Планета Тивит - Александр Харламов

нищенской пенсией. Тут и пошло самое интересное. Болезнь стала прогрессировать. С увлечением Олег стал рисовать везде, где только можно странные фразу и знаки, на первый взгляд никак не связанные между собой, но имеющие вполне логичное продолжение. Когда места в квартире для наскальной живописи стало не хватать, он перешел на подъезд и улицы, а еще через несколько лет, когда соседям это все надоело, они вызвали неотложку и поместили мужчину в психиатрическую лечебницу. Там Митусов находился порядка пяти лет, пока в девяносто девятом году не скончался от туберкулеза. Хоронить его не стали, а тело кремировали. Мать вскоре умерла, сестра отправилась в поисках лучшей жизни заграницу, как многие из соотечественников в тот период. Квартиру продали некой компьютерной фирме, у которой Максим с Красовской ее и выкупили по сходной цене.

Вот, если кратенько, и вся история…Максим откинулся на спинку сидения машины и отложил листок со справкой в стороны. Оставалось два неясных момента в биографии этого сумасшедшего харьковского художника. Откуда он появился? Как стал директором магазина? И почему его тело не выдали матери для нормального традиционного погребения? И куда делась диссертация? Из-за нее ли он сошел с ума, или было что-то еще, о чем официальная хроника предпочитает не упоминать?

Вопросы следовали один за другим, не давая пока что ни одного мало-мальски вразумительного ответа. Для того, чтобы разобраться во всем этом, следовало начать с начала…С чего? Наверное, с бывшего НИИ и руководителя диссертации Митусова профессора Головко.

Через заявку в паспортный стол, сделанную неофициально, Максиму удалось выяснить, что профессор Головко Иван Никитич живет по улице Академика Павлова, недалеко от клуба «Радмир». То есть, практически, на другом конце города, скрепя зубами, полковник отправился туда, радуясь лишь тому, что следующим местом его посещения была Первая Психиатрическая Больница, которая была по пути, но в которой он решил побывать после. Чтобы разобраться в произошедшей ситуации с Олегом Митусовым, а соответственно и с его женой, следовало начать сначала, а сначала была именно диссертация, так и не увидевшая свет.

Он свернул влево, повинуясь властному голосу навигатора, на грунтовку, бывшей когда-то, несомненно, асфальтом. По обе стороны от дороги потянулись небольшие аккуратные домики частного сектора, со старыми деревянными рамами, потертой дерматиновой обивкой, и даже с настоящими сараями, в которых кудахтали настоящие куры. Дом номер шесть, в котором проживал профессор Головко, оказался совсем уж неухоженным снаружи. Часть стены, смотрящей на улицу, пошла трещинами, калитка из потемневшего штакетника покосилась, повиснув на одной петле. Некогда прекрасный яблоневый сад зарос молодой порослью клена. На миг, Макс усомнился, что Головко еще жив. Ведь могло быть и так, что в паспортном столе что-то напутали, до них не дошла информация… Притормозив перед полуразрушенным забором, полковник полиции вышел из машины и огляделся. Дверь на веранду была полуоткрыта. На высоком крыльце стояли стоптанные резиновые галоши, покрытые толстым слоем грязи. Из чего полицейский сделал вывод, что в доме все же кто-то живет. Он негромко крикнул, давая о себе знать:

– Хозяин! Есть кто дома? – но ответом ему стала тишина, тогда он ловко перемахнул через невысокий заборчик и прошелся к дому, аккуратно ступая по мягкой прелой прошлогодней листве.

– Иван Никитич! – позвал он, вглядываясь в зашторенные окна дома. Показалось ему или просто это была его фантазией, но крайняя шторка немного была отдернута, как раз настолько, чтобы легко можно было рассмотреть незваного гостя.

– Иван Никитич! Не бойтесь! Я из полиции! Моя фамилия…

– Стой, где стоишь, сволочь! – раздался позади него напряженный, чуть хрипловатый старческий голос. – Знаю, я вашу полицию…Руки в гору!

Макс медленно, стараясь не спровоцировать Головко, повернулся к нему лицом. Перед ним стоял довольно крепкий для своих лет мужчина годов эдак восьмидесяти. В руках его блестел вороненой сталью револьвер, почти ровесник профессора, рука которого ничуть не дрожала, целясь прямо Максиму в живот.

– Я сказал, руки в гору! – прошипел дед, буравя полицейского ненавидящим взглядом.

– Послушайте, Иван…

– Тихо! – рявкнул тот так, что полковник вздрогнул. – Оружие есть?

Макс кивнул, медленно потянувшись к кобуре.

– Нет, дорогой мой…– покачал головой старик. – Вместе с кобурой снимай! Мы тоже не лыком шиты…Войну прошли.

Какую войну прошел дед, Макс не стал уточнять, потому что если это была Великая Отечественная, то лет Головко должно быть далеко не восемьдесят. Ремень с легким шелестом упал на траву вместе с кобурой.

– А теперь отбрось его ножкой в сторону, мил человек…– попросил химик, указывая вороненым дулом револьвера место, куда Макс должен был точно сдвинуть свое оружие. – Вот после этого можно и поговорить…– хмыкнул довольно старик, не опуская пистолета. – Без свидетелей, так сказать…Только учти, парень, что я человек в возрасте, с нервной системой у меня непорядок, нервишки шалят, знаешь ли, а значит, будь добр, стой смирно! Иначе дернешься, чуть в сторону, а я тебя пришью, и самое удивительное, что за это мне ничего не будет. Ибо не подсуден я с некоторых пор…

– Шустр ты, дед, не по годам! – хмыкнул Максим, успокоившись немного от того, что убивать его прямо сейчас сумасшедший старик не собирается.

– Какой есть…Говори, зачем пришел? – нахмурился он, разглядывая Макса, тем самым давая рассмотреть повнимательнее и себя. Одет он был в старый потертый пиджак и идеально выглаженные брюки, рубашка – вышиванка радовала глаз, выглядывая из черного воротника. Старомодные, но начищенные до блеска, туфли были слегка стоптаны на пятках, но выглядели почти прилично.

– Поговорить…– пожал плечами Максим, поглядывая на руку с пистолетом, которая так и не опустилась, уставившись вороненым дулом куда-то ему в область пупка. Скорее всего, чтобы не промахнуться.

– Были уже такие! Говорили! О чем? – нахмурился Головко, оказавшийся довольно бойким старичком, который своего не упустит.

– Точнее о ком…Я из полиции! – медленно, чтобы не испугать профессора, Максим полез за удостоверением, надеясь, что хоть красная корочка бдительного деда немного успокоит, и он перестанет целиться ему в живот с боевого оружия.

Головко выдержал паузу. Палец на спусковом крючке несколько раз дрогнул, но так и не выстрелил.

– Брось мне его сюда…

Максим шагнул чуть вперед, но был остановлен грозным рыком.

– Я сказал, брось!

Корочка полетела на землю. Да уж… Вот тебе и профессор химии – божий одуванчик. Подумал про себя полковник полиции. Что же тебя так напугало-то в твоей жизни, что ты даже корочкам полиции не доверяешь?

Не спуская глаз с мужа Яны, дед потянулся за удостоверением. Раскрыл его, удовлетворенно хмыкнул.

– Как настоящее! Научились, суки, делать…

Из уст образованного человека столь открытое ругательство было неприятно слышать.