У кладезя бездны. Псы господни - Александр Афанасьев

Я медленно повернулся. Четыре урода – кожаные куртки на голое тело, крысиные бородки, агрессивная злоба и убожество. Точно, арнауты или цыгане.

– Деньги есть, чувак?

– Есть, – покорно ответил я.

Ни слова не говоря, достал пистолет и выстрелил тому, который показался мне самым крутым, в колено. Оглушительно грохнул пистолет, запахло горелым порохом, бандит завизжал как резаный и упал, где стоял. Остальные бросились от главаря врассыпную, даже не пытаясь ему помочь, – и в обратную сторону побежал я, моля Деву Марию не наткнуться на полицейского. Никакого другого языка эти твари не понимали, и сожалеть о содеянном я не собирался. Будут знать, что помимо овец можно наткнуться и на волкодава…

Вот так вот я провел этот день. Имел возможность выбирать из трех очаровательных женщин – и в итоге мне не досталось ни одной. Но расстраиваться я не спешил – в отличие от контр-адмирала Кантареллы я еще был жив.

21 июня 2014 года

Римская республика

Когда-то давно – это было так давно и так далеко, что кажется, будто это было с кем-то другим, не со мной – один очень мудрый человек… нет, он не взялся учить меня жизни, у него на это просто не было ни времени, ни желания. Просто он дал мне несколько дельных советов, как выполнять свою работу и остаться в живых. Это было давно… мне тогда не было и тридцати лет, и я впервые готовился отправиться «на холод», в Великобританию, в страну «главного противника», чтобы работать там под прикрытием, под именем офицера британского СБС, специальной лодочной секции, Александра Кросса. Я тогда не понимал – с чего это Каха Несторович Цакая, несменяемый товарищ министра внутренних дел империи, вдруг дает мне какие-то советы. Это сейчас я понимаю, что он отправлял меня на смерть и потому хотел хоть немного облегчить свой груз вины, снять хоть немного камень со своей души. Но я выжил, легализовался, четыре года активно работал в Великобритании, чтобы потом предпринять еще более длительный вояж «на холод» – в Североамериканские Соединенные Штаты. Советы Кахи Несторовича я запомнил и всегда пользовался ими. Возможно, это позволило мне остаться в живых.

Один из таких советов: если есть сомнения – сомнений нет!

В одном из прокатных агентств я нанял другую машину: «Майбах» слишком заметен, он нужен мне был на один вечер, и не более того. Вместо «Майбаха» я нанял «Альфа-Ромео», итальянский аналог экипажа «Баварских моторных заводов», которые я сильно уважал в молодости…

Мне нужно было снова в монастырь, и я решил, что свободного времени у меня нет – совсем. Поэтому, предприняв определенные меры предосторожности, чтобы убедиться в отсутствии слежки, через несколько часов я был уже перед воротами монастыря. Закрытыми воротами монастыря.

Я нажал на клаксон – и громкий звук как будто осквернил чистоту и благодать этого места…

Собственно говоря, я ничуть не был удивлен, что церковь убивает в защиту своих интересов. Осталось понять: то, что произошло на приеме у барона, – это игра церкви или русской разведки, старший офицер которой сидит в монастыре под именем аббата Марка? Я должен знать это хотя бы для того, чтобы согласовать наши действия…

Как я мог предполагать, первые боевые отряды церковь начала организовывать в начале – середине тридцатых годов. После кровопролития конца десятых, после вялотекущей гражданской войны двадцатых, с земельными переделами, офицерскими заговорами, расстрелами мятежных уездов с аэропланов, пулеметным огнем из барских домов – в тридцатых стало ясно, что власть, скорее всего, устояла и на смену внутренней угрозе приходит угроза внешняя. Англии удалось установить свои позиции на море, построить авианосный флот, и теперь она готова была к реваншу. Полем для новой Великой Игры стал Ближний Восток, сюда смещались интересы всех игроков. Главным призом было Междуречье и Аравийский полуостров – никто не знал тогда, сколько там нефти, англичанам он был нужен для того, чтобы закрепиться на нем и потом значительными силами пехоты и бронетехники наступать на юг, поддерживаемый находящимся в заливе британским флотом. Нам Аравийский полуостров был нужен для того, чтобы не дать англичанам сконцентрировать мощные наземные силы против нас.

В предвоенный период англичане бросили на Восток знакомых еще с двадцатых годов троцкистов и эсеров-заговорщиков, мы спешно создавали укрепленные казачьи станицы, усиливали Ближневосточное казачье войско, строили аэродромы. Естественно, это приходилось не по вкусу местному населению, восстания происходили то тут, то там, грозясь из отдельных очагов перерасти в великий пожар общего восстания арабов против русской самодержавной власти. Естественно, англичанам это было как нельзя впору.

Тогда – вероятно, на тридцатые годы, приходится пик противостояния между самодержавием и православной церковью. Ни для кого разумного секретом не является тот мерзкий факт, что весь конец десятых и двадцатые годы церковь ставила на свержение самодержавия. Батюшки не только не пропагандировали против троцкистов, большевиков, меньшевиков, эсеров, всякой прочей мрази, а иногда и прямо поддерживали их антиправительственную агитацию, говоря, что верха живут не по-человечески. Власть была вынуждена организовывать внецерковные объединения, такие как Христианский союз русских рабочих, и через них вести работу в рабочей среде. Охранительный Союз Михаила Архангела также в самом начале двадцатых откололся от церкви, а офицерские организации изначально бравировали своим неприятием церкви и атеизмом. Церковь платила ненавистью, отлучая тех, кто подавлял крестьянские или заводские восстания, и не допуская к причастию.

В тридцатые годы между властью и церковью произошел новый раскол, теперь уже по вопросу ислама. Все было просто: Англия приказала своим агентам разлагать тыл будущей войны – и они это с удовольствием делали. В арабскую деревню приходил эсер и начинал объяснять безземельным феллахам, работающим на земле феодала, о том, как хорошо будет, когда наступит крестьянская правда, когда всю землю разделят и отдадут тем, кто на ней работает. Феллахи чесали в затылке и шли к мулле, чтобы тот объяснил, им что делать. Мулла говорил им, что агитатор безбожник и действует не по воле Аллаха, после чего феллахи приходили к агитатору и отрезали ему голову. А все потому, что мулла чаще всего и был феодалом: русская самодержавная власть признала их права, оказала им помощь, признала ислам второй государственной религией и допустила ислам в общественную жизнь наравне с православием. В свою очередь эсеровские и троцкистские боевики из разгромленных полицией ячеек искали помощь и убежище и чаще всего находили в монастырях, где становились монахами. Монахами становились и некоторые из полицейских и военных, проливших много крови и теперь отмаливающих грехи. Православная церковь, опасаясь усиления ислама, вместе с казаками, переселенцами, русскими инженерами шла на Восток, ставила там монастыри и храмы[25]. Их надо было защищать от арабских бандитов и налетчиков: так церковь училась защищать сама себя, притом что для некоторых монахов бельгийский браунинг в руках был намного привычнее креста. Постепенно, в шестидесятые-семидесятые годы противоречия между властью и церковью сгладились, и русская православная церковь Константинопольского патриархата[26] стала одним из инструментов русской экспансии за рубежом. В этом нет ничего плохого, точно так же протестантизм – элемент влияния САСШ, английский протестантизм или англиканство. И глупо думать, что у православной церкви меньше фанатичных и умеющих обращаться с оружием сторонников, чем у мусульман. В конце концов, павший в битве на Куликовом поле богатырь Пересвет был монахом.

Вот только стрелять в центре чужой столицы, в цитадели католичества из ручного пехотного огнемета – это уже слишком. Равно как и давать приют, укрывать и поддерживать явного террориста. С этим церковь не может иметь ничего общего, и именно это я и намеревался сказать аббату Марку. Конечно… мы все дети своего времени, когда нет никаких пределов и нет никаких границ… но вот церковь – должна иметь края.

Ражий монах вышел из калитки в массивных дверях.

– Кто ты, путник? – спросил он. – С добром ли пришел?

– С добром или со злом – это решать вашему настоятелю. Есть разговор. Я адмирал русского флота Воронцов, – назвал я свое настоящее имя.

Ворота открылись…

Аббат Марк честно выслушал всю мою десятиминутную обвинительную речь, не сказав в ответ ни слова…

– Когда-то давно, – сказал он, – когда я еще не был служителем Господа, а служил Его Величеству, я пришел в храм. Потому что многое узнал и разуверился… нет, не в Боге – в человечестве…