Леди–призрак. Я вышла замуж за покойника - Уильям Айриш

Кэрол следила за ним, ожидая благоприятного момента. Пора было приступать: в конце концов, эта ночь не будет длиться вечно, а она боялась даже подумать о том, чтобы еще раз пойти на что–нибудь подобное.

Случай наконец представился, как раз такой, как она хотела. Милберн сделал девушке один из своих дешевых комплиментов, которые он время от времени — когда вспоминал — подбрасывал ей, как подбрасывают дрова в печку, чтобы не погас огонь.

— Ты говоришь, я самая хорошенькая из всех, кто когда–либо сидел на этом месте. Но ведь, наверное, и раньше бывало, что ты оборачивался и видел рядом какую–нибудь девушку, которая нравилась тебе. Расскажи–ка мне о них.

— Нет, когда я с тобой, я не хочу о них и думать.

— Ну просто, смеха ради. Я не ревнива. Скажи мне: если бы у тебя была возможность, кого бы ты выбрал из всех симпатичных девушек, которых ты когда–нибудь видел рядом с твоим местом, как раз там, где сегодня сидела я? С тех пор как ты начал играть в театрах, какая девушка тебе понравилась больше всех?

— Конечно, ты.

— Я так и знала, что ты это скажешь. Ну а после меня, кого бы ты выбрал? Мне интересно, как много ты помнишь. Я готова поспорить, что ты уже на следующий вечер их забываешь.

— Это я–то забываю? Вот, послушай. Однажды я обернулся, и там, по ту сторону барьера, напротив меня сидела такая дама…

Она сцепила руки под столом, словно пытаясь сдержать невыносимую боль.

— Это было в другом театре, в «Казино». Сам не знаю: что–то в ней было такое…

Смутные тени потянулись поодиночке мимо их стола; последняя остановилась:

— Мы пойдем поимпровизируем немного внизу, в подвале. Ты с нами?

Кэрол разомкнула руки, и они безвольно повисли вдоль стула. Ее планы были сорваны. Все встали и столпились у задней двери, ведущей в подвал.

— Нет, останься со мной, — попыталась она уговорить музыканта, протягивая руку и удерживая его. — Закончи то, что ты…

Он уже встал:

— Пойдем, киска, такое пропускать нельзя.

— Неужели тебе мало было играть весь вечер в театре?

— Да, но то за деньги. А это для души. Тебе понравится.

Кэрол поняла, что он все равно пойдет, даже оставит ее, туда его тянуло сильнее, чем к ней, поэтому она нехотя встала и потащилась следом по узкой, выложенной кирпичом лестнице в ресторанный подвал. Внизу они оказались в большой комнате, где их уже ждали инструменты: видимо, здесь играли не в первый раз. Там даже стояло пианино. Единственная лампочка, большая, но закопченная, свисала на шнуре посередине комнаты, ее дополняли свечи, воткнутые в бутылки. Посередине громоздился грубый деревянный стол, на него составили бутылки джина, примерно по одной на человека. Один из музыкантов расстелил кусок коричневой оберточной бумаги и высыпал туда сигареты, чтобы каждый, кто хочет, мог брать. Она догадалась, что сигареты с «травкой»; наверху такие не курил никто.

Дверь закрыли и заперли на засов, как только Милберн и девушка вошли в помещение: ребята не хотели, чтобы им мешали. Она была единственной девушкой среди них.

Сесть можно было лишь на пустые ящики и картонные коробки, да еще на пару бочонков. Печально пропел кларнет, и оргия началась.

Следующие два часа могли послужить иллюстрацией к «Аду» Данте. Кэрол казалось, что, едва все кончится, она уже не сможет поверить, что видела это своими глазами. Дело было не в музыке — музыка была неплохой. Странное ощущение создавали длинные, до потолка, тени на стенах, размытые и колеблющиеся. И призрачные лица, сосредоточенные, демонические, то и дело неожиданно появляющиеся из разных углов, чтобы затем вновь скрыться в темноте. И джин, и сигареты с марихуаной, наполнявшие комнату дымом и странным запахом. Неистовство, время от времени овладевавшее ими, заставляло ее то прятаться в какой–нибудь дальний угол, то с ногами забираться на ящики. То и дело кто–нибудь подходил к ней, теснил ее, подталкивал к стене, у которой, развалившись, сидели остальные. Она привлекала внимание, потому что была единственной девушкой здесь. Ее оглушали духовыми инструментами, выдувая мелодию прямо в лицо, наполняя душу ужасом и заставляя шевелиться волосы на голове.

— Давай полезай на бочку, потанцуй!

— Я не могу, я не умею!

— Не обязательно танцевать ногами! Верти тем, что у тебя есть! Оно для этого и предназначено. Не переживай насчет платья. Мы все здесь друзья.

«Дорогой, — думала она, уворачиваясь от обезумевшего саксофониста, пока, наконец, он не оставил ее в покое, издав напоследок особенно душераздирающий звук, — о, дорогой, как мне приходится нелегко».

Ей удалось пробраться вдоль стены к тому месту, где среди всего этого грохота сидел ударник. Она поймала его руки, бьющие по инструментам, и потянула их вниз:

— Клифф, забери меня отсюда! Я больше не могу, слышишь, не могу! Еще минута, и я хлопнусь в обморок.

Он уже накурился марихуаны, это было видно по глазам.

— Куда пойдем? Ко мне?

Ей пришлось сказать «да», она понимала, что только так можно вытащить его отсюда.

Милберн встал и, слегка пошатываясь, пошел следом за ней к выходу. Он открыл перед ней дверь, и она вылетела на площадку, словно камень, выпущенный из пращи. Он вышел тоже. Видимо, он мог уйти, когда заблагорассудится, не прощаясь и никому ничего не объясняя. Остальные, похоже, даже не заметили его исчезновения. Дверь захлопнулась, приглушив беспорядочный грохот, словно обрезав ножом. Внезапно наступившая тишина сначала казалась немного странной.

Ты так неожиданно пришла в этот раз.

Дай мне подумать, дай мне выпить, и…

В ресторане наверху было темно и пусто, только где–то сзади горел одинокий ночной фонарь. Когда Кэрол наконец вышла на тротуар, от свежего воздуха у нее едва не закружилась голова, таким он был прохладным, ясным, кристально–чистым после атмосферы подвала. Она подумала, что никогда прежде не вдыхала более чистого и вкусного воздуха. Словно в изнеможении, прислонившись к стене, прижавшись к штукатурке щекой, она жадно глотала этот воздух. Милберн вышел немного погодя, он, кажется, возился там с дверью.

Было уже часа четыре, но еще не рассвело, и город вокруг них спал. На какой–то момент она почувствовала искушение броситься со всех ног вдоль по улице, подальше от него, и покончить со всем этим. Она бы легко убежала, парень был бы не в состоянии ее догнать.

Но она не сделала ни шагу и осталась стоять. Мысленно она увидела фотографию на стене своей комнаты. Она знала, что эта фотография бросится ей в глаза, едва она откроет дверь. Тут ударник подошел к ней, и шанс был упущен.

Они подъехали на такси к его дому. Обычный старый дом: по квартире на каждом этаже. Он провел гостью на второй этаж, открыл дверь и зажег перед ней свет. Квартира показалась ей довольно убогой, с потемневшим от старости паркетом, кое–где сохранившим остатки лака, высокими потолками, узкими, похожими на гробы, амбразурами окон. Не то место, куда стоило приходить в четыре часа утра. С кем бы то ни было, а тем более с ним.

Кэрол слегка поежилась и осталась стоять в прихожей, стараясь не замечать, с какой тщательностью он запирает дверь изнутри. Она хотела расслабиться и сохранить ясность мысли, насколько это возможно, а посторонние соображения только мешали.

Он кончил закрывать дверь.

— Нам это не понадобится, — сказал он, пытаясь снять с нее плащ.

— Нет, оставь, — ответила она твердо. — Мне холодно.

Время поджимало.

— Ты что, так и собираешься тут стоять?

— Нет, — сказала она покорно, с рассеянным видом, — нет, я не собираюсь тут стоять. — Она неуверенно сделала шаг вперед, как конькобежец, пробующий каток.

В полном отчаянии она продолжала озираться. Как же начать? Цвет. Оранжевый. Что–нибудь оранжевое.

— Что ты вертишь головой? — буркнул он. — Это просто комната, ты что, никогда раньше комнат не видела?

Наконец она нашла. Дешевый абажур из искусственного шелка на лампе, стоявшей в дальнем углу комнаты. Девушка пошла туда, слегка наклонила лампу. Лампа отбрасывала на стену небольшой кружок света. Кэрол положила руку на абажур и повернулась к нему:

— Я люблю этот цвет.

Милберн не обратил на нее внимания.

Она продолжала, не отпуская руки:

— Ты меня не слушаешь. Я говорю, что это мой любимый цвет.

На этот раз он посмотрел на нее мутным взглядом:

— Чудненько: ну и что с того?

— Я хочу шляпу такого цвета.

— Я куплю тебе такую. З–завтра или послезавтра.

— Посмотри, посмотри, вот как я хочу. — Она подняла лампу за маленькое основание, не выключая ее, и поставила себе на плечо. Затем повернулась к нему, так что абажур оказался у нее над головой. — Посмотри на меня. Посмотри на меня хорошенько. Ты никогда не видел раньше, чтобы кто–нибудь носил шляпу такого цвета? Она тебе никого не напоминает?