тенниску и школьные брюки, блестевшие, как зеркало, на заду, взял картонную папку со своими школьными документами (с этой папкой "Для доклада" он проходил оформление на выезд и суеверно увез ее, потертую, с собой за рубеж) и, провожаемый напутствиями мамы, вышел на улицу.

Было тепло и солнечно, все гомонило, пестрело, благоухало, чадило и мельтешило вокруг.

Возле приземистого подъезда "Эльдорадо" стоял паренек, тоже одетый по-советски, только не русый, как Андрей, а чернявый, плотненький и солидный, в руке у него был сверкающий хромом и никелем чемоданчик "атташе-кейс", выглядевший довольно нелепо и вызывавший представление о каком-нибудь кружке юных загранкадров. Паренек мельком взглянул на Андрея и застыл, лицо в полупрофиль, то ли глядя, то ли не глядя на своего ровесника. Волосы у него были расчесаны на косой пробор, как и у отца, Бориса Борисовича.

- Привет, - сказал Андрей.

Бородин-юниор терпеливо вздохнул и ничего не ответил, только по-старушечьи поджал губы. И манеры у него были тоже отцовские.

- В школу? - спросил Андрей.

- Ну, - ответил юниор.

- Автобус точно приходит?

- Придет, - процедил Бородин и отвернулся.

В самом деле, сказал Андрей, все здесь малахольные. То ли специально подбирают таких, то ли они мутируют под воздействием климата. Но отступаться было не в его правилах.

- Ты в каком классе? - спросил он, подходя ближе.

Юниор раздражился и потемнел лицом - в точности, как его отец, как Володя Матвеев, как Григорий Николаевич Звягин. Даже физически чувствовалось, что темная кровь быстро и горячо залила ему мозг.

- Что за манера лимитская заговаривать на улице с незнакомыми людьми? - желчно сказал юниор. - А может, я агент "Интеллиджент сервис"?

- Ха, - сказал Андрей. - Во-первых, не "интеллиджент", а "интеллидженс". За версту видать иностранца.

- И шуточки лимитские, - огрызнулся Бородин.

Но Андрея не так легко было втянуть в перебранку, если сам он этого не хотел.

- Да ладно выкалываться, - миролюбиво сказал он. - Тебя как зовут?

- А зачем это знать? Я все равно уезжаю.

- Что так рано?

- С чего ты взял, рано?

- А с того, что в гостинице живешь. Значит, меньше года.

- Для этой дыры хватит. Сыт по горло.

- А в каких еще дырах ты бывал?

Ничего не ответив, Бородин перешел на другое место, к стене "Эльдорадо", и отвернулся.

Тут внимание Андрея привлек приближающийся скрежет. Посередине проспекта, прямо по разделительной полосе, с двух сторон обсаженной зонтичными акациями и усыпанной опавшими голубыми цветами, катили три полугусеничных бронетранспортера. Люки их были наглухо задраены, маленькие пулеметные башенки повернуты в сторону обоих тротуаров с таким веселым видом, что по спине у Андрея пробежали мурашки. Он поглядел по сторонам - все прохожие как по команде выстроились вдоль стен домов, и даже любители черного кофе вышли из-за столиков, оставив свои чашечки и стаканы с водой, и отступили от края тротуара. Все смотрели на Андрея нет, он не ошибался, именно на него, точно вдруг договорившись, что вот он, спаситель, - с детским любопытством и страхом.

- Сдурел? - крикнул ему от стены Бородин. - Хочешь неприятностей?

Андрей проворно отбежал к стене. Видимо, он сделал это вовремя. Когда передний броневик поровнялся с "Эльдорадо", одна из башенок слегка шевельнулась, как будто погрозила Андрею пальцем. От скрежета все вокруг словно покрылось густой черной штриховкой, и, пока тройка весело чадящих боевых машин, таких свирепых под бледно-зелеными куполами акаций, не отдалилась, Андрей не мог ничего просить.

- Что это было? - обратился он к Бородину, когда бронемашины ; скрылись за изгибом набережной. - Переворот?

Ему очень хотелось поговорить с ровесником, который был свидетелем настоящего переворота.

- "Что, что"... - передразнил его юниор. - Стоит, как пень. Это _сам_ во дворец поехал.

- А где ж его машина?

- Он в одной из этих коробок сидит. В которой - никто не знает.

- И каждое утро здесь ездит?

- Первый раз вижу. Он все время дорогу меняет. Еще вопросы есть?

- Есть. Чемоданчик с шифром?

- Ага, - не без удовольствия сказал Бородин.

- Где достал?

- Что значит "где"? В дипшопе, вестимо. Не на базаре же. А вот где ты папочку такую клевую отхватил? Пятерки везешь?

- Допустим.

- Да не "допустим". Для троек бы получше нашел. Считай, что плакали твои пятерки.

- Это почему?

- Сам увидишь.

В это время подъехал наш обычный автобус, далеко не новый, кое-где помятый, вроде как бы с похмелья, даже с выдавленной левой фарой. И шофер из кабины глядел нашенский, тощий, молодой и нахальный, на безрукавке у него было написано "Ай нид лав", а на лице - "Да ничего мне от вас не надо".

На диванчике напротив двери восседала дородная, но молодая черноволосая женщина, с густыми, почти сросшимися на переносице бровями, чем-то похожая на таможенницу, которая терзала маму Люду в шереметьевском аэропорту. Эта была, как невеста, вся в ослепительно-белом, узкая юбка едва не лопалась на ее бедрах, но вид имела не более девический, чем офицерские лосины литературных времен, и даже блузка с нежными рюшами и кружавчиками вызывала в памяти слово "вицмундир". Дело было не в одежде, а в лице - суровом, сосредоточенном, исполненном не женственного стремления во что бы то ни стало выглядеть чинно. Поднявшись по ступенькам, Бородин-юниор подобострастно, не кивнув, а копнув носом, поздоровался с нею:

- Доброе утро, Элина Дмитриевна!

- Доброе, - сухо констатировала женщина, едва кивнув могучей, основательно посаженной на короткую шею головой.

Малоприятная эта манера отвечать на приветствие в те времена была еще в новинку, и Андрей настолько удивился ей, что пропустил момент, когда еще можно было сказать свое "здрасте", поскольку Элина Дмитриевна тут же отвернулась.

А юниор, не оглядываясь, прошел в глубь автобуса, сел на свободный диванчик и, поставив рядом с собою свой чемоданчик, принялся с деланной беспечностью смотреть в окно.

"Ну и черт с тобой", - подумал Андрей и, усевшись боком к двери напротив Элины Дмитриевны, окинул взглядом салон.