Принц Галлии - Олег Авраменко

— После этого инцидента Инморте заявил, что расценивает случившееся как оскорбление, нанесенное в его лице всему ордену, и намерен объявить Наварре войну.

— Ага! Теперь понятно, зачем ему понадобился этот спектакль со сватовством. Он хотел спровоцировать Маргариту к оскорбительной выходке, правда, недооценил ее бурного темперамента.

— Мне тоже так кажется, — сказал герцог. — Инморте можно назвать кем угодно, только не глупцом. Делая это абсурдное, смехотворное предложение, он, безусловно, рассчитывал на скандал, который даст ему повод к войне. К счастью для Наварры, папский нунций в Памплоне ни на мгновение не растерялся и решительно предостерег Инморте от объявления войны, угрожая ему санкциями со стороны Святого Престола. Гроссмейстер был вынужден подчиниться, поскольку папа Павел не разделяет весьма благосклонного отношения своих предшественников к иезуитам и уж тем более не считает их передовым отрядом воинства Божьего на земле. Где там! По моей информации, Святой Престол очень обеспокоен стремительным ростом могущества ордена Сердца Иисусова, и папские нунции при всех европейских дворах получили тайное задание выяснить, какова будет реакция светской власти на официальное объявление иезуитов еретической сектой и наложение Интердикта[3] на все три области ордена — Лузитанскую, Мароканскую и Островную.

— Это будет мудрое решение, — одобрительно произнес Филипп. — Хоть и запоздалое. Теперь иезуиты большая сила, и единственно лишь Интердиктом их не усмиришь.

— Поэтому святейший отец направил особые послания тем владыкам, в резко негативном отношении которых к иезуитам он ничуть не сомневается…

— И, разумеется, вы были в числе первых, кто получил такое послание.

— Естественно. Папа предложил нам воспользоваться празднествами по случаю восемнадцатилетия Маргариты Наваррской и направить в начале сентября в Памплону своих представителей, или же самим явиться туда, чтобы обсудить план совместных действий по ликвидации ордена иезуитов.

— Вот это правильно, — сказал Филипп. — Давно бы так… Но вернемся к Маргарите. Вижу, она презабавнейшая особа.

«И тебе под стать, — мысленно добавил герцог. — Два сапога пара».

— И что ты думаешь о моем предложении? — спросил он.

Филипп поднял к своему лицу сжатую в кулак руку.

— При всех ее недостатках, Маргарита наследует наваррскую корону, — он выпрямил один палец. — Она знатного рода и имеет выдающихся предков, — второй палец. — Красива, — третий. — Умна, — четвертый. — Хоть и не добродетельна, но знает меру, весьма осмотрительна и, надеюсь, не будет так глупа, чтобы родить мне наследника от кого-то другого. — Филипп хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. — А что она вертихвостка и баламутка, это стерпеть можно.

— Итак, — подытожил герцог. — С одной кандидатурой мы разобрались.

— А кто вторая? Кого вы имели в виду — внучку германского императора или Анну Римскую?

— Принцессу Анну, конечно. Что касается Марии Геннегау, то я не считаю ее перспективной для нас партией. Ее дед слишком стар, а ее отца, герцога Зеландского, вряд ли изберут германским императором. По всей видимости, преемником Карла Шестого станет эрцгерцог Баварский.

— Значит, Анна Юлия, дочь Августа Двенадцатого и Изабеллы Французской, — задумчиво проговорил Филипп. — Но ведь она еще дитя.

— Не такое уж дитя. Она одного возраста с Элеонорой Кастильской, даже чуть старше. В середине лета ей исполнится четырнадцать.

— Это не имеет значения, отец. Принцесса Анна менее перспективная невеста, чем Маргарита Наваррская. Брак с ней будет лишь политическим союзом, но ни на пядь не увеличит наших владений.

— Точно так же, как и в случае с Элеонорой. Однако ты был не прочь жениться на ней. Боюсь, ты опять поддаешься эмоциям. Тебя отталкивают некоторые странности Анны, все эти сплетни о ней…

— Отнюдь, — живо возразил Филипп. — Дело вовсе не в этом. И вообще, с недавних пор я не склонен доверять сплетням. Я по своему опыту знаю, как они бывают несправедливы… Вернее, по горькому опыту Бланки — ведь ее оклеветали совершенно безосновательно.

— Даже так? — герцог посмотрел на Филиппа с таким недоверчивым видом, словно тот сообщил ему, что луна упала на землю. — Но… Впрочем, ладно, не будем уходить от темы нашего разговора. Ты сам, когда сочтешь нужным, расскажешь мне эту историю… и если сочтешь нужным. А пока вернемся к принцессе Анне. Почему ты считаешь политический союз с Италией малоперспективным?

Филипп понял, что отец решил устроить ему небольшую проверку на способность трезво оценивать политическую ситуацию.

— Один союз другому рознь, — уверенно заговорил он. — В случае моего брака с Бланкой или Норой Кастилия оказала бы безусловную поддержку моим притязаниям на галльский престол. Кстати, на моральную поддержку со стороны Альфонсо я могу рассчитывать и сейчас. Но Италия — совсем другое дело. Итальянцы никак не могут оправиться от сокрушительного поражения в войне с галлами двести пятьдесят лет назад и до сих пор относятся к нам с опаской. Римский Сенат неизменно блокирует любые попытки императоров вмешаться во внутренние дела Галлии, и надо сказать, не без веских на то оснований. С тех пор как Карл Великий заявил о своих претензиях на роль всемирного самодержца и наградил себя титулом императора Священной Римской Империи, Германия и Италия находятся в состоянии перманентной войны. Рим немало поспособствовал преждевременному распаду империи Карла, в результате чего возникли королевства Наварра, Арагон, Франция, Хорватия и великое герцогство Австрийское, а также доминион Галлия под римским протекторатом. Образование в начале XIII века самостоятельного Галльского королевства произошло не без содействия Германского Союза, и после этого между Италией и Германией установился довольно шаткий мир, основанный на невмешательстве как той, так и другой стороны в дела своих бывших провинций. А ежели Рим, в случае моего брака с Анной Юлией, окажет мне более осязаемую, чем просто моральную поддержку, в борьбе за галльский престол, германские князья тоже не останутся в стороне и в пику Италии поддержат Людовика Прованского. Ни Римский Сенат, ни император не пойдут на разжигание новой войны с Германией — а вдруг она закончится претворением в жизнь планов Карла Великого о создании Священной Римской Империи.

Герцог удовлетворенно кивнул:

— Ты совершенно прав, Филипп. Прости, что я подверг тебя этому маленькому испытанию, но мне хотелось выяснить, отдаешь ли ты себе отчет в том, на какую зыбку почву становишься, претендуя на галльский престол, и с какой осторожностью тебе следует выбирать союзников. Итак, решено — Маргарита Наваррская.

— Да, отец. Я женюсь на ней.

— Гм… Только не обольщайся раньше времени. Она девица очень вздорная и вполне способна отказать тебе.

— Даже несмотря на галльскую корону, которую я предложу ей вкупе со своей рукой и сердцем?

— Даже несмотря на это. Маргарита властна и честолюбива, этих качеств ей не занимать. Но ее честолюбие не безгранично, как у тебя, оно довольствуется существующими пределами маленькой Наварры. Год назад Хайме Арагонский просил руки Маргариты для своего сына, но она наотрез отказалась, хотя этот брак сулил ей не просто королевскую корону в будущем. При инфантильности принца Педро и его полном равнодушии к государственным делам, Маргарита в один прекрасный день могла бы стать единовластной правительницей Арагона. Однако ее это не прельстило.

— И каков ваш план? — спросил Филипп. — Ведь у вас есть план, не так ли?

— Да, есть. Я напишу дону Александру конфиденциальное письмо, получу от него предварительное согласие на ваш брак (а что он с радостью ухватится за наше предложение, я не сомневаюсь), и мы втайне от принцессы приступим к составлению брачного контракта — три месяца, полагаю, будет достаточно. А в сентябре, на празднествах, начнешь действовать ты. Постарайся очаровать Маргариту, влюби ее в себя. Ведь ты опытный сердцеед, многие женщины говорят, что ты просто неотразим, тут тебе и карты в руки. Будем надеяться, что ты не оплошаешь.

— Будем надеяться, отец, — улыбнулся Филипп той особенной улыбкой, какой он улыбался, предвкушая очередное любовное приключение. Но эта улыбка предназначалась вовсе не далекой Маргарите, а близкой и родной Амелине…

Глава XIII

Амелина

Пир по случаю коронации Филиппа, как, собственно, и все пиры, начался в торжественной и приподнятой обстановке, с напыщенными речами и изысканными здравицами в адрес нового принца Беарнского, а закончился грандиознейшей попойкой. Даже большинство женщин и почти все достопочтенные прелаты, кроме разве что архиепископа Марка и падре Антонио, были изрядно пьяны, не говоря уж о светских вельможах, которые, за редкостным исключением, вроде Филиппа или герцога, давно потеряли счет кубкам выпитого вина.