Обратный отсчет - Роман Канушкин

Ворон и Зелимхан были от них не более чем в тридцати метрах, больше медлить нельзя. Майор Бондаренко вытащил пистолет и передернул затвор.

— А теперь плавнее, — обратился он к водителю.

Ни Стилет, ни Зелимхан никогда не узнают, чем они обязаны старшему сержанту Карпову. Майор Бондаренко открыл окно и спокойно прицелился — расстояние близкое, промахнуться невозможно, но бить надо наверняка. Он автоматически выдохнул, задержал дыхание и плавно спустил курок. Отдача, пистолет дернулся. Еще раз. Еще. И еще. Все четыре выстрела в цель, и одно попадание — точно в область сердца. Отлично! Все! Все это дерьмо закончено. Ставим точку. И хрен с ней, с обидой, по большому счету, до Воронова ему никакого дела нет. И в этом тоже разница, Карпов, тоже разница, сынок… Спецоперация завершена — Зелимхана бросило вперед, неплохо бы контрольный в голову, но чревато… Ладно уж, а сейчас — снова громкоговоритель и эту бодягу о задержании особо опасных преступников и просьбу о помощи. О, группа спецназа очухалась, бежит навстречу… И Воронов остановился, оборачивается… Вот как, обыграл я тебя, капитан, все же обыграл…

— Стой, — проговорил майор Бондаренко, — выходим и быстро к ним. Воронова — задержать.

Зелимхан лежал, уткнувшись лицом в кашицу из снега. Четыре пулевых отверстия дымились в его казенной куртке из плотной ткани. Стилет тут же склонился над распростертым на земле чеченцем — как угодно, но только бы больше не стреляли, он обязан не допустить стрельбы, — закрывая его своим телом и подняв руку. В руке ничего не было. К ним приближалась группа спецназа, и Стилет понял, что это свои. Тот самый старлей, о нем предупредил Дед. Стилет обернулся — майор Бондаренко и трое автоматчиков бежали по дороге. Почему они не били из «Калашникова»?

— Не стреляйте, — попросил Стилет. Он понял, что обе группы будут здесь одновременно.

— Задержание особо опасных преступников! — кричал майор Бондаренко.

Все же почему они не били из «Калашникова»? Тогда — все, конец. Но это был звук пистолетных выстрелов… А ты игрок, майор Бондаренко. Значит, «особо опасных преступников»… Зелимхана тебе мало, решил еще и со мной разобраться, голубь… и это после того, как Деду удалось все остановить. Похоже, чеченец прав, в этой истории совсем другой след. Пристрелить бы тебя, суку, да можно от своих пулю схлопотать…

И группа спецназа, и люди Бондаренко были уже в нескольких шагах от них, и все происходило очень быстро. Ворон поднял вторую руку — только бы больше не стреляли, он сдается… Нога Зелимхана застряла в креплении широкой охотничьей лыжи, и Стилет почему-то подумал, что надо эту ногу освободить. Чеченец действительно никогда не ходил по нашему глубокому снегу. Обе группы окружили их, на мгновение повисла молчаливая пауза.

— Спасибо за помощь, — быстро проговорил майор Бондаренко. — Я руковожу задержанием.

Старший группы спецназа кивнул майору и тут же перевел взгляд на пулевые отверстия в казенной куртке Зелимхана:

— Почему вы стреляли?

— Особо опасные преступники, задержание любой ценой…

— Мне казалось — не было необходимости…

Стилет поднял голову и посмотрел на старшего группы спецназа — не торопись, парень, а то ты действительно окажешь ему (ИМ?) помощь.

— Старший лейтенант, я — капитан Воронов. Удостоверение в нагрудном кармане. Спокойно: я опускаю руку за удостоверением.

Майор Бондаренко сделал шаг вперед:

— Так точно! Капитан — соучастник и организатор похищения заключенного… Карпов, наручники. Старлей, я благодарю, дальше мы разберемся сами.

— Одну секундочку, товарищ майор. — Старший группы (его палец покоился на спусковом крючке автомата) следил за Стилетом. Вот в руке Стилета оказалось удостоверение, вот он раскрыл и, убедившись, что старший ознакомился с ним, быстро закрыл книжечку…

— Не препятствуйте задержанию… — начал майор Бондаренко.

И тогда Стилет произнес:

— Товарищ старший лейтенант, я приказываю вам арестовать этого человека.

— Что? — Майор Бондаренко в недоумении сделал шаг назад.

— Арестовать за попытку срыва спецоперации, — спокойно закончил Стилет.

Вскинутое оружие тут же обратилось на группу Бондаренко:

— Есть, товарищ капитан.

— Старлей, — взревел майор Бондаренко, — да ты у меня под трибунал полетишь! Капитан Воронов — соучастник…

— Товарищ майор, прошу сдать ваше оружие. — Старший группы говорил тихо. — И не делайте глупостей. — Взгляд старшего лейтенанта вдруг сфокусировался на груди майора — по его камуфляжу бежала светящаяся точка, затем она остановилась. Ровно в области сердца. Майор Бондаренко понял, что это за золотистая муха бегает по его форме, — на лбу мгновенно выступила холодная испарина. — Вы и ваши люди находитесь под прицелом снайперов.

— Ты у меня ответишь за это, — выдавил майор.

Стилет осторожно перевернул Зелимхана — лицо чеченца было очень бледным — серо-белым, как и этот начинающий таять снег вокруг. И почему-то Воронов вдруг принялся делать ему интенсивный массаж сердца — он что, с ума сошел? Четыре попадания…

— Твоя охота закончена, майор… А я тебе говорил, что пять минут — это море времени. Просто море времени.

— Что ж, Воронов, — устало улыбнулся майор Бондаренко, протягивая пистолет, — хорошо смеется тот, кто смеется последним. — И он кивнул на лежащего на сыром снегу пленника. — Операция закончена. Через пятнадцать минут твоему старлею позвонит ваше же начальство — проблема исчерпана, все утрясли. И нечего улыбаться, никто не превышал полномочий… — И майор снова указал на Зелимхана. — Ты еще говорил, что не получал официального отбоя, помнишь? Правильно?! Так вот — я тоже ЕЩЕ не успел получить официального отбоя… Так кто будет смеяться последним — неизвестно, Воронов.

И тогда Зелимхан застонал. Майор Бондаренко в недоумении вскинул брови, затем перевел взгляд на Стилета:

— Что это еще за говно? — И в следующую секунду догадка, очень нехорошая, в которую лучше было бы не верить, мелькнула в удивленных глазах майора. — Нет, — выдохнул он. — Не может быть…

— Все верно. — Игнат спокойно улыбнулся. — Приходит в себя. Бронежилет. Всего лишь кевлар. А почему вы не стреляли из автомата? Спокойно, майор, без глупостей, точка лазерного прицела все еще под твоим сердцем…

Залимхан открыл глаза.

Игнат посмотрел на него, кивнул головой и тихо произнес:

— С возвращением, бледнолицый. Сейчас дышать станет легче…

А потом старший группы, отдавая честь, произнес:

— Товарищ капитан, все готово. Борт ждет вас.

Самолет

Четверг, 29 февраля

15 час. 03 мин. (до взрыва 1 час 57 минут)

Мальчик поднял солнцезащитную шторку на иллюминаторе, опущенную мамой, пока он спал. Таким было солнце после выстрела? Таким или еще более красным? Там, во сне, когда Чудовище настигло его, но потом вдруг все изменилось… И впервые в этом сне появился папа, и папа выстрелил. Прямо в Чудовище, разрывая его сердце, разрывая стены Лабиринта, и вот — таким было солнце? Таким или еще более красным?

Теперь мальчик знал что-то.

И это страшное объявление, сделанное красивой тетей стюардессой, объявление о том, что самолет вынужден возвращаться в Москву, потому что им не дают посадки (а что значит «не дают», мама?), объявление, так перепугавшее многих пассажиров, — и мама очень побледнела; мальчик увидел, что она тоже боится, но боится прежде всего из-за него, и мальчик подумал, что папа выстрелил и вот теперь мама возвращается, так вот, это объявление самое настоящее вранье! Мальчик не понимал, что означают слова «контрабандный груз», произнесенные красивой тетей стюардессой, но знал, что возвращаются они вовсе не из-за этого. Потому что здесь, рядом с ними в самолете, притаилось Чудовище, и пока оно спит, но скоро проснется — густой удушливый запах багряного полыхающего заката все более усиливается, — проснется и сожрет всех, кто летит вместе с ними. И язык этого Чудовища называется ОГОНЬ, и желудок его называется огонь, и самолет возвращается именно из-за этого. Контрабандный груз? Может, так красивая тетя называет Чудовище? Она ведь знает о нем, знает и очень боится. Но она красивая и пытается улыбаться, чтобы никто не догадался, что контрабандный груз — самое настоящее вранье.

Но мальчик знал что-то.

НИТЬ, КЛУБОК НИТИ. ИЛИ КАТУШКА.

НИТЬ НАДО СМОТАТЬ — ОНА ЗНАЕТ ВЫХОД ИЗ ЛАБИРИНТА.

Этот сон про Чудовище был последним, и больше никогда он не повторится. Папа выстрелил, и, может быть, он убил Чудовище. А может быть, скоро, уже очень скоро, там, в темном чреве самолета, в своем пропитавшемся сладковато-тлетворным запахом логове, проснется Чудовище и язык его будет называться «огонь»… И мальчику надо с кем-то поговорить об этом, с кем-то, кто бы ему поверил. Не с мамой, нет, она еще больше перепугается. Но с кем-то, кто бы ему поверил и кто, мальчик теперь это знает наверняка, тоже находится здесь, в самолете.