Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

Я отправился погулять по «вилле», неаполитанскому приморскому парку, слушая шепот волн и удивляясь, почему события этого вечера вызвали у меня такую тревогу. И тут до меня дошло. Во время моих исследований я наткнулся на довольно скучный дневник одного немца по имени Букардус, который был церемониймейстером при дворе его святейшества папы Александра VI. Так вот, сухо и безо всяких эмоций, этот Букардус рассказывал, как этот папа любил в присутствии своей дочери Лукреции Борджиа забавляться тем, что приглашал в палаццо Борджиа, названное в его честь и сохранившееся до сих пор, красивых полуодетых куртизанок. Отец и дочь с наслаждением наблюдали, как женщины ожесточенно дерутся с дюжими гвардейцами его святейшества, которых тоже приглашали сюда. Как и Рейнхард Гейдрих, Александр VI разбрасывал по комнате дукаты, и они ползали по полу, собирая их под креслами и сундуками, столами и табуретами.

На следующий день я осторожно поинтересовался у Гейдриха, знает ли он о семействе Борджиа. Естественно, он слышал пару непристойных анекдотов, которыми изобилует история этого рода, но ничего не знал о церемониймейстере и его дневнике. Как бы то ни было, сцена в Доме провинций показала мне, что знание прошлого может быть весьма поучительным.

Так закончилась моя работа на Гейдриха в качестве переводчика. Изо всех так называемых «больших» начальников, с которыми мне приходилось иметь дело, он был единственным человеком, в присутствии которого я испытывал инстинктивный ужас. Ни Гитлер, ни Гиммлер, ни Муссолини или Боккини не внушали мне страха, но этот отставной морской офицер, с его еврейской бабушкой, холодными голубыми глазами и фигурой гвардейца, наполнял меня ужасом. Не знаю, боялся ли Гейдриха его биограф, швейцарский писатель Карл Дж. Буркхардт, но думаю, что нет – по крайней мере, если судить по рассказу о встрече, которую бывший верховный комиссар Лиги Наций по городу Данцигу имел с Гейдрихом. Эта встреча описана в вышедшей недавно книге Meine Danziger Mission («Моя миссия в Данциге»). Это самое подробное описание Люцифера Третьего рейха, которое мне приходилось читать. Буркхардт в ту пору, то есть в 1935 году, был членом Международного комитета Красного Креста, а равным ему по должности представителем Германии был его королевское высочество герцог Эдуард Саксен-Кобург-Гота, принц Великобритании и Ирландии, обергруппенфюрер NSKK, рейхскомиссар добровольной службы сестер милосердия и президент Немецкой ассоциации ветеранов боевых действий. Швейцарский профессор и обергруппенфюрер СС встретились, чтобы обсудить, среди других прочих дел, вопрос о просьбе Буркхардта разрешить ему посетить немецкие концентрационные лагеря и поговорить с заключенными без свидетелей. Поскольку на это требовалось разрешение Гейдриха, Эдуард фон Саксен-Кобург-Гота пригласил Буркхардта и Гейдриха на обед.

«И тут створки дверей распахнулись, и появился Гейдрих. Я впервые видел человека в черной форме, явившегося в ней на неофициальный обед. Он был русоволос и худ, и на его остром, бледном, асимметричном лице, обе половины которого были совершенно не похожи друг на друга, сияли монгольские глаза. Энергично, но с каким-то женственным изяществом, знаменитый убийца вошел в гостиную герцога.

Гейдрих сел за стол слева от меня. Я был поражен его руками – белоснежными руками с картин прерафаэлитов, словно созданными для того, чтобы медленно душить людей».

Рассказ Буркхардта заканчивается так: «Вскоре после этого Гейдрих, этот молодой бог смерти, покинул нашу мужскую компанию».

Гейдрих был злым гением Гиммлера, главным образом потому, что Гиммлер тоже боялся его – и не без оснований. Если бы Гейдриха не убили в Праге, он, несомненно, настоял бы на организации нацистской Варфоломеевской ночи, и первой его жертвой стал бы рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, которого он искренне презирал. Офицеры британской разведки говорили мне в 1945 году, что Гиммлер знал о готовящемся убийстве Гейдриха, но ничего не сделал, чтобы предотвратить его. Так это или нет, мы уже никогда не узнаем.

После смерти дона Артуро Боккини 10 сентября 1940 года в Риме началась ожесточенная борьба за его кресло. В реальности министром внутренних дел был Государственный секретарь Буффарини-Гвиди, хотя номинально этот пост занимал Муссолини. Как и Боккини, Буффарини сумел сохранить свой пост в течение невероятно долгого, по итальянским представлениям, времени. Родом из Пизы, наделенный красноречием истинного тосканца, невысокий, грузный и, в отличие от Боккини, совершенно равнодушный к требованиям гигиены и искусству портных, он был типичным адвокатом, которые сохранились в Италии со времен Цицерона. В интеллектуальном отношении он был на голову выше всех своих коллег по министерству, за исключением Дино Гранди и Итало Бальбо. Страстью всей его жизни была политика, интриги и тайное увеличение своей власти. Он терпел Боккини потому, что того очень ценили в палаццо Венеция, но встретил весть о его смерти с заметным облегчением.

Буффарини давно уже положил глаз на большой сейф в кабинете шефа полиции, в котором хранились легендарные секретные фонды, которые никто не имел права проверять. Артуро еще лежал в гробу на своей вилле, а за право обладания этими фондами разгорелась жестокая битва. Граф Чиано, зять Муссолини, уже выдвинул своего кандидата на пост начальника полиции. То же самое сделала и фашистская партия. Короче говоря, всякий высокопоставленный итальянский чиновник хотел, чтобы тайные сведения о его личной жизни охранялись подходящим для него шефом полиции.

Главным кандидатом был земляк Боккини из Неаполя. Его звали Кармин Сениз, он был заместителем дона Артуро и считался заурядным полицейским с приятными, дружелюбными манерами, который любил рассказывать анекдоты на чистом неаполитанском диалекте. Буффарини был уверен, что легко сможет управлять им, а я, потеряв своего друга Боккини, радовался, что место покойного займет его ближайший сотрудник. Палаццо Венеция хранило молчание, хотя телефоны министерства внутренних дел разрывались от звонков с рекомендациями, требованиями и просьбами. Буффарини пригласил меня, когда я сидел у смертного одра Боккини, и сказал, что выдвинул кандидатуру Сениза и, к моему ужасу, попросил позвонить из его офиса синьору Гиммлеру и добиться, чтобы рейхсфюрер одобрил его план. Я расстроился, что итальянцы опустились до того, что нуждаются в помощи одного немца, не говоря уже о двух, в назначении своего собственного шефа полиции. Мне стало жалко и себя, поскольку я ни разу в жизни не звонил Гиммлеру, да и вообще не любил разговаривать по телефону, но выбора у меня не было. После короткого молчания в трубке раздался удивленный голос Гиммлера. Я сообщил ему о смерти его итальянского коллеги и, в свою очередь, был проинформирован, что он и его помощники приедут на похороны. Это известие привело в ужас слушавшего наш разговор по параллельному телефону госсекретаря внутренних дел. После этого я рассказал Гиммлеру о сложившейся ситуации и дословно перевел аргументы Буффарини в пользу назначения Сениза. Буффарини повезло. Не зная, как и все мы, истинного характера неаполитанца, Гиммлер обрадовался предложению Буффарини и даже попросил его передать дуче его желание, чтобы новый шеф полиции был выбран из ближайшего круга покойного Боккини.