Нас вызывает Таймыр? Записки бродячего повара. Книга вторая - Евгений Вишневский

Решив во что бы то ни стало дождаться наших охотников, я просидел над своими записками до трех часов ночи, не дождался и расстроенный ушел спать.

19 июля

Наши охотники явились поздним утром, когда уже все у нас встали, умылись и собрались завтракать. Торжествующий Валера бросил к моим ногам здоровенную окровавленную гусыню.

— Из засады добыл, — гордо сообщил он, — из-за камней, с перевала стерег. Ждал, ждал да и уснул. Просыпаюсь, смотрю, сидят оба — гусь и гусыня. А я спросонок все не могу понять, во сне мне эти гуси видятся или же наяву. Выстрелил на всякий случай, гляжу: оба снялись и полетели. Только гусыня что-то уж больно часто крыльями машет. До вершины нашего гребня не долетела и — камнем вниз. Я подошел — она уже готова, даже и не трепыхается. Я ей пулей всю грудь разворотил. Как же она после этого еще летела, не понимаю!

— Чего же удивительного, — возразил я, — вон твой предыдущий трофей, который мне столько безобразий натворил, та гусыня... Так она минуты две еще бегала после того, как я ей голову отрубил, и своим ходом без головы в палатку пришла.

— Валера у нас по гусыням специалист, — сказала Люся и как-то странно усмехнулась.

— Ага, — радостно согласился Валера. — Как-то так получается... А вообще-то жаль, что я в гусыню попал, а не в гусака. Гусыня бы к гнезду непременно вернулась, я бы тогда и ее добыл... А так гусак ушел и одного новорожденного гусенка за собой увел. Всего-то у них в гнезде три яйца было. Из второго яйца гусенок только-только вылупляться начал, теперь уж замерз, конечно. А третье яйцо они сами раздавили, неопытные еще, наверное...

— Неопытные, — буркнул я, — как бы ты себя вел, опытный, ежели бы в тебя из засады в два ствола лупили. Не только бы, поди, яйца раздавил, но и голову.

— Нет, — вздохнул Лев, — нужен олень. Позарез нужен...

Наши охотники отправились спать; дамы все втроем с молотками полезли обследовать соседний склон; мы же со Львом Васильевичем пошли на реку.

Все реки и ручьи разлились еще сильней. Вода уже залила нашу резиновую лодку, бочку и лежащие в ней сети. (Хорошо, что мы были так предусмотрительны и как следует закрепили все свое имущество камнями.) Вверх по течению Хутуду-Яму бурлацкой бечевой подняли мы лодку со снастями к месту нашей прежней рыбалки. Устали чертовски, но тем не менее решили все-таки порыбачить «авоськой» в «неводном» режиме. Сделали пять тоней и впервые не поймали ни одной (!) рыбины. Грустно вздохнув, поставили обе сети, никчемную «добытчицу» и славную «авоську», в прежних местах и отправились домой.

Все небо обложено тучами, собирается дождь или, может, снег (а скорее всего, и то и другое разом). Торопимся изо всех сил: дома у меня вывешены вялиться сиги, и, ежели они попадут под дождь, пропало дело, рыбу придется выбросить. К счастью, дождь обошел нас стороной. Тучи все время сносило к западу и наконец унесло вовсе на дальний край Тулай-Киряки.

Вернулись мы с Львом Васильевичем глубокой ночью. Причем последний километр я шел чуть ли не на четвереньках: очень сильно болела поврежденная нога.

20 июля

Сегодня самый обычный, ничем не примечательный трудовой день. Все геологи разбрелись по маршрутам (и Наташа вместе с ними). Я же, хромая, хозяйничаю в лагере.

Светит «щедрое» полярное солнышко, и я вытащил на улицу проветрить все наши спальные мешки. У Натальи Ивановны, как я уже, кажется, говорил, спальник из меха полярного волка. Фрама этот мешок буквально сводит с ума: наш пес рычит, лает, шерсть у него на загривке встала дыбом. Откуда он, родившийся год назад в городе, не имеющий ни малейшего представления о волках, да тем более полярных, может знать, что перед ним шкура его исконного врага?! Загадочная эта штуковина — инстинкт.

Мои сижки, которых я рискнул оставить вялиться и на ночь, вывялились отлично. Они вмеру подсохли, малосольны, их мясо светится насквозь. И вкус, разумеется, что надо: сижки просто тают во рту. Впрочем, ничего удивительного в том нет. Опыт в этом деле у меня, слава богу, богатый, и удача в этот раз не обошла меня: на рыбу не попало ни капли воды и ни одного прямого луча солнца (сижки вялились у меня в тени под ветерком). Солнце здесь мой враг, от его лучей жир рыбы плавится и прогоркает. Что же, все очень кстати: завтра у нашей Люси день рождения, так что рыбка поспела в самый аккурат. К сожалению, для именного (вернее, «деньрожденного») стола нет у нас свежей рыбы да и мяса тоже (кроме той, злополучной гусыни), ну да ничего, извернемся.

Мои друзья, приятели и знакомые, которым я давал читать эти скромные записки, в один голос утверждают (и они, безусловно, правы), что мои заметки, весьма любопытные поначалу, постепенно становятся все более скучными, поскольку они весьма однообразны: описывается в них лишь повседневный быт наших маленьких отрядов — охота, рыбалка, непритязательные хозяйственные хлопоты и еда, еда, еда.

Что делать, так оно и есть. Я бы и рад был ярко и подробно живописать творческую, геологическую сторону нашей жизни там, на Курилах, Колыме или Таймыре, да не смыслю я в ней ничего. И поскольку главной целью этих моих записок было полное и ежедневное воссоздание нашей жизни там, по возможности полный и подробный «фотографический» портрет всех событий, с тем чтобы потом, по происшествии многих лет, я мог как бы снова вернуться в свою молодость и в свои путешествия, вот я и вынужден писать нудно и подробно. Как говорил кто-то из безвестных русских литераторов конца девятнадцатого века: «Писание мое скучное, как и жизнь, из которой оно сделано».

Что же касается еды, то тут разговор особый. Мало того, что еда — это необходимость, в поле это еще и радость, а также и творчество. Каждый завтрак, обед и ужин — это в недостижимом своем пределе произведение искусства. Причем произведение, созданное специально для того, чтобы быть уничтоженным. И память о нем я могу оставить лишь в своих воспоминаниях и здесь вот, на бумаге. А потому читателя, если он хочет следовать за мной и дальше, я попрошу набраться терпения, потому что и в дальнейшем я буду писать все о том же: охоте, рыбалке, хозяйственных хлопотах и еде, еде, еде.

21 июля

Люся проснулась от того, что спать ей мешал кирпич (так она поначалу подумала), засунутый в спальный мешок. Но это был не кирпич (стали бы мы везти его из Хатанги и Косистого специально для того, чтобы подшутить над милой виновницей в день ее рождения!), это были шахматы, преподнесенные прекрасной имениннице в подарок (она — заядлая шахматистка). Но на этом сюрпризы и подарки отнюдь не кончились. Выйдя умываться, Люся увидела на нашей радиомачте флаг, издалека очень напоминающий Андреевский[10] — это Эдик с вечера поднял на мачте красивую косынку, цвета которой были подобраны заранее.