Последняя черта (СИ) - Савченко Лена

— Ещё раз, блять, откроешь свой поганый рот... — угрожающе прошипело над ухом.

Чего там говорить, Ворон вдохнуть после удара не мог. Хрипя, согнулся и чуть не рухнул прямо здесь, под сапоги старшего лейтенанта. И ломать не придётся — с первой же встречи ботинки вылижет... Удержался на ненависти к себе, открыл рот, хватая спасительный воздух, и тут же зашёлся кашлем. Поймал на языке солёный привкус, сплюнул кровь.

— Если я услышу хоть слово до конца поездки, я из тебя всю душу выбью, понял, мудак?

Ворон молчал. Стоило бы кивнуть, но из принципа не хотелось — гордость в жопе заиграла. Он понимал — скоро там будет не только гордость, но ничего с собой поделать не мог.

— Я предупредил, — закончил свою пламенную речь старший лейтенант.

Тяжеленный кулак почти нежно по сравнению с предыдущим толкнул в плечо, но этого вполне хватило, чтобы уже измученный Ворон покачнулся, упёрся спиной в стенку, а коленями стукнулся о быстро закрытую обратно дверь блока. Почти сполз ближе к полу, но замер где-то между положением на коленях и на корточках — ноги не помещались — и ткнулся горячим лбом в холодную дверь. Почти четыре года назад он, похоже, не успел спасти от подобного наглую выскочку с красными волосами; а теперь что изменилось? «Я опять не смог, Призрак...»

Бабочку потом всё-таки отпустили. Как автозак остановился, Ворон ударился головой о дверь, заставил себя подняться и увидел через решётку, как её толчком в спину выкинули на улицу. Прямо голышом, посреди города. Мрази. Она тут же сорвалась и побежала босиком по асфальту. Один из ментов вдруг поднял ствол.

— Нет! — выкрикнул Ворон одновременно с выстрелом.

Бабочка споткнулась, коснулась земли рукой — сердце Ворона замерло — но тут же припустила вперёд с новыми силами. Мент промахнулся. И был очень зол.

Пока Ворона допинывали — иначе это нельзя назвать — до места дальнейших разбирательств, этот мент отбил ему весь пах и зарядил прикладом в лицо. Когда над головой вспыхнуло искусственное освещение, один глаз видеть перестал.

— Сейчас посмотрим, что ты за фрукт, — пробормотал старший лейтенант, фотографируя испорченное бледно-лиловое лицо специальным устройством для распознавания личности.

Ворон окончательно попрощался с жизнью. Как минимум, с нормальной — жизнь половой тряпки замелькала на горизонте. Не с его репутацией, не с его работой надеяться на пощаду. Не с его провинностью — даже если эксперты решат, что менты застрелили друг друга сами, его всё равно посадят на бутылку, потому что поймали за руку не в то время не в том месте. Так работал закон в этой стране.

Глава 6.3

— Константин Песков, — задумчиво проговорил вслух лейтенант, а потом вдруг крикнул. — Ах ты, сукин сын!

Уже знакомый тяжеленный кулак врезал по лицу, пальцы дёрнули за волосы, заставив, шипя, задрать голову, а нога снова прилетела в область живота, но согнуться не получилось. Кровь забила горло, мешала вдохнуть.

— Ты, блять, грохнул Гарика?! Признавайся, тварь! Что он тебе сделал, а?

Лейтенант ударил туда же, и Ворон поперхнулся кровью, всё ещё не в силах выплюнуть.

— Остановил твою ебаную тачку на шоссе за просранную страховку, да, подонок?!

Пальцы вырвали клок волос, но выпустили, и Ворон согнулся пополам, кашляя, захлёбываясь собственной кровью, почти распластавшись лицом на холодном грязном полу. Как тряпка. Тяжёлый ботинок немедленно врезал по спине, по ногам...

— Срать я хотел, что ты там со сто восемнадцатым сделал, но за Гарика ответишь, паскуда... А те и так были не жильцы... — бормотал хриплый голос старшего лейтенанта, пока он отходил куда-то.

— Товарищ старший лейтенант, — неуверенно окликнул его новый голос, которого Ворон не слышал ранее. — Смею напомнить, что наш приоритет — получение информации о подельниках задержанного.

Тяжёлые шаги прекратились, товарищ старший лейтенант остановился. Ворон замер, испугавшись, что сейчас ему снова достанется. Но пронесло, тот заговорил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что ж, если он хочет умереть быстро, в его интересах это рассказать, — ледяным тоном сквозь зубы выдавил он. — Иначе я тебе не завидую, Константин.

***

Катя бежала. Бежала, куда глаза глядят, перепрыгивая через лужи, обдирая ноги об асфальт, спотыкаясь и падая на колени. Только так она хоть немножко согревалась, а в промежности не так нестерпимо саднило после стольких мужиков, без смазки и подготовки. Она почти не чувствовала радости от того, было слишком страшно и больно, хотелось добежать — но куда хотелось, она не знала. Подальше, пожалуйста, только подальше...

Добежала до какой-то школы, увидела свет в окне, взлетела на грязные серые ступеньки и застучала в дверь.

— Откройте, прошу, откройте!

Открыл ей старый седой охранник. Покачал бледной головой, впустил внутрь, поставил старый, но крепкий чайник, накинул на неё сверху грязное одеяло, пока она сидела на скрипящей кровати в его коморке и покачивалась из стороны в сторону, поджав голые ноги к груди и прокручивая в голове какой-то бессвязный бред, который рвался наружу. Да, она шлюха. Нет, с ней так нельзя.

— Всё, всё, спокойно, милочка, — заботливо произнёс старик.

Он протянул ей чашку горячего чая и погладил по грязным и потным волосам, отчего Катя дёрнулась, расплескала чай, выронила кружку — такие кружки делали из титана, иначе непонятно, как так не разбилась — и отползла в ужасе в угол.

— Хорошо, хорошо. — Старик миролюбиво поднял морщинистые руки. — Не трогаю, видишь... не буду. Кто же с тобой так... позвонить в полицию?

«Я люблю поли-и-ицию!»

— Нет, не н-надо! — закричала Катя и закрыла лицо ладонями. — Пожалуйста! Что угодно, только...

Она встала на четвереньки, попыталась заставить себя подползти к старику, сделать ему приятное, лишь бы он не делал того, что собирался, лишь бы хоть на немножко её оставили в покое, не трогали потом, не мучили, не унижали... На неё сверху упало одеяло, скрывая свет. Потом чьи-то руки взяли её в охапку, сделали перед носом и глазами окошко, посадили на острые коленки и приняли покачивать так, как она сама раскачивалась.

— Тише, тише, девочка, — бормотал старик. — Ты в безопасности, никто не тронет, никто.

Тепло ударило, словно тяжёлым сапогом по голове. Глаза сами собой заслезились, веки отяжелели, свет померк. Тело обессиленно размякло, растеклось внутри мягкого кокона, провалилось в пустоту...

***

Ворон и сам себе не завидовал. Очередной удар повалил на спину, чья-то нога надавила на вывихнутое плечо, заставляя дёрнуться и вскрикнуть. Чьи-то пальцы задрали футболку, чей-то сапог ещё раз врезал по рёбрам. Старший лейтенант склонился над ним чёрной мутной тенью, что-то держа в руках.

— Сначала напишем послание... — объяснил он.

Кажется, щёлкнул какой-то переключатель, и внизу живота вспыхнула боль. Ворон было стиснул зубы, но через секунду уже орал от непрекращающегося жжения. Это был огонь, или раскалённый металл, или всё вместе и сразу... Когда в рот засунули кляп, крик не прервался, выходил глухим стоном, глаза слезились, боль с каждой секундой усиливалась стократ, била хуже ментовских ботинок, вспыхивала искрами, заставляла выгнуться, вжаться в держащие ноги, снова вспомнить про плечо.

Тело не слушалось совсем, сознание ещё немного и отключится, только бесконечная пелена боли и унизительное ощущение мокрых штанов — кажется, он обмочился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нравится, мудак? — прошипел старший лейтенант, отрываясь от своего занятия.

Когда боль прекратилась, Ворон ещё несколько секунд ощущал неземное блаженство, мелко дрожа, растянутый на полу. С трудом разомкнул веки, через шатающийся мир видя, как от его тела поднимается струйка дыма. Нос уловил запах жареного мяса. Маленькая вещичка в чужих руках — это мощный, запрещённый в качестве оружия, технический лазер для сложного вида производственных работ. Голова отрицательно замотала сама собой, Ворон даже не успел это проконтролировать — а, может, её тоже охватила нервная дрожь. Впрочем, ответ от него был нужен только для появления в тумане расплывшегося лица довольной улыбки.