Роль жертвы - Топильская Елена Валентиновна

— Во-во. В общем, дал Папа им денег, сняли они картину, и Папа устроил просмотр. Прокрутили кино, свет зажгли, они смотрят, ждут, а Папа молчит. Потом говорит: мол, ладно, ребята, деньги у вас назад забирать не буду, только вы никому не говорите, что это я вам бабки давал.

Костя заржал, а я удивилась.

— Что, ему не понравилось?

— Ага. Не понравилось. Но с тех пор этот Латковский с Папой закорешился. Вроде даже будет избираться в Законодательное собрание на Папины бабки. Вы не слышали, выборы-то в декабре будут?

Я кивнула. Значит, Латковский собрался баллотироваться. Тогда он явно не будет жаловаться на отказ в возбуждении уголовного дела по факту смерти его жены. Ему сейчас шумиха ни к чему, ни скандал, ни даже тень скандала.

— Там в кино Казаров на черном «порше» рассекает, — продолжал Барракуда. — Они эту тачку из Москвы пригнали. А у нас в городе только одна такая была, у меня. Я как-то сижу у шефа, а мне ребята звонят, говорят — где тачка твоя? Я говорю — как где? В гараже стоит. Они мне — нет, мы ее в городе видели. Я даже в гараж позвонил, мне сказали, там она. А это Назаров по городу катается, а ребята на номера-то не смотрят, думают, что моя тачка. Потом артист этот заехал в кабак пожрать, выходит, а у его тачки ребята стоят. А Пузо — ну, знаете, здоровый такой, его спрашивает лениво так: слышь, а где Коська? Он чуть не обделался...

Барракуда опять захохотал, здоровым смехом человека с чистой совестью.

Хотя можно признать, что он человек с принципами. Лешка мне рассказывал, что когда Барракуду взяли, убоновцы его пытались примерить на тройное убийство — президента топливного холдинга, его жены и дочки, которых расстреляли в машине из любимого оружия Барракуды — короткоствольного автомата «Узи». Но Костя гневно отверг эти инсинуации, а мотивировал знаете как? «Я, Алексей Евгеньевич, — сказал он, — человек с принципами. Сейчас много отморозков, которые за двести баксов маму родную грохнут. Но я не такой, чтобы детей вместе с родителями мочить. Я вот, если кого-то держал на мушке, то всегда одного мочил. А если заказанный вместе с ребенком идет, или там с бабой, я лучше подожду, пока один пойдет. В детей и женщин не стрелял». Вот так.

Из беседы с Барракудой, нечаянно свернувшей на интересующую меня тему, я вынесла убеждение, что мне надо срочно допрашивать всех членов съемочной группы фильма «Сердце в кулаке», а в первую очередь — режиссера Фиженского. И, конечно, целесообразно сделать это еще до моего отъезда в командировку в Коробицин. Вопрос только, когда. Собираясь в командировку, я как-то упустила из виду, что помимо своих собственных дел со сроками на мне еще по крайней мере пять Лешкиных дел, которые надо срочно закончить и сдать, не говоря уже про то, что если я уеду, то оголю район, и дежурить будет некому. Ну, и я совершенно не принимала во внимание, что дело об убийстве оперуполномоченного может запросто осесть в городской прокуратуре как общественно значимое; а я-то уже в мыслях распоряжалась им как своим собственным...

Выйдя из следственных кабинетов, я столкнулась с летевшим по коридору начальником оперчасти СИЗО Симановым. Потирая ушибленное при столкновении плечо, я поинтересовалась, что за пожар.

— Надеюсь, не захват заложников?

— Тьфу-тьфу-тьфу, — сплюнул Симанов через плечо. — Пойдем со мной, может, пригодишься.

Он направлялся к первому КПП, а поскольку именно там был выход из изолятора, мне ничего не оставалось, как следовать за ним. По дороге он рассказал волнующую историю про то, как из области приехала молоденькая милицейская следовательница.

— А ты же знаешь, их клиенты в нашем изоляторе сидят, и на экспертизы городские их следственные отделы завязаны. Если кто-то в Питер у них выбирается, то ему обязательно поручений надают выше крыши, по всем экспертизам пробежаться. Вот она и пробежалась. Пришла в изолятор с пакетом. Контролер ее спрашивает, что в пакете, она ему честно отвечает — анаша с химической экспертизы. Контролер ей предложил оставить пакет в камере хранения; знаешь, у нас камеры прямо в шлюзе на КПП?

Конечно, я знала. Далее Симанов поведал, что девушка сделала свои дела, вышла из изолятора, забрала из камеры хранения свой пакет, и уже в метро решила проверить, все ли там в пакете в целости и сохранности. Пересчитала, как она выразилась, стебельки анаши, и ужаснулась, так как вместо шестидесяти четырех в наличии было лишь пятьдесят восемь стебельков.

Она не поленилась вернуться в тюрьму и потребовать у контролера недостающую анашу. Контролер возмущенно ответил, что никакой анаши не брал и сто лет она ему не нужна. Девушка настаивала, в процессе у нее потекли слезы.

Кончилось тем, что Симанову позвонил растерянный контролер, который не вправе был оставить пост, но полноценно продолжать работу не мог. Он пожаловался, что девушка не хочет покидать шлюз, требует анашу и по мобильнику звонит папе. Туда уже вызван замначальника изолятора по режиму и начальник дежурной части, которые не знают, что делать в этой ситуации, а вырывать у нее мобильник боятся.

— Кто у нас папа? — спросила я. — Случайно не начальник ГУВД?

— Вроде нет, — на бегу ответил Симанов. — Правда, я не всех замов министра по имени-отчеству помню. Но ничего, отобьемся. Если что, поможешь?

Я заверила, что помогу.

Перед шлюзом скопилась громадная толпа, поскольку впуск и выпуск были приостановлены до выяснения обстоятельств пропажи анаши. Рыдания девушки были слышны аж на втором КПП. На правах помогающего разобраться я пробилась сквозь очередь и прошла в шлюз вслед за Симановым.

— Вот начальник оперчасти, — представил Симанова молоденький контролер, по лицу которого было видно, что за время этого шоу ему безумно осточертела не только девушка с ее анашой, но и вся тюрьма вкупе с начальником оперчасти, про себя уж я не говорю.

Услышав, что Симанов какой-то там начальник, девушка моментально бросилась ему на грудь и зарыдала еще громче. Сквозь рыдания были отчетливо слышны ее отчаянные слова:

— Скажите, Бога ради, где у вас здесь можно купить анашу?! Я уже и деньги собрала...

Симанов не то чтобы грубо, но бестрепетно оторвал от своего мундира выпачканные в туши для ресниц пальцы девушки и предложил не задавать глупых вопросов, а сначала разобраться.

— Что ж ты не скажешь, что у вас анашу можно купить в любой камере? — шепотом поинтересовалась я, стоя за плечом у Симанова. Он дернул этим самым плечом и, отвернувшись от девушки, вполголоса возразил:

— Обижаешь. У нас в камерах можно купить героин. А анаши давно уже нету. — После чего оборотился к девушке и мужественной дланью стер с ее левой щеки потеки туши.

— Сейчас разберемся. Вот я привел вам Марию Сергеевну, — при этих словах я чуть заметно наклонила голову как народная артистка, представляемая публике в рабочий полдень, а Симанов продолжал:

— Она опытный следователь, прокурорский работник, женщина; она мать, наконец. — Он обернулся ко мне за подтверждением: — Ты мать?

Я кивнула и шепотом спросила, при чем тут это.

— Но она же папе звонила, — так же шепотом пояснил мне Симанов, — может, это ее успокоит...

— Ну вот, — обратился он к девушке, сейчас все решим.

Я поняла, что надо что-то делать. Девушка уже икала от рыданий, а туши по лицу ее было размазано столько, что она казалась загримированной под Аиду. Я решительно вытащила у нее из под мышки пакет с анашой, и пока Симанов елозил по ее лицу своей лапой, добавляя черных разводов, я стала пересчитывать стебельки.

Насчитав шестьдесят четыре штуки, я стала вспоминать, а сколько было нужно. Пока я вспоминала, я перепроверила себя и посчитала еще раз. Ошибки не было, ровно шестьдесят четыре. Начальник дежурной части и зам по режиму все это время стояли навытяжку и явно думали о чем-то своем.

— Прошу прощения, — вмешалась я в общение Симанова и юной следовательницы, — а сколько надо стебельков?

— Шестьдесят четыре, — прорыдала девушка.

— Ну так здесь шестьдесят четыре, — я отдала ей пакет.