Любовь со второго взгляда - Алла Сурикова

— Ай да Армен! Ай да молодец!

Снимается эпизод в фойе. Армен, Ролан Быков, Соломин, Варпаховская и другие… Ролан везде ищет высший смысл, не забывая при этом обязательно оказаться лицом на камеру. Армен — великодушно снисходителен… Спиной — так спиной… Хотя спина иногда играет и… выигрывает. В одном эпизоде навстречу Армену спиной к камере идет моя восемнадцатилетняя дочь Кира… Смущается… Армен полушутя подсказывает ей: Пошевели органикой!..

Ну, она и нашевелила…

После долгого перерыва в общении я снова встретилась с Роланом Быковым… На съемочной площадке…

Я — как бы на сцене… Маэстро — как бы в восьмом ряду…

Хотя Ролан конечно же не тот человек, который, даже снимаясь у других режиссеров, может «сидеть в восьмом ряду» и с умилением смотреть «на сцену». Приглашаешь Ролана на роль — расслабься насколько можешь и получи удовольствие: от напора таланта, от ста пудов предложений, от фонтанирования без конца, от перетягивания на себя всех одеял сразу…

Но он был такой! — и другим быть не мог, и его можно и нужно было воспринимать и любить Таким. Или не соприкасаться и тогда не воспринимать вовсе… Талантливые люди редко бывают удобными…

Ролан сыграл роль, точнее, большой эпизод — театрального режиссера, который ставит детский музыкальный спектакль, а мечтает о «глобалке». Но ставит честно, истово, поскольку для него нет мелочевки… И еще у него запись на телевидении, интервью для журналистов, театральный курс, прослушивание «девочек по протекции», и еще, и еще… Он сыграл себя — ярко, задиристо и… горько.

В небольшом эпизоде в роли актрисы снялась жена Ролана — актриса Лена Санаева. Пустой зал, на сцене уставший гений, которого донимает очередной проситель… А в зале она — его жена, его актриса, его Баба-Яга — одинокая, влюбленная, незаслуженно задерганная режиссером… Глаза влажные от набегающих и невыплаканных слез.

Меня вы знаете так слабо,Во мне вы видите врага.А я, во-первых, просто баба,И только во-вторых — Яга…

— поет она самоотверженно куплеты, написанные Юрием Энтиным. А режиссер на репетиции неистовствует (почти весь текст Ролан импровизирует — для виду согласовывая его со мной. А я для виду соглашаюсь, понимая, что проще снять, чем вступать в длинную дискуссию):

— Ну какая вы Баба-Яга?! Это же роль! Это тебе не Дездемона, которая подставила шею — и зритель твой, потому что жалко! Ты должна увлечь зрителя! Это же сегодняшняя Баба-Яга! Когда сегодня пугают — это не страшно. Когда завлекают — вот ужас! «Меня вы знаете так слабо…» — чтобы кошмар, чтобы мороз по коже! Обратитесь к своему жизненному опыту… Вы же красивая барышня… Вы же понимаете, о чем я говорю… Ведь не один холостяк при взгляде на вас холодел от ужаса! Еще раз сначала!

Из маленького проходного эпизода Ролан создает фильм в фильме, но сопротивляться этому нерентабельно, потому что получается интересно…

А монолог о панихиде для меня по сей день звучит особенно пронзительно… И на панихиде по Ролану я все время вспоминала его слова и его голос…

— Дорогой мой, — обращается герой Ролана к своему прохиндею-директору (Армен Джигарханян), — наша жизнь состоит не только из дней и вечеров, когда мы работаем… В ней есть ночи, когда мы думаем… И думаем не о бифштексах и ставках, а думаем о гражданской панихиде, о своей, о том, кто на нее придет и что скажет. И что НЕ скажет. В молодости я хорошо спал. Я легко себя растрачивал. А сейчас у меня нет времени… Так что уж вы меня извините… (Звонит телефон. Герой Ролана хватает трубку и говорит о себе в третьем лице): ОН УМЕР. Вчера.

На сдаче картины генеральный директор чуть не вырезал этот монолог Ролана, обращенный к себе. Я никак не могла понять, почему… Топталась вокруг, сопротивлялась, обижалась. Тогда Сизов мне объяснил — наедине: нынешний генсек К. У. Черненко при смерти… — о чем он сейчас должен думать? О панихиде? О своей? — и далее по тексту…

Мы снимали в Театре им. Пушкина. Снимали по ночам — дни и вечера были заняты театром — нам давали только ночи… На одной из съемок, запрыгивая на сцену, Ролан сильно подвернул ногу. Но не ушел, просто часть роли прохромал, так аккуратно и артистично, что в кадре этого не видно.

В одну из таких ночей снимался эпизод, когда герой Виталия Соломина приходит к герою Ролана — уладить кое-какие делишки, не для себя — для кое-кого, чтоб тот, в свою очередь, — кое-что для кое-кого следующего…

Ролан, как я уже говорила, усиленно рекомендовал мне другого актера. А у Виталия какая-то сумасшедшая чувствительность на искренность отношения к себе… и всегда тигриная выжидательная готовность к прыжку.

Напряжение повисло сразу, как только актеры встретились на репетиции. Но как интеллигентные люди — никаких внешних признаков, никаких прямых выпадов, никакого резкого проявления. Только мне — свои прямо противоположные предложения. Оговариваем сцену.

Виталий: — Я выйду из этой кулисы и пройду вон туда.

Ролан: — Нет, пусть он выйдет из той кулисы и пройдет вон туда.

Это не имело никакого принципиального и художественного значения. Но каждый из них должен был «поднять заднюю ногу».

Я, как заправский арбитр, сказала:

— Снимем два варианта. Из той кулисы и из этой.

Было три часа ночи. Я понимала, что успеем мы снять только один вариант.

И начала снимать с того, который предлагал Соломин. Да, Ролан был моим учителем и даже более. Но с Виталием мне предстояло снять еще полкаргины, а с Роланом — еще одну сцену, от которой я в крайнем случае могла отказаться.

Сняли вариант Виталия. Шесть утра. Конец смены..

— Всем спасибо. Съемка окончена. Больше не успеем. Извини, Ролан.

Ролан все понял. Говорит Лене:

— Она меня растоптала…

Лена тихонько мне:

— Не обращай внимания. Мы с ним поругались — он взвинчен.

Три месяца Ролан со мной не разговаривал. До озвучания. На озвучании он посмотрел материал. Остался доволен своей ролью и простил меня.

Потом Саша Митта, коллега, режиссер, напишет в журнале об этой работе: «Хвалить Ролана Быкова… все равно, что восхищаться рассветом. Он всегда прекрасен. Проблема в том, чтобы его не проспать. Быков — актер такого уровня, о котором не стыдно писать, заканчивая каждую фразу восклицательным знаком. Ниже уровня большого мастерства он не трудится нигде. Однако роль театрального режиссера, которую сыграл в картине Ролан Быков, выделяется среди его работ. Там есть и точность зарисовки с натуры, и злая острота самоиронии, и серьезная щемящая нота, когда по ходу действия мы мимоходом прощаемся с этим «сжигающим себя творцом» во время привычного для него сердечного приступа. И понимаем, как дорого он оплачивает свою круглосуточную круговерть».