Миры Пола Андерсона. Т. 1. Зима над миром. Огненная пора - Пол Андерсон

— Ты должен почитать за счастье, Сидир, что я не вырвала у тебя твою мужскую плоть.

Она так же безумна, как и все они, грохотало у него в голове. Просто лучше это скрывала. Безумное, бешеное племя. Он хлестнул ладонью её по щеке. Она не шелохнулась; грудь её вздымалась и опадала ровно, как прежде.

Сознание того, кем она была для него — кем она притворялась, — било топором ему в темя. Охваченный болью, он отплатил ей жестокостью за жестокость.

— Йяа! Знаешь, почему им не выстоять, твоим грязным дикарям? Я не говорил тебе раньше, потому… потому что надеялся… — Воздух резал ему горло. — Так вот слушай, сука. Если вы не сдадитесь, мы перебьем у вас всю дичь!

У неё вырвался глухой стон. Она закрыла рот рукой, отпрянула в дальний угол постели и съежилась там.

— Да, — безжалостно продолжал Сидир. — Бизонов, буйволов, диких лошадей, антилоп, оленей, диких ослов на холмах, карибу в тундре, лосей в лесах… Крестьянам это не под силу, пехоте не под силу, но бароммским конным лучникам по плечу. Пять лет — ив степи сгниет последнее стадо, и последние рогавики приползут выпрашивать пропитание к нашим хлевам. Поняла теперь, почему вам пора прекратить убивать нас — пока ещё не поздно? — Она прерывисто дышала открытым ртом. Ярость Сидира потонула в приливе острой жалости. — Дония, — пролепетал он и потянулся к ней. — Милая, прошу тебя…

— Йо-о-о, — вырвалось у нее. — Йа-р-р. Стоя на четвереньках, скрючив пальцы, как когти, она раскачивалась, уставив на него ярко-зеленые, окруженные белым ободом глаза с черными точками посредине. Нечеловеческие звуки, которые она издавала, пронизали холодом его хребет. Он попятился, держась за кинжал.

— Дония, не надо так, успокойся. Приди в себя. — Он наткнулся спиной на переборку.

— Р-р-ао! — взревела она и прыгнула.

Он увидел, как она летит на него со скрюченными пальцами, искаженным мертвенно-бледным лицом, оскаленными клыками, и выхватил нож. Но она уже обрушилась на него, и оба упали на пол. Она, придавив его собой, вцепилась ногтями ему в лицо у самых глаз. Хлынула кровь. Сидир старался ткнуть кинжалом ей в ребра. Как-то почувствовав близость лезвия, она извернулась, проворная и гибкая, как лесть, схватила его запястье, отвела удар. Сидиру потребовалась вся его сила, чтобы удержать оружие. Свободной рукой он отбивался. Дония сомкнула челюсти на его правом запястье и принялась его грызть. Правой рукой она вцепилась ему в горло, глубоко зарыв туда пальцы. Левая рука подбиралась к его паху. Ногами она зажимала его ногу, пригвождая к полу все его содрогающееся тело. Ее тяжко дышащая грудь прижималась к нему слишком крепко, чтобы он мог достать её, — удары его левого кулака она принимала спиной.

Сидир знал, что она способна его убить.

Он завопил. В каюту вбежал часовой и остолбенел при виде такого зрелища. Он не мог ткнуть пикой в это сплетение тел, не рискуя ранить своего командира, и огрел Донию древком поперек спины.

Она отпустила Сидира, взвилась, рухнула всем телом на солдата, сбила его с ног и выскочила на галерею. Снизу видели, как она в лунном свете спрыгнула оттуда на палубу. Любой другой, совершив такой прыжок, переломал бы себе кости. Но она вскочила и дунула в свой свисток. Солдаты пытались загнать её в угол, но им это не удавалось. Она увертывалась, отбивалась, лягалась и выла.

В ответ ей раздался чей-то рев. Снизу на палубу вынырнул огромный черный человек. Сидир выглянул наружу как раз вовремя, чтобы увидеть последнюю схватку. Черный человек нанес смертельный удар ножом одному рагидийцу, кулаком сломал шею другому. Вместе с женщиной они ранили ещё четверых. Бросились к борту. Прыгнули. Из реки поднялся столб воды.

Ушли!

Среди криков и топота раскачивались фонари, как большие обезумевшие светляки.

Сидир забыл про свою боль, забыл пережитые им потрясение и ужас — он сознавал только свою потерю.

— Дония! — стонал он в холодную ночь.

Со лба капала кровь, застилая глаза.

«Кого я зову? — как мечом резануло его. — Кто она мне? Или она и вправду ведьмино семя, а я околдован?

Прошлой ночью я сказал себе — «это сильнее меня». Раньше никогда не бывало, чтобы что-то оказалось сильнее меня».

Глава 9

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда Джоссерек проснулся. Недавние воспоминания быстро согнали с него сон. Тревога, сражение; сильное течение сносит их за полмили вниз, и он, опытный пловец, помогает Доний добраться до берега; они уходят от солдат, поднятых по тревоге горнами и световыми сигналами, и Дония, опытная охотница, ведет его; они смертельно долго бредут в направлении, которое она определила по звездам, пока наконец рассвет не позволяет им остановиться у затянутой льдом водомоины без риска окоченеть; они обнимаются единственно ради тепла и, обессиленные, погружаются в сон…

Джоссерек приподнялся и присел на корточки.

— Пусть этот день принесет тебе радость, — приветствовала его Дония на мягком рогавикском наречии. Когда она успела встать? Она взяла его нож и резала им траву.

Он встал и посмотрел вокруг. Из бескрайней синевы лился свет. Солнечное тепло ласкало обнаженный торс, снимало боль, исцеляло ломоту. До самого края этого чистого неба простиралась равнина. Ее покрывала трава в пояс вышиной, неохотно уступающая, если провести по ней рукой. Как море, она играла под солнцем бесчисленными красками, от густо-зеленой вблизи до серебристой на расстоянии. И как море, переливалась под ветром длинными волнами. Полевые цветы плавали в ней, как рыбы; редкие купы бузины и гигантского чертополоха выступали, как островки; далеко на западе рогатое стадо — сотни голов, прикинул Джоссерек — шло величественно, словно стадо китов. Порхали пестрые мотыльки. Вверху было царство пернатых — он мог назвать лишь немногих: жаворонок, полевой дрозд, черный дрозд с красными крылышками, ястреб, а вот клин перелетных гусей. Ветер гудел, гладил кожу, нес запахи зелени, плодородной земли, зверей, зноя.

Людей не видно. Это хорошо. Настороженность преследуемого ослабла в Джоссереке. Если только, конечно…

Дония оставила свою работу и подошла к нему. В ней не осталось и следа от ночной тигрицы-людоедки, которая потом обернулась лисицей, неутомимо запутывающей след. К нему плыла женщина, окутанная воздухом раннего лета, и волосы её, обрамляя улыбку, реяли над её грудью. «Клянусь Дельфином!» грянуло в его чреслах. Но рассудок сомкнул свой кулак: «Она тебя не звала. И у неё твой нож».

Нож она, однако, вернула. Джоссерек машинально сунул его в ножны. Штаны с поясом были единственной одеждой, которая случайно оказалась на нем, когда он играл под палубой в кости с другими кочегарами. Босые ноги, сбитые и израненные, болели. У Доний же ноги, казалось, совсем не пострадали, и вид у неё был не усталый.