Операция «Ракета» - Леонид Обухов

— Запомните наш разговор, гауптман. Я знаю, что вы умеете молчать. Это в ваших интересах.

— Но, экцеленц, паспорт...

— Иностранный паспорт будет ждать вас здесь. При желании, мы можем уехать отсюда к вашему дядюшке в гости.

— О, экцеленц!..

— Семьи смогут приехать туда, где мы будем... если вы точно будете выполнять мои указания и молчать.

— Я все сделаю так, как вы скажете.

— Не сомневаюсь. Эта игра стоит жизни, — обер-группенфюрер немного помолчал и зловеще добавил: — если вы сделаете ошибочный ход!

Адъютант вздрогнул.

— Мы крепко связаны, гауптман, — продолжал Франк. — Вы — продажей нескольких наших агентов американцам...

— О, экцеленц! — отшатнулся гауптман. — Я не...

— Мне все известно. Вы передали агентов американцам и получили за это чистой валютой. И поэтому вы будете делать все, что я скажу. Я же связан с вами этим разговором, свидетелей которого нет. Я могу вас расстрелять, но не сделаю этого. Вы мне нужны, и я оставлю вам не только жизнь, но и дам возможность в последний момент исчезнуть отсюда вместе со мной. На Западе можно неплохо устроить жизнь. Капитал у вас есть.

— Немного.

— Не скромничайте, гауптман. Я знаю все. У вас только золота больше чем на миллион долларов.

— Экцеленц...

— Как видите, все зависит от вас, гауптман, от вашей преданности мне. Выполняйте точно мои указания, молчите, и вы скоро будете испанским фабрикантом... Идемте, мы и так слишком долго стоим в коридоре.

Чтобы закончить рассказ о Карле Германе Франке, кровавом палаче чехословацкого народа, на чьей совести лежит трагедия Лидицы и Плаштины, в которых эсэсовцы, по его приказу уничтожили всех чехов и словаков, добавим всего несколько фраз.

Франку не удалось бежать. Вместе со своими помощниками он попал на скамью подсудимых, и чехословацкий народный суд приговорил его к повешению. Приговор был приведен в исполнение там же, в Праге, где этот палач пролил море народной крови.

ЛОВУШКА ЗАХЛОПНУЛАСЬ

Стремительная и шумная шла по земле весна сорок пятого... Будто очистительные грозы, гремели над Словакией и под Берлином орудия советских частей, громивших гитлеровцев.

В один из апрельских дней, выполняя приказ Центра, Морской и Олевский выехали на легковой «татре» в занятый немцами и гардистами Ружомберок. Командование гардистов изъявило желание вести с партизанами переговоры о переходе на сторону народа. Разведчики были одеты в форму офицеров гардистской армии: Морской — майора, Олевский — поручика.

Гардистское командование гарантировало безопасность партизанам, прислало за ними свою машину и надпоручика, который должен был сопровождать Морского. Этот надпоручик давно уже тайно служил партизанам, и теперь твердо решил уйти с ними в лагерь. Ему был известен пароль на пропускных пунктах, и поездка не вызывала особых волнений, хотя полностью доверять гардистам было трудно.

В долинах журчали ручьи, зеленели склоны бугров и набухали почки на деревьях, Ветер был напоен запахом талого снега, прелой земли — тем непередаваемым запахом весны, что вселяет в человека бодрость, будоражит кровь, дает ему молодость.

— Красивая земля словацкая, — заметил Олевский. — Никогда не думал, что зима здесь такая снежная и суровая бывает... А посмотри-ка: сейчас и лес, и горы, и долины — все в голубоватой дымке... Будто воздух подкрашен...

— Поэт ты неисправимый, и война тебя не берет. — Морской с нежностью посмотрел на друга.

— Это ведь тоже очень нужно человеку, Миша... Вот смотрю я на эти горы, долины и вижу свою Украину. Сейчас там сады начинают цвести и звезды ярко отражаются в речке...

— Не вовремя ты вспомнил об этом.

— А я думаю, люди всегда должны помнить об этом и носить в своем сердце. Без этого нельзя будет построить красивую жизнь на земле. Ведь и нам скоро предстоит заняться этим... Кончится война...

В этом момент Морской дернул Олевского за рукав:

— Тихо. Въезжаем в город.

По улицам Ружомберока сновали немецкие солдаты, носились мотоциклисты, расхаживали патрули эсэсовцев, из ресторанов доносились пьяные голоса. Гитлеровско-тисовская камарилья догуливала свои последние дни.

Машина промчалась по улицам и остановилась возле небольшого домика, стоявшего в глубине сада. Навстречу вышел высокий, с иголочки одетый полковник-гардист.

— Прошу вас, господа, прошу... Заходите...

Партизаны вошли в дом. Полковник пригласил их присесть и сказал:

— Я оставлю вас на несколько минут. Мне нужно уточнить, когда и где вас примет генерал.

Полковник удалился. Разведчики в сопровождении надпоручика вышли в сад. Старик садовник окапывал деревья, что-то мурлыча себе под нос. Возился возле машины партизанский шофер.

— Что-то не нравится мне поведение полковника, — сказал словак. — Не было бы беды...

Чем больше проходило времени, тем настороженнее становились разведчики. Было уже за полдень, когда к ним подошел старик садовник и, делая вид, будто он продолжает работу, громко сказал:

— На выезде из города на всех дорогах выставлены посты немцев. Приказано задержать Морского...

Старик оглянулся кругом, вскинул на плечо лопату и ушел. Олевский вскочил с места, взялся за кобуру пистолета Морской.

— Я так и знал! Чувствовал, что тут не все чисто, — сказал надпоручик. — Предали, сволочи!.. Захотели чужими руками уничтожить!..

— Мигом в машину, — скомандовал Морской.

— Машиной мы доберемся только до переезда, а там на дороге пост...

— Как бы не так, дорога не работает, и поезда не ходят.

— Ты хочешь сказать...

— Один черт, можно и попробовать... Сидай в машину!..

Партизаны вскочили в машину, и она сорвалась с места.

— Шуруй к переезду, — приказал Морской шоферу. — Если в городе не цапнут, может, и выскочим...

Впереди из переулка выехала грузовик машина с солдатами в кузове и покатила в ту сторону, куда ехали и чекисты.

— Держи за грузовиком, — сказал шоферу капитан Олевский, заметивший впереди гестаповцев, проверявших документы у пассажиров легковой машины «мерседес». «Татра» вплотную приблизилась к грузовику. Гестаповцы глянули на грузовик с солдатами и вновь принялись рассматривать документы, видимо, думая, что «татра» идет вместе с немецкой машиной на одно задание. Партизанская машина следом за грузовиком пронеслась мимо гестаповцев и свернула в переулок. Впереди виднелся переезд. Часовых нет: они дальше, на дороге.

— На переезде крути на железную дорогу, — приказал Морской.

«Татра» запрыгала по шпалам. Иногда задний мост со скрипом цеплялся за рельсу и казалось, машина вот-вот «сядет» на мост и не тронется с места. Но она прыгала дальше, тряслась, словно в лихорадке. Дребезжали стекла, скрипел кузов, что-то стучало и грюкало при ударах, но «татра» двигалась вперед. Проехали через мост, перекинутый с одного на другой берег Вага, миновали одиночную будку железнодорожного сторожа, стоявшую с заколоченными окнами.

— Всю душу вытряхнуло, — скривился Олевский. — Того и гляди, машина разлетится на части от этой тряски...

— Выдержит, — ответил шофер.

Подъехали через час с лишним к дороге и уже считали себя в безопасности, но впереди показался немецкий патруль. Машина свернула на проселочную дорогу, когда затрещали выстрелы и, ойкнув, схватился за руку надпоручик.

— Хальт!.. Хальт!.. — слышались крики немцев.

Со звоном прошли пули через заднее стекло, оставив рваную строчку. Олевский привстал на сиденье, выбил прикладом стекло и длинной очередью полоснул по эсэсовцам. А машина, как назло, еле ползла по раскисшей дороге. Морской открыл дверцу, высунулся наружу и, держа автомат в левой руке, стрелял в солдат.

Немцы остановились. И машина, выскочив наконец на сухую дорогу, быстро скрылась в лесу.

В Ружомбероке в это время шли повальные обыски. Гестаповцы, убежденные в том, что Морской в городе, засыпали улицы листовками с его описанием и обещанием награды тому, кто выдаст подполковника. К вечеру арестовали несколько заложников и на рассвете расстреляли. На следующее утро вновь взяли заложников.

Об этом стало известно в штабе отряда. Комиссар Григорьев сказал:

— Нужно сделать так, чтобы немцы сами убедились, что Морского нет в городе. Иначе они будут хватать людей без разбору.

В этот же день партизаны налетели на соседний немецкий гарнизон и разгромили его. Взяли двух офицеров. Привели к подполковнику.

— Вы знаете, кто перед вами? — спросил Григорьев офицеров, показывая на командира.

— Морской?! — в страхе попятились офицеры, узнавшие того, чей портрет им не раз показывали и за кем они безуспешно охотились.

— Слушайте внимательно, что от вас требуется, — обратился подполковник к немцам. — Мы вас отпускаем, но при одном условии. Вернетесь к своим и расскажете, что видели меня здесь...