Легенда о Вавилоне - Петр Ильинский

Обычно бури политической и даже этнической истории вовсе не означают полного и немедленного культурного развала. Цивилизации значительно чаще умирают тихо и незаметно. Пора расставаться с бессмысленной идеей о том, что всякому важному историческому событию обязательно соответствует точная дата (это удобно для школьников, но не более того).

Нередко смены династий на деле были не падениями государств, а лишь заменой довольно малочисленной правящей прослойки. Большее значение имели миграции народов, но и они чаще всего не могли покачнуть фундамент древнемесопотамской цивилизации. Видимо, переживать потрясения, когда они не влекут за собой полной гибели общественного мироустройства, все-таки не так трудно, сколь бы они ни были страшны и кровавы. Мироустройство прежде всего разрушают события, происходящие в сфере духа, а не на полях сражений. Поэтому разорение Вавилона хеттами, обычно датируемое 1595 г. до н.э., отнюдь не означало конца истории.

Любопытно, что так далеко на восток хетты затем не заходили. Именно во второй половине XVII в. до н.э. началось возвышение их государства, три столетия спустя ставшего одной из великих держав древности. По-видимому, удачливому хеттскому царю (по возвращении, подобно Агамемнону, заплатившему жизнью за длительное отсутствие на родине) почему-то было нужно обозначить свое присутствие на карте мира не чем-нибудь, а взятием Вавилона. Иначе отчего бы он пошел на риск далекого и опасного похода? Можно допустить, что ему было известно: в Городе есть чем поживиться — тогда стоит признать, что слухи о вавилонском богатстве достигли довольно-таки дальних земель. И последнее: вряд ли подобное геополитически неоправданное предприятие можно было с успехом завершить, не будь в Вавилоне серьезных внутренних проблем.

В любом случае, пришельцы из Малой Азии Город взяли и разграбили. Заметим, что рельеф Междуречья не только не давал возможности построить эффективную оборону от нападений с востока или запада (там еще в шумерские времена возвели стену, которую неоднократно подновляли, но стены, как известно, могут защитить город, но не территорию). Однообразный равнинный ландшафт еще и способствовал войнам междоусобным: любое возвысившееся государство немедленно начинало завоевывать соседей, поскольку не видело к тому особых географических преград — естественные границы отсутствовали. Поэтому в какой-то мере расширение территории было способом самообороны. В дальнейшем так же поступали многие государства, не имевшие внушительных природных заслонов — они стремились как можно дальше отодвинуть уязвимые пограничные рубежи от столицы, от центральной, наиболее экономически и политически важной части страны[215]. Спор о том, где, в таком случае, кончаются допустимые превентивные меры, а где начинается неспровоцированная агрессия против соседей, решению не поддается. Заметим лишь, что установить равнинную границу между равносильными государствами сложно и по сей день[216].

Так или иначе, но вавилонское государство относительно легко пережило первую геополитическую катастрофу. После набега хетты вернулись к себе домой и больше в Междуречье не появлялись, но династия потомков Хаммурапи прекратилась — к власти в разоренном Вавилоне пришли иноземцы-касситы, спустившиеся в Месопотамию с северо-востока. Про дальнейшие несколько веков вавилонской истории известно очень немного: мы опять попадаем в «черную дыру» истории, и сразу на несколько веков.

Странное дело эти черные дыры. Никого не волнует, что события, происходившие на протяжении десятков тысяч лет доисторического существования человечества, включая важнейшие технологические и культурные открытия (изобретение колеса и прялки, выплавка металлов, виноделие и проч.), совершенно неизвестны и почти непонятны. Наоборот, многочисленные пробелы, которыми усеяно историческое (послеписьменное) время, обязательно нуждаются в заполнении, иначе взору предстанет что-то вроде книги с вырванными страницами[217]. Вот еще одна сторона отношения к истории: это — книга, а потому должна подчиняться человеческим книжным законам. Но, говоря о времени древнем (а иногда и не столь древнем), часто невозможно уклониться от неудобного контраста — от избытка информации об одной эпохе и полного ее отсутствия о другой.

Налицо неопределимая, но явная несправедливость. Как будто кто-то — мы или историки? — выполнил долг перед теми предками, о которых известно хоть что-нибудь, и навсегда виноват перед пропавшими во тьме веков, не оставившими после себя черепков или надписей. Может быть, мы это чувствуем так остро, потому что знаем: были и черепки, и тексты, только исчезли, пропали бесследно. Посуду разбили, а листы, папирусы и пергамента сожгли. Но когда-то книга была целой! Даже не книга — библиотека! История — это память людская, и ее провалы особенно болезненно воспринимаются теми, кто ощущает себя частью человечества. Сколько же сочинений и творений людских погибло на памяти любого из последних поколений! Тем легче представить эпоху, в которой следы человеческой жизни, человеческого творчества уничтожались столь рьяно, что от них не осталось ничего.

История касситской Вавилонии не исключение. Данных о ней слишком мало. Это обидно не только из общих, философских или, наоборот, узких, научно-исторических соображений. Дело в том, что есть ощущение, что этот период был очень важным для развития и дальнейшей судьбы вавилонской цивилизации. Чуть ли не самые подробные сведения о нем исходят из египетских и хеттских дипломатических архивов (впервые обнаруженных на грани XIX–XX вв.), в которых сохранились письма тогдашних вавилонских владык. Из них становится ясно, что Вавилония во второй половине II тыс. до н.э. была стабильной и уважаемой страной, что ее тогдашний язык, аккадский, был языком международным, на котором переписывались властители древнего мира, пусть не имевшие никакого отношения к потомкам Саргона Древнего. Посольства из Египта в Вавилон и обратно ходили регулярно и возили с собой разные дары или даже выдаваемых замуж за «царственного брата» принцесс.

Длительное правление одной династии (до середины XII в. до н.э.) дает возможность предположить, что тогда Вавилония окончательно оформилась как государство, а не конгломерат полунезависимых владений, захваченных талантливым царем. Эта же постулируемая стабильность приводит к предположению, что именно в те века вошла в полное цветение вавилонская культура, которая потом в течение долгого времени была главным оружием вавилонян, многократно спасавшим их после страшных военных поражений. Кстати, первой нацией, ассимилированной вавилонянами, стали именно касситы. Их цари постепенно стали принимать аккадские имена, а собственно касситская письменность даже не возникла. В распоряжении ученых есть лишь отдельные касситские слова, вкрапленные в вавилонские тексты, не позволяющие установить, к какой группе принадлежал язык новых царей.

Возможно, что самое интересное событие, подробности которого до нас не дошли из покрытого «черной дырой» середины II тысячелетия до н.э., — это возникновение (или оформление) культа бога Мардука, которого постепенно начинают воспринимать в качестве главнейшего бога не только вавилонского пантеона, но и всей Месопотамии. Именно тогда воздвигается знаменитый вавилонский зиккурат — башня Этеменаки, после неоднократно разрушавшаяся и восстанавливавшаяся, окончательно разобранная до основания не то в греческую, не то в персидскую эпоху, но и поныне существующая в мире человеческого воображения. Примерно одновременно с сооружением башни отливается золотая статуя бога Мардука, которая становится опорной точкой вавилонской религиозной жизни (домом бога является храм Эсагила, а Этеменаки представляет лишь часть обширного храмового комплекса, окончательно не раскопанного до сих пор). Позже обладание статуей станет символизировать власть над Месопотамией и возникнет легенда о том (некоторые ученые относятся к ней с осторожностью), что во время разрушения хеттами Вавилона была похищена и она, но почему-то не увезена в Малую Азию, а брошена на границе, откуда ее с триумфом вернул первый из касситских царей. Что случилось на самом деле, не так важно. Очевидно, что касситам было необходимо завоевать симпатии новых подданных, а также утвердить их в мысли, что пришельцы стали властителями Вавилона в соответствии с вавилонскими же традициями. Возвращение Мардука в Город — первый шаг к ассимиляции касситов и первый шаг к многовековой и, смеем предположить, плодотворной вавилонской стабильности. Очень часто этническая и политическая устойчивость страны не есть плод подавления и абсорбции слабых наций более мощной, а является следствием удачного сплава двух (или нескольких) народов.