Алкамен — театральный мальчик - Александр Говоров

Мы стояли, как полагается воинам, навытяжку, опустив увенчанные головы, и нам было грустно от этой тихой музыки, от негромких гимнов жреца, от того, что сейчас мы покинем уютный шатер и пойдем в непроглядную ночь, наполненную брызгами соленой пены, туда, где тетивы всех луков напряжены и все стрелы ждут своих жертв.

— Возвращайся, старик, живи сто лет! — Фемистокл обнял Мнесилоха, а мне взъерошил волосы на голове.

Аристид молча смотрел на эту сцену; тонкие губы его покривились усмешкой. Мне казалось, что я читаю его мысли: «Судьба Афин вручена городскому болтуну и ненадежному мальчишке».

Однако и он тепло простился с нами.

ПЕРЕБЕЖЧИКИ

Зарево все ярче полыхало над Афинами. Плотные капли падали с весел и от пожара казались каплями крови. Я сидел на веслах; грести было тяжело сносило течение. Задул рассветный ветер.

— Видишь, видишь? — указывал Мнесилох. — Да куда ты глядишь, смотри правее! Видишь корабли с косыми парусами? Это египетский отряд персидского флота. А вон финикийцы — вот эти неуклюжие посудины с загнутыми носами, с высокими башнями на корме. А плоские, низкие — это корабли изменников-греков, которые сражаются на стороне царя. Правь к финикийцам. Варваров легче надуть, чем нашего брата-грека.

Я и направился было к позолоченному чудовищному кораблю, украшенному башенками, перилами и балкончиками, с бортов которого свешивались персидские ковры. Однако небольшая ходкая галера, украшенная медными щитами, пересекла нам дорогу, и вот уже с ее бортов над нами свесились насмешливые рожи с клинообразными, типично греческими бородками.

— Эй, путешественники, куда правите?

— Мальчик, что за плешивую красавицу ты везешь? Вели ей, пусть спрячет свои ножки! — Это они намекали на то, что Мнесилох, боясь сырости, заткнул полы своей хламиды за пояс, обнажив кривые волосатые ноги.

Нас подняли на борт.

— Ну, теперь держись, Алкамен, — шепнул мне старик.

И он пустился кривляться, плакался на судьбу, говорил на чудовищной смеси греческого языка с варварским.

— Эй, однорукий, ты краснорожий, как Силен, — насмехались враги.

Галера доставила нас в такое место, где корабли стояли тесно, борт к борту, и с палубы на палубу можно было переходить по перекинутым мосткам. Да, действительно велик был царский флот — даже дух захватывало!

Здесь нас окружили мидяне. Матросы, полуголые, повязанные красными платками или с тюрбанами на головах, отступили, и мы оказались среди бородатых, горбоносых мужей в расшитых золотом одеждах. Тяжелые плащи, затканные жемчугами и алмазами, колыхались на них, как на вешалках.

Важный вельможа восседал под опахалами на золоченом стуле. Его борода, выкрашенная в красный цвет, была тщательно завита в мелкие колечки и покоилась в специальной парчовой сетке.

— Это еще не царь, — шепнул Мнесилох. — Не бойся!

Откуда только у Мнесилоха взялись обильные слезы. Сморкаясь в полу хламиды, он кое-как рассказал, что бежал из афинского рабства, в котором провел сорок лет! Поведал, что его настоящее имя Сикинна, а этот мальчик (он ткнул в меня пальцем) тоже беглый раб, сирота.

Мнесилох повторил свой рассказ на каком-то скрипучем и шипящем, вероятно на персидском, языке; опять заговорил по-гречески.

— Отведите нас к царю! — требовал Мнесилох. — У нас есть что ему рассказать.

Однако краснобородый и бровью не повел. И все кругом оставались такими же непроницаемыми и важными. Мнесилох вконец извелся. Чего уж он им ни рассказывал, как ни врал — они смотрели на него бараньими глазами и, казалось, кого-то ждали.

Наконец гортанный голос что-то прокричал. Все мидяне, кроме краснобородого, повернули головы направо, и оттуда, стуча солдатскими сапогами, появился худой человек со злым, напряженным лицом.

Это был Лисия, бывший перекупщик зерна, бывший хорег, бывший афинянин, а теперь перебежчик и изменник!

— Ха! — закричал он. — Это Сикинна? Это беглый раб? Это шпион, лазутчик Фемистокла, и место ему в петле! Кто же в Афинах его не знает? Зовут его Мнесилох, и живет он объедками с богатых столов. В том числе и я кормил его у себя на кухне.

— Врешь, собака! — сказал Мнесилох. — Я на твой поганый двор шагу не ступал, хоть ты и богаче всех. Насосался крови людской!..

Лисия кинулся на него, хватаясь за меч, но персы-щитоносцы его удержали. Краснобородый что-то заговорил, указывая то на меня, то на Мнесилоха, то на Лисию, потом указал пальцем вдаль. Переводчик объяснил, что по приказу царя царей всех перебежчиков ведено доставлять ему лично, что с нами вместе пусть отправится и Лисия как беспристрастный свидетель.

И та же быстроходная галера доставила нас на берег. Там завязали нам глаза и повели, подталкивая древками копий. Копилась злоба, таился противный страх, но что же делать? Мы молчали. Слышался звон оружия, ругань и восклицания на чужих языках, ржали кони, скрипели оси телег, плакали дети и визжали женщины. Видимо, вдоль всего берега расположилось войско мидян.

Вдруг я почувствовал, что Мнесилох сел на дорогу.

— Ох, — стонал он, — от дурной головы ноги кричат караул! Братцы мидяне, мидянчики-голубчики, не могу больше идти!

Конвоиры чужими голосами переругивались возле нас. Раздался пронзительный голос Лисии:

— Довольно сатира изображать, тут тебе не театр Диониса. Царь царей прикажет тебе поджарить пятки!

— Что ты орешь, будто с осла упал! — тихо сказал ему Мнесилох. — Лучше скажи, понимает ли тут кто-нибудь по-гречески, кроме тебя?

— Нет, никто, — опешил Лисия. — А что?

— Чудесно! — пробормотал Мнесилох, вставая на ноги. — Это мне и нужно было знать.

И воскликнул, обращаясь к невидимому перекупщику:

— Лисия, будь эллином! Будь хоть чуточку греком, чтобы боги Эллады, когда настанет страшный час суда над предателями, могли бы бросить на твою чашу весов хоть крупицу милосердия!

— Что тебе от меня надо, старый хрыч? — недоумевал перекупщик зерна.

— Меня казни, меня предай, но мальчишку спаси. Чем виновато дитя, когда кругом все в огне, все рушится?

— Шагай, шагай! — усмехнулся Лисия. — Не пройдет и часа, как вы оба запоете новую песню в руках опытного палача. Ты, старик, будешь в роли Прометея, а твой малый — он уже однажды выдал меня, — он будет корифеем. Ха-ха-ха!

— А помнишь, Лисия, — вкрадчиво ответил Мнесилох, — как десять лет тому назад после Марафонской битвы неизвестные похитили из ямы сокровища, взятые у персидского царя? Один из похитителей, я помню, был потом перекупщиком зерна.

— Что это ты вдруг вспомнил? — Голос Лисий дрогнул. — И какое дело царю до сокровищ, украденных у афинян?

— Но афинянам-то они достались от персов! Неужели царю не захочется их вернуть? Вот он и начнет кое-кому поджаривать пятки: сознавайся, мол, куда ты девал мои сокровища?

— О злые демоны! — выругался Лисия.

Дорога под нашими ногами стала круто подниматься. Мы спотыкались на острых камнях.

АРТЕМИСИЯ

Послышался женский голос, резкий, как звон металла, и все-таки женственный, приятный:

— Остановитесь! Куда вы ведете старика и мальчика?

— Не мешай нам, женщина, — раздраженно ответил Лисия. — Мы спешим предстать перед светлым ликом царя царей, и нам некогда вести пустые разговоры.

— Что ты, что ты! — зашептал ему кто-то по-гречески. — Не груби нашей госпоже. Ведь это Артемисия, правительница Галикарнасса. Сам царь Ксеркс слушается ее слова. Шевельни она пальцем — твоя голова слетит.

— Развяжите им глаза, — приказала правительница. — Какое зло могут причинить однорукий старик и слабый мальчик?

Перед нами оказалась коренастая женщина на крепких ногах. Лицо ее было густо забелено, губы и ресницы ярко раскрашены. Замысловатые серьги и подвески бренчали при каждом движении. И, несмотря на все эти женские ухищрения, в ее некрасивом лице чувствовалась мужская сила и властность.

Мнесилох, жалобно охая, повторил свою выдумку о том, что он — Сикинна, беглый раб. Я со страхом оглянулся на перекупщика. Лисия молчал, точно у него заклеился рот.

— А что хотел ты высказать царю? — спросила Артемисия.

Мнесилох помедлил, тоже посмотрел на перекупщика и ответил:

— Афиняне думают удрать из пролива, увести свой флот в Спарту. Пусть великий царь нападает, бьет их, режет, крушит! Я, страдавший в рабстве у афинян сорок лет, призываю царя — бей их, гони!

Лисия даже застонал, но не проронил ни слова. Артемисия заговорила с начальником конвоя по-персидски. Тот объяснял ей что-то, поминутно вставляя слово «Лисия».

— Что же ты, Лисия? — обратилась правительница. — Говорят, что ты обличал их как шпионов, а теперь молчишь? Или считаешь зазорным разговаривать с Артемисией, правительницей Галикарнасса?