Мятный поросенок - Нина Бодэн

- Бедный малый, ему не хватает движения. Тебе бы взять да прогу­ляться с ним вместе. В лавке шорника я видел синий кожаный ошейник и поводок, можешь купить.                                                                     ~

- У меня же денег нету.

- Нет - так заработай! - Джордж засмеялся, будто эта счастливая мысль только что пришла ему в голову. - Знаешь что: съешь вот эту гру­шу, и я дам тебе два пенса.

Груша была совсем маленькая, желтая, и снизу, где толще, чуть крас­ная. Джордж продолжал:

- Можем согласовать цены. За грушу - два пенса, три - за стакан молока. Полный обед - шесть пенсов. Впрочем, это не сразу, а то забо­леешь. Когда человек поголодает, у него все кишки ссыхаются.

Она съела ту грушу, и Джордж выдал ей два новеньких блестящих пенни. На другой день она съела еще грушу, выпила стакан молока с гла­зурованной булочкой - все это составило семь пенсов. Потом и пообедала, и Джордж выплатил ей восемь пенсов, поскольку она съела пудинг и по­просила добавки. К тому моменту, когда она заработала достаточно, чтобы купить ошейник, она снова чувствовала обычный голод и ела уже бес­платно, потому что Джордж, как выяснилось, потратился до гроша. Ошей­ник оказался щенку в самый раз, хотя поначалу он этот поводок вознена­видел и упирался передними лапами, когда Полл выводила его на про­гулку. Но она действовала лаской и уговором, и вскоре он уже несся впе­реди и тянул ее за собой, так что она еле поспевала.

- Глупый пес, - ворчала она на него, - ну неужели ты не можешь вести себя разумно и шагать рядом, как старина Джонни.

Мама ей напомнила:

- У свиней больше мозгов, чем у собак, я же тебе говорила.

Она робко поглядывала на Полл. И вообще после смерти Джонни она не знала, как с ней держаться, будто чувствовала себя виноватой, боялась, что Полл никогда ее не простит. От этого Полл тоже было неловко и со­вестно, будто это о н а в чем-то провинилась. Ей хотелось что-то такое ска­зать маме, чтобы ее утешить, притом сказать не про Джонни, а про другое, иное. Ведь она знала нечто гораздо более серьезное, а мама не знала. Во-­первых, папа их бросил. А еще настанет один такой прекрасный день, ког­да они все вырастут и тоже от нее уедут и она останется совсем одна. Бывали моменты, когда мама казалась особенно счастливой, мыла посуду и распевала или смеялась над какой-нибудь шуткой Джорджа, и тогда сердце Полл сжималось от боли при мысли, как одиноко и грустно будет маме когда-нибудь. Ей тогда хотелось обнять маму, прижать ее покреп­че, но Полл этого не делала. Мама, конечно, скажет: «Ба, с чего это тывдруг?!» А Полл не сможет рассказать ей все, что знает. Так же как ма­ма знала заранее, что будет с Джонни, а рассказать не могла. Да, если ты любишь человека, то самое печальное ты ему не расскажешь, а ута­ишь.

- А помнишь, - сказала Полл, - как ты посадила Джонни в эту пив­ную кружку? Какой он был смешной тогда!

Мама рассмеялась, будто какая-то тяжесть спала с ее души, и потрогала дочкину щеку пальцем, исколотым и шершавым от шитья.

На аллее, что за церковью, созрели грецкие орехи. Всю неделю одна старушка сторожила там и гоняла мальчишек, но по воскресным дням она сидела дома; поэтому после церковной службы все ребята старались по­отстать от мам, от теток и уж набивали карманы, когда никто не глядел.

Лили сказала:

- Папа любит орехи, надо припасти и для него. Вот бы ему поспеть к тому дню, когда мы выпустим наш школьный спектакль. О, я так на­деюсь, что он сумеет меня посмотреть! В чем дело, Полл, к чему ты кор­чишь такие гримасы?

- Я не корчу.

- Нет, корчишь.

- Да нет же!

Лили сказала уже со злостью:

- Может, ты хочешь сказать, что меня и смотреть не стоит?

- Ничего подобного!

Но именно это она имела в виду отчасти. Полл вдруг подумала, что вот все они глядят в будущее и все время ждут каких-то чудес, которых не будет никогда. Лили глядит и видит, как она станет знаменитой артист­кой, мама надеется дождаться папу домой, Тео - вырасти не каким-то там чудаком одиноким, а нормальным взрослым человеком, у которого друзья. И папа тоже глядит и надеется - разбогатеть...

Она почувствовала, что не надо ей заглядывать дальше, опасно. Вы­ходит, что единственное верное счастье - только то, что уже было и прошло.

Ей сразу стало холодно. Она будто окаменела.

Джордж спросил:

- Что с тобой? - И еще раз, уже с тревогой: - Что с тобой, Полл?

Они все глядели на нее, а она не могла вымолвить ни слова. Тетя Сара остановилась, вернулась.

- Что случилось, Полл? У тебя такой вид, будто ты увидела при­видение.

- Я не могу двигаться, - шепнула Полл.

Ей казалось, что, если она сделает еще хоть один шаг, случится что­-то ужасное. Тетя Сара кивнула всем остальным:

- Ступайте!

А сама встала на колени, прямо в пыль, в своем лучшем платье и креп­ко ее обняла. Полл прислонилась к ней, и минуту спустя тетя Сара ей сказала:

- Это у тебя возрастное. Болезнь роста, вот и все.

Полл сказала:

- Я... Я гляжу... гляжу в будущее...

Больше она не могла ничего сказать, особенно тете Саре: ведь она больше всех глядела в будущее и такие возлагала надежды на них всех!

- Я гляжу, - сказала Полл, - и я боюсь.

- Да, чтобы глядеть в будущее, надо мужество, - сказала тетя Са­ра. - А теперь бери меня за руку и пошли.

Она поднялась с колен, отряхнула платье и зорко поглядела на Полл, будто проникая в ее мысли.

- Надежды сбываются иногда, - сказала она.

И правда, одна сбылась, самая важная. После школы Полл пила чай у кого-то в гостях, а когда вернулась домой, увидела папу. Он сидел у ка­мина и колол орехи.

Она стала в дверях и смотрела в упор. На какую-то секунду он пока­зался ей чужим - совсем старый человек, седина в волосах. Но в следую­щий момент он был уже прежний, как перед самым отъездом. Он протянулк ней руки, она подбежала, бросилась к нему на колени и спрятала лицо у него на плече.

- Девочка моя! - сказал папа.

А она ничего не могла сказать. Она была в таком замешательстве, что даже глядеть на него не могла, а он держал ее и не отпускал и все гово­рил что-то, говорил. Они все там говорили без умолку - Полл слышала голос отца, еще голоса мамы, Лили, Джорджа, Тео. Голоса звучали то порознь, то вместе, то перекрывая друг друга, как инструменты в оркестре, который выводит прекрасную счастливую мелодию. Папины пальцы гла­дили ее голову, прощупывая каждую неровность ее головы, а потом и ямочку на затылке, - он всегда так гладил. Она уже чувствовала себя глупо: сидит, спряталась и не смеет поднять глаза, потому что все станут над ней смеяться. Наконец мама сказала:

- Лили, пойдешь со мной в кухню, поможешь готовить ужин, кар­тошку надо почистить. Джордж, ты еще уроки не сделал - возьми все, что надо, в переднюю комнату и принимайся, не теряй времени. А ты, Тео, сбегай-ка к теткам, сообщи им, что папин пароход прибыл раньше чем ожидалось, вот он и явился, и телеграммы не прислал - застал нас всех врасплох. Очень на него похоже!

Двери затворились. Тишина. Только огонь шипит и потрескивает да еще Мак спит в своей корзине и ворочается во сне.

Папа отвел ее лицо от своего плеча, сказал:

- Ну, как ты тут? Что тут у тебя?

Она попробовала собраться с мыслями: у нее тут так много всего!.. Но она могла вспомнить только одно. Маленького визгливого поросеночка в пивной кружке. И поросенка побольше, трусящего рысцой вслед за ма­мой по магазинам. И проказливого поросенка, съевшего все рождествен­ские крещеные булочки, а потом весь соседский крыжовник. И знаменитого поросенка, про которого весь город рассказывал, как он важной персо­ной восседал в гостиной ее светлости, преклонив голову на колени хозяйке. И дородного поросенка, дремлющего в дверях на солнышке...

Джонни, мятный цоросенок, его уже нет, он ушел и прошел, как весь этот долгий год ее жизни. И только в ее памяти он есть и будет - на­всегда, навеки.

Она сказала:

- Джонни умер.

Папа поглядел на нее с вопросом, потом улыбнулся. И, взяв ее рукой за подбородок, сказал:

- Родная моя, а кто такой Джонни?

notes

1

 Здесь игра слов: г р и н г р а с с в переводе с английского - зеленая трава.