Осенний мост - Такаси Мацуока

— Госпожа, у вас «посетитель»?

Сидзукэ улыбнулась.

— Я думала, ты не веришь в посетителей.

Слезы заблестели на глазах у Аямэ, а потом потекли по ее совсем еще детским щекам.

— Я обещаю верить во все, что вы мне скажете, моя госпожа.

— Ты была мне верным и любящим другом, Аямэ. Когда я уйду, помни обо мне, а когда моя дочь подрастет, расскажи ей обо всем. Ты это сделаешь?

— Да, — отозвалась Аямэ, задыхаясь от обуревающих ее чувств. Она склонила голову и умолкла, не в силах сказать более ни слова.

Сидзукэ вернулась обратно в комнату, где ее ждал князь Киёри. Он уже взял себя в руки и теперь поднес что-то к губам. Судя по тому, как были сложены его пальцы, это была миска. Суп, отравленный желчью рыбы-луны.

Тысячи голосов взвились в военном кличе и затопили собою ночь за окном.

Прошлому и будущему предстояло вот-вот встретиться в смерти.

1867 год, дворец князя Саэмона.

— На сегодняшнем заседании произошло кое-что очень любопытное, — сказал князь Саэмон своему управляющему. — Князь Гэндзи предложил принять новый закон.

— Что, еще один? — спросил управляющий. — Он явно заразился от чужеземцев их болезненным пристрастием к созданию законов. Им нужно столько законов, потому что у них нет руководящих принципов. Гэндзи настолько стремится уподобиться им, что оказывается от традиций наших досточтимых предков.

— Несомненно, ты прав. Но если даже отрешиться от этого, закон, который он предложил, чрезвычайно любопытен.

— В самом деле?

— Он хочет отменить установления, угнетающие отверженных. Более того, он желает запретить даже использование термина «эта».

— Что? — Лицо управляющего потемнело, как будто у него мгновенно выросло давление.

— Да, и заменить его термином «буракумин». «Люди деревень». Очаровательно, не так ли?

— Мой господин, неужели он действительно заговорил об этом в присутствии собравшихся князей?

— Да, — отозвался князь Саэмон, с удовольствием вспомнив, какой у всех сделался потрясенный вид — кроме него самого, да и то исключительно за счет его нерушимой привычки сидеть на заседаниях с таким видом, словно он заранее все одобряет.

— И что, никто не возразил?

— Князья Гэйхо, Мацудайра, Фукуи и некоторые другие вышли прочь. Князь Гэндзи нажил себе нескольких новых врагов и позаботился о том, чтобы не потерять старых.

— Но что могло заставить его совершить подобную глупость? Неужели он наконец-то сошел с ума?

— Он сказал — и это звучало весьма убедительно, — что никакие западные страны, и в особенности самая сильная их них, Англия, никогда не примут Японию как равную, пока в ней существуют законы против отверженных. Это нарушает нечто, что чужеземцы именуют «правами». Он сказал, что англичане не уважают индусов, невзирая на их древнюю и богатую культуру, именно по этой причине.

На лице управляющего отразилось беспокойство.

— Я надеюсь, вы его не поддержали?

— Конечно же, нет! Я как председатель не могу принимать ничью сторону. Я просто поставил на вид, что сперва необходимо в точности уяснить мотивы чужеземцев, в особенности англичан.

— Это было очень мудро с вашей стороны, мой господин.

— Ты занялся тем делом, которое я тебе поручал?

— Да, господин. В точности установлено, что примерно пять лет назад князь Гэндзи повел отряд самураев в княжество Хино. Свидетелей самого нападения не осталось. Как бы то ни было, после ухода князя Гэндзи стоящая в удалении деревня была найдена сожженной дотла. Все ее обитатели были перебиты. Вывод напрашивается сам собою. Да, мой господин, любопытное совпадение — возможно, оно вас позабавит. Это была деревня эта.

— Да, это и вправду любопытно, — согласился Саэмон. Гэндзи предлагал принять закон в пользу тех самых людей, которых не так давно резал без жалости. Это не имело смысла. И все же эти два факта были как-то связаны между собою.

— Найди и расспроси выживших. Ответ спрятан так хорошо, что мы не сможем даже разглядеть вопрос, не получив дополнительных сведений.

— Князь Саэмон, выживших не осталось. Все до единой хижины были сожжены. На пожарище отыскали и впоследствии захоронили сто девять трупов. Именно столько человек там и проживало.

— Там были похороны.

— Да, господин.

— Кто-то хоронил э… — Саэмон остановился и заменил слово, которое едва не произнес, на другое, предложенное Гэндзи. — Кто-то хоронил буракумин.

— Да, господин.

— Это означает, что кто-то потрудился покопаться в развалинах и золе, чтобы извлечь оттуда обугленные трупы изгоев. Кто мог это сделать? Только те, для кого все это имело некое значение. Такие люди зачастую знают то, что неизвестно другим. Найди их и расспроси.

— Слушаюсь, господин.

— Погоди. Еще одно. Мне сообщили из портовой полиции, что корабль князя Гэндзи, шлюп «Мыс Мурото», вчера утром отплыл на юг, в сторону княжества Акаока. На борту была чужеземная подруга Гэндзи, та американка, а с ней госпожа Ханако, господин Таро и отряд самураев. Кроме того, на борт подняли странный сундучок, на вид — древний, не японской работы; что в нем находится — неизвестно. Выясни, зачем они отправились в Акаоку и что такого ценного в этом сундучке. Возможно, Гэндзи задумал предпринять в Эдо нечто опасное, и потому постарался спрятать свою чужеземную подругу в надежное место.

— Быть может, он планирует возглавить восстание буракумин? — предположил управляющий.

Князь Саэмон нахмурился.

— Это неподходящая тема для шуток.

Управляющий поклонился.

— Да, мой господин. Я немедленно займусь делом, которое вы мне поручили.

Когда управляющий ушел, князь Саэмон вспомнил его замечание и расхохотался. Восстание буракумин! Если кто и мог задумать подобную нелепицу, так это Гэндзи. Просто поразительно, как клан, возглавляемый такими глупцами, смог просуществовать так долго. Может, они и вправду способны видеть будущее? Это все объясняло бы. Лишь столь огромное преимущество могло бы возместить их постоянные политические промахи.

Князь Саэмон снова рассмеялся.

Пророческие видения. Это было почти так же смешно, как мятеж отверженных.

Шлюп «Мыс Мурото», у южного берега острова Сикоку.

Эмилия, Ханако и Таро стояли у леерного ограждения правого борта и смотрели, как шлюп огибает мыс. Низкие прибрежные холмы расступились, открывая вход в залив, и их взору открылись семь крылатых этажей замка «Воробьиная туча», парящего над поросшими лесом утесами.

Когда Эмилия впервые увидела этот замок — а это произошло вскоре после ее приезда в Японию, в 1861 году, — то была глубоко разочарована. Замок показался ей чересчур хрупким и слишком изящным. Тогда для нее слово «замок» означало массивную каменную крепость европейского типа, в точности как дворянин должен был быть рыцарем наподобие Уилфреда Айвенго. Тогда она была слепой и глупой. Теперь, прожив в Японии шесть лет, она узнала, что изящество и смертоносность прекрасно могут сопутствовать друг другу — как это и было в случае с замком «Воробьиная туча», — а рыцарь может быть не только европейским принцем, герцогом или бароном, но и самураем или даймё, здешним князем. Мы часто оказываемся слепы, столкнувшись с тем, чего не ожидаем. Эмилия была исполнена решимости при следующем таком столкновении — а она была уверена, что оно произойдет, — смотреть во все глаза.