У Земли на макушке - Владимир Санин

В распахнувшейся двери показалась чья-то голова в мохнатой шапке. Голова скосила на меня глаза, понимающе подмигнула доктору и исчезла. Доктор засмеялся.

— Наглядная иллюстрация к моей последней мысли. Поняли, в чём дело?

— Пока нет, — признался я. — Мне показалось, что я здесь был третьим лишним.

— Совершенно верное умозаключение. Так продолжаю, с врачом никто не хочет ссориться ещё и потому, что он — начпрод. А эта должность на льдине необыкновенно авторитетна, поскольку в руках начпрода находится могучее средство воздействия на полярную массу — спиртные напитки. Вот они, под нарами, — два ящика. Этот голубчик, который только что нанёс столь бесполезный визит, надеялся выклянчить одну бутылку — угостить прибывших с новой сменой друзей. Он знал, что я откажу, но всё-таки мечтал разжалобить меня своим красноречием. Ничего, 15 апреля — День станции, тогда и выпьем — по приказу начальника будет выдана бутылка на троих. Кстати, одна широко распространённая легенда: будто полярники вместо воды пьют спирт, чтобы согреться. Глупая чушь. Конечно, если товарищ сильно замёрз или, скажем, провалился в трещину — спирт бывает очень полезен. Но в повседневной жизни на льдине о выпивках не может быть и речи. Фритьоф Нансен вообще был принципиальным врагом спирта, полагая, что он ослабляет сопротивляемость организма. Правда, это одно из немногих мнений великого учёного, которое полярники в массе своей не склонны принимать на веру, но у нас оно проводится в жизнь. — Доктор махнул рукой и лёг на постель.

— Но все это в прошлом, дела я сдал Парамонову, скорее домой… Две девочки у меня. Лидочка выросла ровно вдвое. Когда я уехал из Пскова, ей был год и два месяца, а теперь — два года четыре месяца. Кстати, Лидочкой я назвал младшую в честь тёщи, она у меня — прошу не улыбаться! — превосходная женщина. А Марине семь, — мечтательно произнёс доктор. — Ждут небось мои цыплятки возвращения блудного папы… Не только я, все наши папы на льдине сильно скучают по детям. Как человек ни занят, а время скучать всегда найдётся, даже в самой напряжённой работе есть просветы. Особенно в полярную ночь. Вот ещё неисчерпаемая тема для исследований. Уходит солнце — и вместе с ним частица тебя самого. И без этой неведомой частицы нарушаются психические процессы: люди становятся замкнутыми, более раздражительными, ухудшается аппетит. Фантасты полагают, что, когда через миллионы лет погаснет солнце, люди уйдут в подземные дворцы. Не знаю, какие блага их там ожидают; быть может, нам и не снится такой комфорт, которым они будут пользоваться, но я предпочитаю наши скромные удобства и солнце. Мне жаль людей, которые никогда его не увидят; наверное, подсознательно они будут ощущать свою неполноценность… У нас в полярную ночь общий тонус понизился, но взрывов не было: работали много, а свободное от вахт время старались проводить вместе. В такие дни лучшее лекарство от хандры — юмор, а за этим лекарством никто не ходил в медпункт. Одна лишь моя научная работа вызвала столько шуток, что их бы хватило на всю жизнь целому поколению конферансье. Как вы знаете, человек в процессе жизнедеятельности затрачивает определённые количества белков, углеводов, воды. Меня интересовало, как протекает водный обмен в организме в условиях полярной ночи. Когда я сказал ребятам, что собираюсь заняться таким исследованием, они дружно пожелали мне успеха. Но когда выяснилось, что в интересах науки каждый из них должен восемь раз вставать в пять утра, выпивать около литра воды, и каждые двадцать минут — восемь раз за утро — отчитываться перед наукой, они взвыли. Тем, кого я будил для определённой процедуры, было не до смеха, зато, отдав науке всё, что от них требовалось, они всласть потешались над очередными жертвами. Впрочем, главной жертвой был я, поскольку мне-то пришлось вставать в пять утра сто раз. — Доктор прислушался. — Не пурга ли начинается?

Я подкинул в печку угля и взглянул в окно. Ветер заметно усиливался.

— Только пурги ещё не хватало, — доктор покачал головой. — Пурга — это нелётная погода, а нам до зарезу нужна именно лётная…

Я посочувствовал, но про себя подумал, что из личных эгоистических соображений неплохо увидеть станцию во время пурги. Словно угадав мои мысли, доктор проворчал:

— Всего насмотритесь… Приходишь, бывало, в кают-компанию на завтрак — многих нет. Вдруг звонок: «Дежурный! Иди нас откапывай!» Это за ночь пурга замела с крышей домик аэрологов. Мой медпункт два раза откапывали, начальника выручали — спасибо телефону! Сильная пурга заметает дом за несколько часов. Эх, скорее в Псков! Через год с радостью вернусь на льдину, а сейчас до того хочется на твердь, в семью, в операционную! Не знаю, повысилась ли здесь моя медицинская квалификация, но грузчиком, без ложной скромности, я стал незаурядным. А ведь руки мои по инструментам истосковались, вам не понять, что такое хирургический зуд… Представьте себе операционную. Представили?

— Представил. Сам был ассистентом хирурга на рыболовном траулере.

— Отлично, коллега! — воскликнул доктор. — Итак, я вхожу в белом халате. На мне — стерильные перчатки…

В домик вбежал дежурный по лагерю доктор Парамонов.

— Одевайся, эскулап, ты срочно нужен!

— Как врач, разумеется? — с нескрываемой иронией спросил Лукачев, натягивая унты.

— Безусловно. «Аннушка» привезла мешки с углём.

Виктор Васильевич выразительно посмотрел на меня и набросил шубу на могучие плечи.

НА КОМ ЗЕМЛЯ ДЕРЖИТСЯ

Хотя повар Пестов был моим соседом по нарам, поговорить с ним удалось лишь на вторые сутки.

А произошло это так. В поисках кадра киношники основательно промёрзли, и по их просьбе я отправился. на кухню добывать кофе.

— До обеда остался час, — проворчал Степан Иванович, яростно размешивая борщ. Я развёл руками — нет так нет.

— А вы тоже замёрзли? — с подкупающей заботой спросил повар.

Вообще-то говоря, в моей шубе на собачьем меху замёрзнуть трудно, но я подумал, что мой утвердительный ответ поставит Степана Ивановича в затруднительное положение.

— До мозга костей, — проникновенно ответил я, подрыгав для убедительности ногой.

Глаза Степана Ивановича блеснули: рыба клюнула.

— Вам-то я в два счета помогу, — заторопился он, — снимите шубку и прокрутите вот это мясо. Тут немного, килограммов десять, не больше. Только-только согреться.

Я взглянул на мясорубку величиной с дореволюционный паровоз и послушно снял шубу. Около часа я добросовестно крутил обеими руками эту адскую машину, тихо мечтая о том, что сейчас придут возмущённые отсутствием кофе киношники. «И тогда, — мстительно думал я, — будет вам кофе, будет какава!» Но киношники, увы, не пришли: видимо, интуиция им подсказала, что лучше воспользоваться другим, более приятным способом согреться.