С птицей на голове (сборник) - Юрий Петкевич

Процессия вышла на лоснящийся новый асфальт, и — колокольчик отзвонил по дедушке Яше. Поднялся ветер, небо заволокло тучами, и, когда в разрывах между ними падали снопами во все стороны лучи солнца, становилось нестерпимо жарко, а потом пробирал озноб от надвигающихся мрачных теней. На кладбище батюшка еще помолился, затем гроб заколотили и опустили в могилу. Ветер развеивал с лопат песок и сыпал в глаза. Наконец поставили крест — как на сельских кладбищах ставят — в ногах. Бабушка Люба упала на холмик над могилой и напоследок всласть поплакала. Дядя Свечкин поднял ее и повел домой. И, ведя ее, чувствуя, как старуха, оставшаяся одна, прилепилась к нему, вспомнил про молодую Юльку, которую безответно любил, и горько усмехнулся над собой, понимая, что ему теперь только на бабушке Любе жениться.

Дядя Свечкин привел ее на поминки; после молитвы все засуетились за столом, будто обрадовались, похоронив дедушку Яшу. Распахнули окна — как раз начался дождь и запахло прибитой пылью, но дождь ненадолго — едва побрызгал, тучи разошлись, и — опять солнце. Дяде Свечкину наложили в тарелку еды и рюмочку налили. Он вспомнил про Юльку и выпил, не выдержал и посмотрел на нее, затем — на Ваньку, ее мужа. Они рядом не сидели, но дядя Свечкин заметил, как Ванька оглянулся на жену, а потом еще раз оглянулся. Дяде Свечкину налили вторую рюмочку, и он, когда целый день не ел, еще выпил, не закусывая.

После поминок он еле выбрался на улицу. Навстречу показались машины; впереди милицейская, и когда дядя Свечкин упал, из громкоговорителя — так что и на лугу за речкой услышали — раздалось:

— Товарищ, немедленно подымитесь!.. Товарищ!!!

Но дядя Свечкин не мог подняться, и никто ему не помог — выйдя с поминок, с изумлением все вытаращились на проносящиеся мимо черные машины с черными стеклами. Теперь понятно, зачем согнали на дорогу столько рабочих, и стало ясно, что асфальт проложили только для того, чтобы эти машины проехали. Когда все смотрели, не дыша, на них, Ванька оглянулся и взял за руку Юльку. Она вспомнила лучшее свое время с Ванькой и, не спрашивая, где он был, простила его и побежала за ним в кусты, куда он не раздумывая повлек ее, чтобы остаться наедине.

Черные машины, одна за другой, свернули с асфальта к речке и остановились возле армейской палатки с окошками. Из машин вылезли дяди в черных костюмах и стали смотреть на небо. На другом берегу пьяницы замахали усерднее косами, а бригадир подгонял их и тоже посматривал в небо. Солнце пекло нещадно. Нюрочка рвала цветы, а весь луг в цветах — девочка очень устала и расплакалась. Затарахтел над головой вертолет — его тень промелькнула через речку, и на воде от кружащихся лопастей поднялись волны. Из вертолета выбрались какие-то дяди, сразу прошли в палатку, а за ними те — из черных машин. Нюрочка все еще плакала. Она не знала, сколько проплакала, а когда дяди выбрались из палатки, один из них услышал, как девочка плачет, подошел к берегу и через речку помахал рукой. Нюрочка догадалась, что это самый главный дядя. И вот тут крик, который у нее жил внутри, вырвался наружу. Она так закричала, что личико побагровело и жилы на шейке вздулись: аааааааааа!!! Но дядя этот напился похлеще мужиков на лугу, шатался и не мог понять, чего кричит Нюрочка. Услышав, как она кричит, дядя Володя воткнул косу косьем в землю и зашагал к девочке. Самый главный на другом берегу все еще махал Нюрочке рукой, но другие дяди увели его и посадили в вертолет — никому не было дела, чего кричит маленькая девочка. Закачались кусты, и полегла трава, опять волны поднялись на речке…

Майский снег

1

С самого утра пришла Маруся.

— Вчера забыла на речке платок — боюсь одна сходить.

— А дядя Вася?

— Мы поругались, — отмахнулась Маруся. — Да я и не хотела про платок ему говорить, потому что это он его мне подарил.

Издали, свернув с асфальта на проселочную дорогу, услышали моторную лодку. Когда сбежали вниз — по реке еще расходились волны. У машины с будкой стояли на дороге какие-то люди.

— Они и вчера здесь стояли, — сказала Маруся. — Пошли дальше.

— Вчера был чудный день, — вспомнил я.

— Но войдешь в воду, и страшно окунуться.

— Зато, когда вылезешь на берег, будто заново родился!

— Да, — подтвердила Маруся. — Но дядя Вася этого не понимает. Сидел на берегу и смотрел, как я купаюсь, а сам в воду не полез. Нет, пошли дальше. Туда, на песочек. Я очень люблю это место, хотя, когда купалась здесь с тобой прошлым летом, у меня украли кошелек…

Дальше разросся ивняк на берегу. Пробравшись по тропинке между кустами, мы оказались на песочке, намываемом здесь в паводок, а домов и дороги не видно за горкой.

— Да, — говорит. — Вот здесь. Очень люблю это местечко. Вчера все с себя сбросила и искупалась, а потом, когда одевалась, оглянулась — вот на той горке, — показала, — стоит какой-то мужчина и улыбается.

— И что — он видел, как ты голая купалась?

— Не знаю, — пожала плечами Маруся. — Ну и что, если и видел?

— А дядя Вася?

— И он его не сразу заметил, потому что на одну меня смотрел. «Когда я пришел из армии, — начал рассказывать, — ты, Маруся, была еще совсем маленькой. Как не иду по деревне — всегда выглядывала из калитки. Ты выглядывала, и выбегала на улицу, и, когда падала, плакала. Ты была совсем еще маленькая и плакала». И почему надо об этом вспоминать?

— Не знаю, — пробормотал я. — Ну, а ты?

— Я взяла палочку и на песке стала его рисовать в погонах. Наступил вечер, пока дядя Вася рассказывал, как я маленькая плакала, а мужчина на горке не уходил, смотрел на меня и улыбался.

— А потом?

— После того как искупалась — так было хорошо на песочке, что я заснула. Может, я одну минуту поспала, а может — с час. Я подхватилась — дяди Васи рядом не было. Я совсем забыла про мужчину на горке и, когда опять увидела его, хотела закричать, позвать дядю, но, повернувшись к реке, увидела — дядя Вася, как ребенок, чего-то возился у самой воды на корточках; все было хорошо, тихо, но вдруг он зарыдал. Я бросилась к нему: что с тобой? Но он не отвечал. Он закрыл ладонями лицо и уткнулся им в песок.

— А тот мужчина на горке?

— Стоял и улыбался.

— Ну а ты?

— Когда дядя Вася успокоился, я набросила на себя куртку — и мы побрели вдоль берега. И неудивительно, что я забыла вот на этой ветке платок, но его сейчас нет.

Я обошел вокруг дерева. Под ногами увидел нарисованную палочкой на песке фигурку дяди Васи в погонах и рядом еще одну женскую фигурку.

— Это ты?

— Ну а кто же еще, — вздохнула Маруся. — Смотри! А там дальше он себя нарисовал.

Смотрю, куда она показывает, и вижу еще одну фигурку на песке; от нее стрелочка с пронзенным сердцем, а что написано — я уже не стал читать.

— Теперь я понимаю, — пробормотала смущенная Маруся и пояснила мне, показывая на третью фигурку. — Это он, когда мы ушли вчера, нарисовал меня, а потом — себя, и это он, конечно, забрал платок. Он знал, что я приду за платком, и поэтому я боялась одна идти; теперь понимаешь?

— Может, это тот самый, кто украл у тебя кошелек? — спросил я у Маруси, а она покачала головой:

— Тот, кто украл, так долго не улыбался бы.

Ветер треплет ее черные кудрявые волосы. Маруся отбрасывает их назад — лицо у нее никогда не загорает, и на такой белой коже всегда очень яркий румянец.

— Какая ты все-таки красавица! — не удержался я.

— Еще немножко и — все, — вздохнула она.

— Ты совсем не изменилась, — и я улыбнулся, разглядывая ее. — Разве что немножко располнела.

— Помолчи, — попросила Маруся.

Брызнул дождь, и мы повернули назад. Возле машины с будкой столпились на берегу какие-то люди. Еще ниже, у самой воды, возились у моторной лодки. Я вспомнил, как позавчера ходил на речку купаться. День был очень хороший — не то что сегодня, и народу на берегу гуляло много. А я не люблю, когда много народу; и, когда плыл и смотрел на облака в небе, испугался голоса на берегу: не нашли ли мальчика? Только сейчас я понял, что произошло и кого уже несколько дней ищут на моторной лодке. Проходя мимо машины, я заметил в стороне, по другую сторону от дороги, отдалившихся от всех мужчину и женщину. Подойдя ближе, я поднял голову. У них что-то одно написано было на лицах — у мужа и жены после долгой совместной жизни появляется какое-то такое сходство, какого не бывает у брата и сестры. Но эти лица сейчас будто только что были умыты и светились какой-то пронзительной чистотой и ясностью. С них будто вся их прежняя жизнь стерлась. Невольно я взглянул на них и скорее опустил глаза. Потому что на эти лица нельзя было смотреть. А Маруся занята была собой, своей жизнью и счастьем, и родителей утонувшего мальчика не заметила, когда лица их светились на берегу в этот мрачный пасмурный день, но увидела на берегу горшок с комнатными цветами.