Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов - Николай Бахрошин

Я искал в пылу боя их предводителя, и я нашел его.

Не могу сказать плохо, он был отважным. Правда, глупым, как Дюги. Вместо того чтобы собирать своих поличей, образуя защитные ряды, он сам кидался на моих воинов, как рассвирепевший кабан, ничего не видя вокруг. Щит его уже превратился в лохмотья, доспехи — изрублены, шлем был сбит с головы. Но он все махал своим длинным мечом, хрипел от неукротимой свирепости. Кровь капала с него, как вода, пятна крови оставались на земле после его шагов. На моих глазах он убил Харальда Монету одним ударом, располовинив его между плечом и шеей. Хороший удар!

Я встал на его пути вместо Монеты, что корчился теперь за моей спиной. Он тут же кинулся на меня. Ударил со всего маху, высекая искры из Фьери. Рычал, стряхивая с лица сопли и кровь.

Внимательно наблюдая за ним, я отбил лезвием несколько его ударов. Попытался достать его рукоятью, но не вышло. Он отпрыгнул. Снова напал, длинным движением пустив меч по кругу. Тут я быстро присел, пропуская над головой свистящий меч. Одновременно ударил снизу по кругу. Отсек ему ногу ниже колена. Он постоял еще мгновение, потом рухнул.

Чудно! Его отрубленная нога осталась стоять, когда он упал. И он вдруг, забыв про меня, пополз к ней, потянулся, словно хотел приставить обратно. Завыл, как волк, комками выхаркивая из горла красную пену.

Следующим ударом секиры я отвалил его голову от шеи. Он был храбрым воином, этот полич, он заслужил легкую смерть.

Потом я снова вспомнил, что я конунг. Перестал догонять противников и остановился, осмотрелся вокруг, вскочив на мертвых, как на помост. Мои воины вокруг меня дружно рубили поличей, которые еще оставались на ногах. Теперь казалось, что их очень мало, а нас — много…

4

Весеня бежал так быстро, как, наверное, никогда не бегал. Почти летел, длинными, заячьими прыжками перемахивая через кусты и кочки. Все казалось ему — не успеет уйти. Казалось, огромный конунг Рагнар, свирепый, краснолицый и светлобородый, что косил родичей, как траву, своей неподъемной секирой, в щепки разбивая щиты с одного удара, гонится за ним по пятам. Шумно и жарко дышит в самый затылок, силится схватить рукой за порты, достать темным от крови лезвием, ударить топорищем промеж лопаток. Сейчас ударит! И Весеня наддавал и наддавал ходу, хотя грудь уже разрывалась хрипом, а ноги, спотыкаясь, не успевали за летящим туловом.

Спасительная опушка леса приближалась. Краем глаза он видел, многие родичи теперь бежали туда же. Лес укроет! Спасет лес-батюшка, как всегда выручал детей своих малых!

Ох, люди, ох, страсть какие! Неистовые люди-свеи, яростно сверкающие глазами над кромкой круглых щитов, испятнанных защитными знаками! Они щетинились копьями и пускали стрелы поверх своих же голов. А потом твердый строй рассыпался, и их сразу стало много, как муравьев. Грозно кричали они, бросив копья и наскакивая с мечами. Многие свей даже щиты побросали от лютости, набегали с двумя мечами в руках, вращая ими ловко и страшно. Как можно справиться с такими людьми, похожими в бою на многоруких сказочных великанов?

Жутко было в бою. Никогда, наверно, так не было. Его сбили наземь, наступили на лицо ногой, пробежали, как по бревну. Потом Весеня поднялся, схлестнул свою тяжелую палицу с мечом какого-то воина, чьи сивые волосы торчали косичками из-под гладкого шлема. Тот третьим, хитрым ударом выбил у него из рук тяжелую, шипастую палицу, закричал громко и угрожающе, оскалился желтыми, хищным и зубами, длинно замахнулся своим клинком.

Попятясь от него раком, Весеня опять упал. Быстро, боясь поднять голову, пополз по земле ужом. Видел перед собой только ноги, много ног, топчущих землю в тяжелом ратном усердии. Наконец пересилил себя, подобрал чей-то топор, опять вскочил. И тут же, не заметив удара, покатился кубарем, почувствовал, как будто витой бич сбил его с ног, хлестнув по плечу. Плечо стало теплым, горячим, и тело мгновенно ослабло, задрожало коленями и локтями, словно вместе с кровью пролилась на Сырую Мать и его сила-жива. Уши заложило, и знакомые крики родичей, кличи свеев, лязг железа о деревянные щиты — все это окончательно слилось в один ровный неумолимый гул. «Ох, люди, ох, страсть…» — бормотал он, себя не слыша.

Многого навидался в бою! Он видел, сам Злат, могучий походный князь родичей, обливаясь кровью, как водой поутру, полз на руках за своей отрубленной ногой и выл от горя. Как тараканом семенил на четвереньках ворчливый Корень, зажимая руками рану на животе, чтоб не вывалились кишки. Чудилось Весене, сам Чернобог, жестокий и неумолимый, встал к свеям в боевой порядок. Тоже косил кого ни попадя, помогал пришлым. А родичи падали!

Потом побежали родичи. Как было не побежать? Он тоже подхватился с земли и кинулся, уже ничего не видя вокруг себя. В лес! Только бы добраться, успеть спастись от злобы неистовых!

Он бежал. Летел. Опушка была совсем близко. Но и враг близко! Слышно, спиной слышно, как набегает, как запаленно дышит в затылок. Весеня, боясь оглянуться, вжал голову в плечи, резко вильнул в сторону, как при игре в горелки.

Скосил глаза — свой! Шкворя, забери его Леший! Плотный, обычно неторопливый мужик пронесся мимо стремительно, как кабан.

Тонко, по-осиному зло, прошелестела рядом с ухом стрела. Воткнулась Шкворе прямо в красный, жаркий затылок. Тот, сделав еще пару шагов, нырнул вперед, сильно, громко, как деревянный, ударился телом о Сырую Мать. Весеня, не теряя ноги, на бегу перепрыгнул через него, испугавшись уже в прыжке. Его стрела, к нему шла…

Добрался! Нырнул в кусты. Побежал по лесу, привычно петляя между стволами, не обращая внимания на случайные ветки, хлещущие по лицу. Что ветки, главное — выбрался!

Долго бежал. Пока еще ноги держали. Потом ослаб, упал на мягкую хвою, прижался горячим телом к влажной прохладе земли.

— Эй, есть там кто? — услышал рядом знакомый голос.

Точно, Творя-коваль рядом. Значит, и он живой…

— Весеня, ты, что ли? Чего не отвечаешь? Сомлел? — Кузнец подошел поближе. — Э, паря, да ты ранен, похоже. Меня тоже вот зацепили…

Весеня, все еще тяжело дыша, опять ничего не ответил. Вспомнил наконец про рану в плече. Рана ответила ему злобной, дергающей руку болью. Весеня хотел подняться, но не смог, руки и ноги больше не слушались. Так и лежал плашмя, слушал, как пойманной птахой колотится в груди сердце.

Творя присел рядом на корточки. Кузнец был без щита, острый шлем на голове помят, но меч все еще в руке. Он положил его перед собой. На хищном темном лезвии блестели свежие зазубрины. Значит, много рубился кузнец. Он сильный, коваль, пустой рукой может взять, как клещами. Только тут Весеня заметил, что кожаный панцирь с нашитыми железными бляхами у него порван на лохмотья па одном боку, словно его рвали на куски собаки. Запекся кровью.