Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени - Рубен Александрович Будагов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Движение самостоятельных слов к служебным может быть таким образом не только односторонним, как обычно считают, но и двусторонним: от самостоятельных слов к служебным и от служебных – в определенных условиях, на новом этапе развития языка – вновь к словам самостоятельным. Все это подтверждает наличие прочных связей, которые существуют между словами этих двух категорий.
Проблема самостоятельности значения слова имеет, следовательно, отношение не только к словам типа имен существительных, но, mutatis mutandis, и к словам служебным. Между тем во многих направлениях зарубежного языкознания, как и среди некоторых советских лингвистов, отрицание самостоятельности служебных слов все чаще и чаще переносится и на слова типа имен существительных. Основным аргументом при этом оказывается система языка[189]. У многих ученых получается так, что система языка не только противостоит самостоятельному значению слова, но и отрицает эту самостоятельность. В действительности значение слова, находясь в системе языка, не утрачивает своей самостоятельности, а лишь осложняется в результате взаимодействия с значениями других слов. Система не отрицает отдельных слов, а лишь скрепляет их в такое целое, в пределах которого общее не подавляет отдельного, но взаимодействует с ним.
Разумеется, в синхронной системе каждого отдельного языка различие между такими частями речи, как имена существительные или глаголы, с одной стороны, и такими, как предлоги или союзы – с другой, ощущается достаточно отчетливо всеми говорящими (сознательно или бессознательно). Поэтому и самостоятельность частей речи первого типа гораздо очевиднее самостоятельности частей речи второго типа. Но здесь была сделана попытка показать, что даже для слов служебного характера существует проблема взаимодействия общего и отдельного, системы и элементов системы.
10
Свыше ста лет тому назад, задолго до возникновения теории относительности и задолго до опубликования основных работ феноменолога Э. Гуссерля, Карл Маркс в первом томе своего «Капитала» писал:
«… свойства данной вещи не возникают из ее отношения к другим вещам, а лишь обнаруживаются в таком отношении…»[190].
В этой краткой и предельно ясной формулировке особенно хочется подчеркнуть слова «лишь обнаруживаются в таком отношении». Аналогичную мысль К. Маркс подчеркивал и в других сочинениях, в частности, в «Теории прибавочной стоимости». Здесь он разъяснял важнейший тезис на таком примере: сила притяжения той или иной вещи является силой самой этой вещи, но подобная сила может остаться до известного времени скрытой, пока не появляется другая вещь, способная притянуть к себе первую. Все это нисколько не мешает объективности существования всех свойств первой вещи[191].
Вопрос о том, что, например, такое «расстояние между буквой А и столом», представляется бессмысленным прежде всего потому, что понятия (буква А, стол), между которыми предлагается установить отношение, сами по себе несоотносительны. Даже если представить, что подобные понятия когда-нибудь станут соотносительными, тогда надо будет заняться субстанцией буквы А и субстанцией стола, а затем уже показать, какие отношения между ними возможны и какие – невозможны. И здесь в уже знакомой формуле aRb, а и b не менее существенны, чем R. Больше того, R (отношение) оказывается возможным только при соотносительности а и b на данном этапе развития определенной науки.
То же оказывается и в любом естественном (национальном) языке, а следовательно, и в науке о языке. Ранее приведенные примеры и иллюстрации показывают справедливость подобного толкования формулы aRb. Само познание человека было бы вообще невозможным, если оно в равной степени не опиралось на познание фактов (явлений) и на установление связей (отношений) между данными фактами (явлениями).
В.И. Ленин был глубоко прав, когда подчеркивал:
«Материалистическая диалектика Маркса и Энгельса безусловно включает в себя релятивизм, но не сводится к нему, т.е. признает относительность всех наших знаний не в смысле отрицания объективной истины, а в смысле исторической условности пределов приближения наших знаний к этой истине»[192].
Здесь особенно важно отметить: материалистическая диалектика, включая релятивность, отнюдь не сводится к ней. Вещи сохраняют объективность существования, хотя и оказываются исторически изменчивыми. Подобно этому значения слов и грамматических категорий включают релятивность, но не сводятся к ней. Они существуют вполне объективно в процессе их же исторического развития.
Нередко приходится слышать, что современное состояние изучения математики и физики должно изменить наши представления о соотношении между объективным и релятивным «началами в природе самих вещей» в пользу абсолютной релятивности. Это, разумеется, неверно. Вот что говорит по этому поводу один из крупнейших физиков нашего столетия Макс Планк:
«В отношении физики мы имеем основания утверждать, что уже современная картина мира, хотя она… сверкает различными красками в зависимости от личности исследователя, содержит в себе некоторые черты, которых больше не изгладит никакая революция ни в природе, ни в мире человеческой мысли. Этот постоянный элемент, не зависящий… ни от какой мыслящей индивидуальности, и составляет то, что мы называем реальностью»[193].
Подобное понимание реальности характерно для многих больших ученых нашей эпохи, имеющих дело не только с абстрактной теорией, но и с практикой изучения самой этой реальности[194].
Хотя учение об относительности в широком смысле (под воздействием более специальной теории относительности А. Эйнштейна) действительно является детищем науки XX столетия, однако истоки самого этого учения уходят, как я уже отмечал раньше, не только в прошлое столетие, но и в гораздо более ранние времена. Разумеется, это было еще иное понятие об относительности по сравнению с его современными различными истолкованиями.
В 1927 г. проф. Н.И. Новосадский в большой вводной статье к новому русскому переводу «Поэтики» Аристотеля писал:
«Уже Аристотелю было ясно, что слово получает свое определенное значение только в связи с другими словами в предложении»[195].
И хотя в тексте «Поэтики» Аристотеля такой формулировки нет, но Н.И. Новосадский счел возможным именно так истолковать суждения античного мыслителя о подвижности значения слова в предложении. При этом автор предисловия был
