Прощай, грусть! 12 уроков счастья из французской литературы - Вив Гроскоп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тексте романа содержится множество намеков, которые подталкивают читателя к выводу, что Шодерло де Лакло задумывал свое произведение не просто как любопытный сборник сплетен. Можно в известной мере посмеяться над президентшей де Турвель, которую «обводят вокруг пальца» двое интриганов, и над ее добродетелью, в итоге очень быстро исчезающей. Но можно и увидеть в ней трагическую, прекрасную и благородную героиню, агнца на заклании. Отмечалось, что в оригинальном написании фамилия Tourvel – это анаграмма фразы «Tru e Lov(e)» («настоящая любовь»). В фамилии Мертей слышится mortel («смертельный», ведь она убийца). В фамилии Вальмона скрыт выбор между «высоким» (mont, «гора») и «низким» (val, «долина») в жизни. Он может последовать велению сердца и хранить верность президентше де Турвель, а может пойти на поводу у примитивных позывов и опорочить себя, чтобы угодить Мертей. В этой теории есть кое-что интересное. Сначала кажется, что Вальмон находится на одном уровне с Мертей, но в конце концов выясняется, что он был игрушкой у нее в руках, и ему приходится поплатиться за это. Час расплаты, конечно, наступает и для нее, но случайно. Можно счесть, что Вальмон – обыватель, который делает выбор между настоящей любовью (и возможностью поступить правильно) и бренностью бытия (смертью). Возможно, в этом тексте больше религии, чем кажется.
Писатель Андре Мальро[24] утверждал, что интересным этот роман делает описание психологических техник: вместо того чтобы принуждать людей к определенным поступкам, Мертей и Вальмон лишь раздают советы и пользуются даром убеждения. Они никого не заставляют ничего делать. Под их руководством люди сами становятся виновниками своего падения. Так происходит даже в отношениях Мертей и Вальмона: она не заставляет его бросить президентшу де Турвель, а просто наводит на эту мысль и делает так, чтобы казалось, будто он сам об этом думал. Как ни странно, роман так же воздействует на читателя: мы настолько увлекаемся коварным планом, что свыкаемся с ним.
Мне придется сделать ужасное признание, связанное с этой книгой, и надеюсь, что у других читателей ситуация обстоит сходным образом, а значит, не я одна со странностями… Я люблю этот роман и читала его много раз. Но всегда читаю его одинаково, торопясь перейти к письмам Мертей и Вальмона. Они – (черное) сердце этой книги.
Как отметили в статье Le Monde, посвященной выходу нового издания романа, часто кажется, что Мертей и Вальмон не столько заинтересованы своими планами, сколько беззаветно влюблены в собственный ум и собственные интриги. Именно их поглощенность собой делает роман совершенно необычным и оригинальным. Особенно неординарен образ маркизы де Мертей – один из самых феминистических женских образов в литературе до XX века. Корыстная и безнравственная, она гораздо умнее самого хитрого из своих противников и способна, по ее собственным словам, быть в тысячу раз хуже любого мужчины: «Qu’avez-vous donc fait, que je n’aie surpasse mille fois?» «Что совершили вы такого, чего бы я тысячу раз не превзошла?»[25]
Но для меня одна из главных прелестей Les Liaisons Dangereuses заключается в использовании саспенса. В комедии любого рода огромной важностью обладают подготовка и исполнение замысла: сначала все готовится определенным образом, а затем замысел исполняется, открывая нам нечто совершенно иное. Здесь первое письмо прекрасно задает тон. Сесиль, недавно покинувшая монастырь, пишет своей подруге Софи. В самом начале письма она сообщает, что ее, похоже, вот-вот представят будущему мужу. Зачем еще матери забирать ее из монастыря? Затем она узнает, что к ним с визитом пришел какой-то мужчина, ее зовет к себе мать, и Сесиль отрывается от письма… Вернувшись к нему, она рассказывает, что произошло. Когда ей представили пришедшего, она чуть не упала в обморок от восторга и ужаса, но вскоре поняла, что перед ней сапожник, который пришел измерить ее ногу.
Это блестящее начало для романа, в котором саспенс, близость и судорожные вздохи при мысли о том, что может случиться дальше, становятся главными двигателями сюжета. Любопытно отметить, что во Франции книгу запретили за непристойность, хотя по большей части все описывается в ней ровно так, как упомянутая встреча с сапожником: кажется, вот-вот случится нечто волнующее, страстное и романтичное… но в итоге неизменно происходит что-то другое. В этом одна из прелестей двух главных «злых» героев, маркизы де Мертей и виконта де Вальмона: они прекрасно понимают важность предвкушения. Происходящее на самом деле в жизни (и в любви) обычно не столь значимо (и не столь приятно), как ожидание и томление.
Счастью в этом романе отводится замечательная роль. Читать книгу – великое удовольствие и радость, пока вдруг не ощущаешь ужасное послевкусие. В этом мастерство Шодерло де Лакло: он делает читателя соучастником интриги. Ею наслаждаешься в той же степени, в которой ею поначалу наслаждались маркиза де Мертей и виконт де Вальмон. Ты, читатель, становишься пособником их преступлений. Это тоже своего рода счастье, пусть и порочное. Поразительно, насколько часто в этом романе маркиза и виконт («испорченные» герои) говорят о счастье. Они обсуждают его больше других персонажей. Они говорят о нем с лукавством и цинизмом, обычно только в связи с другими людьми или с ними самими в другое время. Счастье – это нечто уготованное другим, это временное, иллюзорное состояние, которому нет веры. Маркиза пишет, что ее текущий любовник – «кавалер» (Дансени) – испытывает «совершенное счастье», чувствуя ее любовь к нему. Однако ей явно нет до него дела. Все для нее это игра. Она смеется над его счастьем (которое тотчас разрушилось бы, узнай он, что маркиза лишь дразнит его и держит за дурака). «Счастье» – это притворство, и наслаждаться им позволено исключительно в кавычках, например, когда тебя зашивают в платье или пудрят тебе парик. «Смотрите, я „счастлив“».
Главным конфликтом в романе Шодерло де Лакло выступает столкновение закрытой, сентиментальной морали «чистых» (но скучных, благочестивых и нечестных с собой) героев с распутным, открытым, безнравственным, но вполне искренним поведением Мертей и Вальмона. Кто на самом деле свободен? Кто на самом деле счастлив? Кто лучше живет? В действительности никто. Но проблема в том, что, если бы вам пришлось выбирать, вы, вероятно, выбрали бы жизнь этих ужасных людей, поскольку она гораздо более интересна и привлекательна. Именно поэтому роман оказывается исключительно бунтарским. Неясно, в чем конкретно состояли политические устремления Шодерло де Лакло, – во всяком случае, нет никаких точных сведений на этот счет, – но мне они кажутся
