Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Соболева

Вот о трофеях рассказать просто необходимо: они говорят о личности Наполеона ничуть не меньше, чем любые его победы. Кроме тех трофеев, какие всегда достаются победителям, он собирал и отсылал в Париж (подчёркиваю, не в свой дворец, не своей любимой жене, а государству – для помещения в общедоступные музеи) картины, скульптуры, книги. В молодой республике существовал принцип: произведения искусства, принадлежавшие королям, придворным, церковным общинам, должны быть переданы народу, чтобы «укрепить и украсить правление свободы». Бонапарт следовал этому принципу неотступно. Однажды герцог Пармский Фердинанд взамен картины Корреджио «День», которую потребовал в качестве репарации Наполеон (он очень хорошо разбирался в искусстве, всегда выбирал лучшее), предложил генералу миллион. Директора в Париже были в восторге: им постоянно не хватало денег. Но Наполеон написал: «Миллион, который он предлагает, будет вскоре растрачен, а такой шедевр наверняка украсит Париж и даст повод для подражания другим гениям». Он был прав: толпы людей собирались (и собираются до сих пор) в музеях перед картинами, которые добыл для Франции Наполеон.

Конечно, итальянцам трудно было смириться с потерями национальных шедевров. Немецкий писатель Эрнст Арндт, проживший некоторое время в Милане, как раз когда там хозяйничал Наполеон, писал: «…от Граца до Болоньи люди говорят только об одном человеке. И друзья, и враги соглашаются в том, что он – великий человек, друг гуманности, защитник бедных и несчастных. Во всех рассказах он выставлен героем, ему прощают всё, кроме отправки во Францию произведений итальянского искусства». Конечно, такое трудно простить. Но не следует забывать: ни один завоеватель не относился к памятникам прошлого, как Наполеон. Он мог бы брать всё – грабить. Брал только то, что оговорено в договоре. А когда увидел, что «Тайная вечеря» Леонардо на стене монастырской трапезной в Санта Мария дела Грация находится в состоянии, явно требующем особенно бережного обхождения, то не позволил своим солдатам не то что становиться в этом помещении на постой, но даже заходить в него.

Его звали в Париж, прельщали невиданными почестями. Он отказывался. Писал директорам: «Имея слабую армию, мы должны делать всё: сдерживать германское войско, осаждать крепости, охранять тылы, угрожать Генуе, Венеции, Тоскане, Риму и Неаполю и везде должны иметь превосходство в силе. Но для этого требуется полное единство военного, политического и финансового руководства… Надеюсь, что эти мои слова вы не приписываете моему честолюбию. К сожалению, я и так чересчур засыпан почестями, а здоровье моё подорвано до такой степени, что мне, вероятно, придётся просить вас о преемнике… Всё, что у меня осталось, – это присутствие духа… Я продолжаю переговоры. Шлите подкрепления! Подкрепления! Если хотите сохранить за собой Италию».

По поводу здоровья он лукавил: оно у него было отменное. О преемнике не попросил (попробовали бы предложить!). Подкрепления ему не прислали. Италию за собой бездарные руководители республики не сохранили. Ему придётся снова её завоёвывать.

Генералиссимус Суворов

«Далеко шагает, пора унять молодца!» – услышав о победах генерала Бонапарта, сказал великий Суворов. Александр Васильевич революционеров не терпел. Горько сожалел в 1774 году, что Екатерина II слишком поздно отправила его подавлять восстание Пугачева. Без него успели. Ему осталось только доставить самозванца из Яицкого городка в Симбирск. Присмотрелся к бунтовщику, не нашёл в нём «ничего человеческого» и приказал сделать клетку, как для дикого зверя. В ней и доставил мятежника к месту суда.

Двадцать лет Россия обходилась без революций. За двадцать лет происходит смена поколений. Возможно, молодые не знали (или считали преувеличением рассказы старших), как расправляются в богоспасаемой стране с любителями бунтовать. Во всяком случае, в Польше нашлось достаточно отважных, вставших под знамёна восстания, поднятого Тадеушем Костюшко. Екатерина знала, кому доверить «навести порядок». Разумеется, Суворову. С задачей, поставленной государыней, справился он отменно. Считают, был не в меру жесток. Может быть. Но цель-то была какая! Покой империи. Так что оценивать меры, которыми пользовался полководец, следует, исходя не из общечеловеческих представлений о гуманности, а из обстоятельств времени и места. В то время императрица сочла действия Суворова для России полезными и присвоила ему чин фельдмаршала.

А уж когда случилась революция во Франции, только и молил Екатерину: «Матушка! Прикажи мне идти против французов». Екатерина ввязываться в войну не пожелала. И была права. Но «чаша сия» фельдмаршала Суворова не миновала. В 1799 году Павел I желанную возможность ему предоставил. К этому времени генерал Бонапарт отобрал у Австрии (союзницы России) всю Северную Италию. Вена вынуждена была обратиться к Петербургу с просьбой, во-первых, прислать на помощь русских солдат, во-вторых, поставить во главе союзных войск непобедимого Суворова.

Полководец в это время пребывал в опале. Пришлось императору Павлу смирить гордыню: «Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит. Римский император требует Вас в начальники своей армии и вручает Вам судьбу Австрии и Италию. Моё дело на то согласиться, Ваше – спасти их». В ссылке Суворов стосковался без дела и обрадованный, что не придётся служить под начальством Павла, дал согласие. Правда, с условием, чтобы никто не вмешивался в его действия. Скажу сразу: на это условие австрийцы безоговорочно согласились, но нарушать его начали с первого дня.

Суворов за четыре месяца освободил от французов (вернул Австрии) всю Северную Италию. А ведь австрийские войска, ведомые прославленными фельдмаршалами, не сумели за год боевых действий вернуть себе ни километра отнятой у них Наполеоном земли! Но Суворова-то приглашали, чтобы он уничтожил и революционную французскую армию, и её набирающего силу вождя. Он и сам хотел приструнить «зарвавшегося мальчишку». Но «мальчишка» в это время отправился покорять Египет. Узнав об этом, Суворов сетовал: «Бог в наказание за мои грехи послал Бонапарта в Египет, чтобы не дать мне славы победить его». Наполеона он ставил в один ряд с великими полководцами мира – Цезарем и Ганнибалом.

Суворову пришлось сражаться с другими генералами – соперниками Бонапарта. Их, Жана Виктора Моро, Этьена Жака Жозефа Макдональда и Бартелеми Катрина Жубера, часто называли в одном ряду с Наполеоном как равных, вызывая бешенство будущего императора. Суворов встретился со всеми – и всех разбил. Жубер в битве при Нови был убит. Непобеждённым (непобедимым!) остался один Бонапарт. Так, вопреки задуманному, Суворов помимо своей воли вёл к власти Бонапарта. Им не пришлось встретиться. Оба сожалели об этой невстрече. Суворов как-то с грустью заметил, что не встретился на поле боя с двумя самыми выдающимися своими современниками: «Для Фридриха я был молод чином, для этого мальчика – стар годами».

А если бы встретились? Кто стал бы победителем? Об этом до сих пор спорят знатоки военной науки…

А австрийские власти требовали, чтобы русский полководец согласовывал все свои шаги с австрийским гофкригсратом (придворным военным советом). Фельдмаршалу привезли проект военной кампании, ограниченный оттеснением французов за реку Адда (ту самую, преодоление которой три года назад стало первой по-настоящему великой победой Наполеона), на что Суворов только рассмеялся и приписал внизу, что переходом через Адду он только начнет эту кампанию, а завершит, где Богу будет угодно…

Он прекрасно понял замыслы союзников. Прощаясь перед отъездом на фронт с Андреем Кирилловичем Разумовским, русским послом в Вене, сказал с горечью: «Если правительство австрийское станет действовать в свою пользу более, чем в пользу общую, труды наши будут тщетны, даром прольётся русская кровь и все пожертвования России будут напрасны». Увы, фельдмаршал оказался прав…

Ему понадобилось всего десять дней, чтобы освободить всю Ломбардию и войти в Милан. Во время Итальянского похода он выиграл десять сражений, взял двадцать пять крепостей, пленил свыше восьмидесяти тысяч французов… Я не буду рассказывать о его славных сражениях и победах – это уведёт далеко от темы книги. Приведу только два примера. В знаменитом сражении при Брешии тридцатипятитысячная армия генерала Макдональда потеряла шестнадцать тысяч убитыми и ранеными. Макдональд до конца дней не мог забыть того сокрушительного поражения. Уже будучи прославленным маршалом, он говорил русскому послу в Париже: «Я был молод во время сражения при Требии. Эта неудача могла бы иметь пагубное влияние на мою карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был Суворов».

Главным сражением Италийского похода Суворова стала битва под Нови.

Не желая смириться со следующими одно за другим поражениями, Директория послала в Италию несомненно талантливого молодого генерала Жубера (его считали не только достойным соперником Бонапарта, но, учитывая более покладистый характер, отдавали Жуберу предпочтение). Узнав, что к его армии приближается Жубер во главе весьма значительного подкрепления, Суворов с усмешкой заметил: «Этот молодец идет учиться: пойдем, дадим ему урок». Урок оказался жестоким: Жубер был убит уже в начале сражения, его армия разгромлена. Потери противников были несоизмеримы: республиканцы потеряли пятнадцать тысяч человек, войска Суворова – меньше пяти тысяч (имею в виду и убитых, и раненых). Павел повелевает отдавать Суворову (уже не только графу Рымникскому, но и князю Италийскому) «даже и в присутствии государя все воинские почести, подобно отдаваемым особе его императорского величества». Король Сардинии награждает его титулом принца и «брата королевского»… Адмирал Горацио Нельсон пишет Суворову: «Меня осыпают наградами, но сегодня удостоился я высочайшей награды – мне сказали, что я похож на Вас»…