Чернильный орешек - Синтия Хэррод-Иглз

– Я попросила папу оставить нашу беседу в секрете, пока я не поговорю с тобой: я хотела сама сообщить тебе…

– Весьма любезно с твоей стороны, – резко отозвался он.

Хиро с мольбой посмотрела на него, но он не поднял на нее глаза.

– Гамиль, ну пожалуйста, не сердись. Я не хочу, чтобы тебе было больно, и не понимаю, почему это происходит, но вижу, что ты страдаешь.

– Ах, ты не понимаешь? Нет, должно быть, все-таки понимаешь, а иначе с какой стати ты решила, что должна рассказать мне об этом сама? Выходит, он все же добился своего, этот молодой господин Кристофер, – с горечью продолжал он. – Господину Морлэнду удалось отобрать у меня сестру. Что ж, вполне в духе Морлэндов, не так ли? Они считают, что имеют право на все, чего только ни пожелают. Хозяева мира!

– Гамиль, ну почему ты считаешь, что он отбирает меня у тебя? Как он может это сделать? Пожалуйста, не говори таких вещей. Я твоя сестра, мы же с тобой близнецы, как может мое замужество что-либо изменить?

– Ты была моей сестрой, – произнес он, наконец, посмотрев на нее, и Хиро даже вздрогнула от боли в его глазах. – И тебе всегда хватало этого, пока не появился он. А теперь тебе только он и нужен. Он займет мое место, отныне он станет для тебя главным в жизни.

– Неправда! – закричала Хиро. – Ты всегда будешь главным для…

– Так тогда не выходи за него замуж! Скажи, что не хочешь выходить за него!

Хиро молчала, беспомощно уставившись на брата.

Снова отвернувшись от нее, Гамиль в гневе воскликнул:

– Вот видишь! Не желаешь от него отказываться! Ты скорее откажешься от родного брата!

– Но почему мне нужно от кого-то из вас отказываться? С какой стати должен быть такой выбор? – плакала Хиро.

Гамиль горько рассмеялся.

– О, выходит, ты уже переняла у него эту черту? Ты хочешь всего полной мерой, как истинная Морлэнд. На сей раз, даже если он и последний, тебе этого не удастся. Ты выбрала его – так вот и пользуйся им теперь.

С этими словами он пришпорил свою перепугавшуюся лошадь, припустив ее галопом, чем заставил Златогривого даже попятиться от удивления. Пытаясь удержать своего скакуна, Хиро крикнула вслед брату:

– Гамиль! Куда ты? Гамиль!

– К дьяволу! – пронзительно выкрикнул он через плечо.

В этот вечер в доме царила напряженная атмосфера. Хотя подобное и казалось невероятным, Хиро и Гамиль, похоже, поссорились, поскольку девушка возвратилась одна и сбивчиво объяснила, что брат остался переночевать в Уотермилле, чтобы составить компанию Сабине. И никаких объявлений так и не было сделано. Руфь, встревоженная и озадаченная, размышляла о том, что же произошло. Ведь, конечно, дядя Эдмунд не мог возражать? Но тем не менее, Кит в течение всего вечера так ни разу и не посмотрел на нее. Нет, она должна, должна поговорить с ним и все выяснить. Ее глаза постоянно следили за кузеном, и когда все расходились по своим спальням, он все же обратил на нее внимание, взглянув несколько озадаченно, что девушка, естественно, истолковала на свой лад.

Руфь нарочно задерживалась в зале, а потом на лестнице и, наконец, была вознаграждена, увидев, как он проскользнул в длинный зал. Она выждала еще немного, удостоверилась, что никого нет поблизости, а потом, задув свою свечу и поставив ее на пол, тихонько прошла к другой двери в зал и прошмыгнула внутрь. В длинном зале то место, где стояла Руфь, слабо освещалось догорающим камином, а в другом конце был виден тусклый, мерцающий свет свечи, которую заслоняла рука. Руфь разглядела профиль Кита. Она двинулась было к нему, но тут же замерла: он убрал руку от слабого пламени свечи, и в ее усилившемся отблеске Руфь увидела, что он был не один.

В дверях стояла Хиро, и Руфь вначале с недоумением, а потом с ужасом наблюдала, как Кит шагнул к ней и, поколебавшись, положил ей руку на плечо и поцеловал слегка повернувшееся к нему лицо.

– Так, стало быть, это означает «да»? – негромко произнес Кит.

Лицо девушки потянулось к нему, словно цветок к солнцу.

– А ты мог в этом сомневаться? – спросила она.

– Но твой брат…

– Я ему рассказала. Мне хотелось бы, чтобы он воспринял это по-иному, но тут уж я ничего не могла поделать. Ты не думай об этом, Кит. Это – моя забота, а не твоя.

– Любая твоя печаль отныне и моя тоже. О, дорогая…

И он опустил свечу на буфет позади себя, чтобы обнять Хиро и привлечь к себе.

– Я люблю тебя, – едва слышно проговорила она.

Довольно долго они стояли неподвижно, и в полумраке зала казалось, что их тела составляют единое целое. Во всяком случае, незримому для них наблюдателю трудно было что-то разобрать. Руфь стиснула руки и сильно прикусила губу, не замечая боли, хотя уже ощутила соленый вкус крови, тонкой струйкой побежавшей в рот. А когда Хиро, наконец, пошевелила головой, чтобы снова поднять взгляд на Кита, пламя свечи отбросило свет на блестящие белокурые волосы девушки, и Руфь увидела, как его рука, появившись из тени, коснулась щеки Хиро. Это было сделано с такой нежностью, что у Руфи перехватило дыхание от отчаянных усилий не разрыдаться в полный голос.

– О, дорогая моя… – Голос Кита, хотя и тихий, вполне отчетливо долетал до Руфи через темную комнату. – Я люблю тебя всем сердцем, всей душой. Все во мне, все, что у меня есть, отныне твое, все-все: мои руки, чтобы держать ими тебя, мое тело, чтобы согревать тебя, мой язык, чтобы возносить тебе хвалу, моя острая шпага, чтобы защищать тебя… и моя жизнь, чтобы служить тебе, Хиро. Бери меня, моя дорогая, и держи покрепче…

Голос его прервался, и голова склонилась к лицу, которое он все еще держал в ладонях. И когда оба эти лица встретились, Руфь, не в силах более переносить этой муки, крепко зажала рукой губы и, спотыкаясь, бросилась вон из комнаты, уже не беспокоясь, что они могут услышать ее. Оказавшись за дверью, она в темноте сшибла ногой свой подсвечник и, всхлипывая, на ощупь пробралась вниз по лестнице, потом – через холл. Повинуясь животному инстинкту, девушка искала какое-нибудь укромное местечко потемнее, чтобы укрыться там и зализать свои раны. Руфь толком не понимала, куда идет, но ей показалось правильным, что в конце концов она очутилась в конюшнях. Зефир спал в своем стойле, слегка приподняв заднюю ногу и свесив голову, но он, похоже, не был возмущен тем, что его разбудили. Руфь проскользнула поближе к коню, в изголовье его стойла, прислонилась к шее Зефира, и ее горячие слезы закапали на его гриву. Он слегка переместился, приспосабливаясь к ее тяжести, но больше не двигался, разве только для того, чтобы время от времени с нежностью легонько толкнуть ее своей мордой. Зефир испытывал легкое любопытство по поводу этого соседства, но совсем не беспокоился.