Умереть в Париже. Избранные произведения - Кодзиро Сэридзава

Однако к этому выводу добавлялись присущие всем студентам Императорского университета честолюбие и энтузиазм. Став чиновником, осуществить на законных основаниях свои идеалы, сделать мир лучше — такой образ мыслей вошёл в кровь и плоть тогдашних выпускников лицея и университета, убеждённых, что на их плечи ляжет будущее Японии. А в результате этого ныне, в период регулируемой экономики, государственные чиновники перестали быть управляющими делами, превратившись в самодовольных политиков. Между тем в ту эпоху главным государственным учреждением, ведавшим промышленностью Японии, было министерство сельского хозяйства и торговли, объединявшее функции нынешних министерства сельского хозяйства и министерства торговли и промышленности.

Итак, я подал в университет прошение, высказав желание поступить на службу в министерство сельского хозяйства и торговли. Я собирался стать государственным служащим не потому, что уже сдал экзамены на чиновника высшего ранга. Профессор Баба, в то время — начальник правового управления, а позже — министр финансов, вёл в университете курс по финансовой политике. Он вызвал меня к себе, приласкал и, ободряя, сказал, что выдвинуться с экономического факультета в мир чиновничества — большой успех. Но его слова, скорее всего, были вызваны моей сдачей экзамена на чиновника, наделавшей шума на факультете. Неожиданно для себя я довольно холодно выслушал любезные слова профессора и больше не поддерживал с ним никаких отношений.

Я сообщил о своём намерении своему другу Кикути, И., которого почитал как отца, и господину О., чьим кредитом так долго пользовался. Кикути, решивший остаться в университете и заняться изучением социального права, одобрил моё намерение. И. обрадовался моему выбору, сказав:

— Работая в министерстве, ты всегда можешь уволиться и заняться реальным бизнесом.

Впрочем, его слова не слишком меня обрадовали.

Господин О. призывал меня отказаться от убогой, по сути, службы в министерстве и вместо этого вырваться за границу. Он настоятельно уговаривал меня отправиться на плантации, которые приобрёл в Бразилии. Я с сожалением думал, что для людей старшего возраста — и для И., и для О., и даже для профессора Баба — моё желание стать чиновником было совершенно непонятно, и все мои объяснения не воспринимались всерьёз. Но может быть, и в самом деле мой образ мыслей тогда отдавал чем-то ханжеским, монашеским? Семена, зароненные в мою душу Богом ещё в младенчестве, дали всходы в самый неожиданный момент.

Весной одиннадцатого года Тайсё[62] я окончил университет.

В апреле того же года поступил на службу в министерство сельского хозяйства и торговли. Одновременно я стал изучать немецкий язык на вечернем отделении Института иностранных языков. Во время вечерних экзаменов я неожиданно встретил там Кикути, явившегося сдавать тот же экзамен. Он пошутил, что, если мы на сей раз провалимся, это обогатит нас опытом поражения, но при ужасно трудном конкурсе в пять человек на место мы оба прошли и вновь по вечерам погрузились в студенческую жизнь. Сейчас я уже не помню, что побудило меня, работая, по вечерам изучать немецкий язык. Знаю лишь, что я был не вполне удовлетворён своей службой в качестве чиновника. Я мог более или менее свободно читать на английском и на французском, поэтому подумал, что неплохо было бы также овладеть ещё и немецким.

Я начал работать в министерстве, в департаменте гор и лесов, с месячным жалованьем восемьдесят пять йен. Если бы я мог жениться на М., то был бы совершенно счастлив. Привыкший к бедности, я полагал, что восьмидесяти пяти йен вполне довольно на двоих. Однако у меня не хватало решимости пойти против воли родителей и предложить М. убежать из дома в мои объятия.

А решимости не хватало потому, что я смутно чувствовал себя недостойным М. Она не только была дочкой богачей, но далеко превосходила меня как внешними данными, так и дарованиями. К тому же между нами никогда не обсуждалась возможность брачного союза, мы ещё ни словом не обмолвились о любви. Я даже допускал, что, может статься, вообще люблю её без взаимности. Разумеется, много раз я порывался признаться ей в любви. Но, не говоря уж об открытом признании, я трепетал от одной мысли, что М. может догадаться о моих чувствах. Любит ли она меня? Этого я не знал определённо. Предположение, что М. меня любит, пугало меня как свидетельство моего неимоверного самомнения. Я был уже готов просить её руки, но в последний момент начинал тревожиться, что она меня отвергнет и я окажусь в унизительном положении. Одним словом, я был самый настоящий слюнтяй и размазня.

Проблема М. переплеталась с моими терзаниями по поводу выбора места службы.

Как-то раз И., озабоченный моими отношениями с М., предложил сосватать меня, представив своим приёмным сыном. Я попросил его немного подождать, но он не оставлял своего намерения. Помнится, я тогда сказал ему следующее:

— Что касается моей женитьбы, мне стыдно пускаться на всяческие уловки, чтобы ускорить брачный союз, который обещает осчастливить лишь меня одного. Разумеется, я прежде всего хочу быть полностью уверен в том, что моя супруга будет со мной счастлива. Кроме того, я желал бы, чтобы мой брак мог принести счастье как можно большему числу людей. Но родители М., пусть и по недоразумению, выступают против нашего союза. Даже если бы благодаря вашим усилиям я мог сейчас жениться, такой брак, увы, принёс бы радость мне одному, вызвав проклятья и нарекания со стороны окружающих. Надо выждать, пока не разъяснится недоразумение.

Я не только не хотел подавать повод заподозрить себя в том, что хочу разжалобить родителей М., но мне самому казалось омерзительным, любя дочь ненавидящих меня богачей, пускаться на всяческие хитрости, чтобы добиться её руки. Я был в ярости на отца М. "Вы ещё узнаете, на что я способен!" — думал я, но, переживая любовь как огромную катастрофу, в глубине души ощущал только всепоглощающую робость. Мои слова как будто успокоили И., но втайне я решил не оставлять усилий и сделать из себя человека, достойного М. Весь отдамся работе. Буду трудиться так, чтобы приносить пользу как можно большему числу людей. Воспитаю в себе качества выдающейся личности… Вот почему каждый день после службы я ходил в вечернюю школу. Много читал. Писал. Втайне надеялся, что и М. ждёт меня.

Как-то вечером после вечерних занятий Кикути зазвал меня в кофейню в квартале Суругадай на Канде.

До сих пор мы каждый вечер по окончании занятий шли вместе до станции Отя-но мидзу. Там мы обычно расставались, добираясь до дома разными линиями. По дороге от института до станции он обычно рассказывал о том, что происходит у него в научной лаборатории, я — о делах своего департамента. В дождливые вечера, закончив службу, в ожидании начала занятий в Институте иностранных языков я заходил куда-нибудь поесть, потом читал в библиотеке Охаси. Это было довольно скучно, и мне не раз хотелось пропустить занятия, но, подумав, как расстроится Кикути, я шёл заниматься. Мы оба ощущали благотворное влияние нашей дружбы.

Но в тот вечер Кикути зазвал меня в кофейню. Попивая кофе, он сказал, приняв равнодушный вид:

— Я случаем кое-что слышал о М. … Помнишь К.? Говорят, он через посредство профессора К. сватался к М. Но она ему отказала, сославшись на то, что сейчас ещё не думает о замужестве. После этого М. вроде бы настойчиво просила профессора передать К., чтобы он не строил на её счёт никаких планов…

Этот разговор меня взбудоражил.

К. был моим приятелем-однокурсником ещё со времён лицея и остался в научной лаборатории при университете. Профессор К. читал лекции в Императорском университете, в течение одного года и я был его слушателем, но одновременно он вёл курс в женском университете, в котором училась М. Я слышал от неё, что студентки часто приходили к нему в гости. Вероятно, К. познакомился с М. в доме профессора. Хотя К. и остался в лаборатории, на мой взгляд, он не отличался ни умом, ни нравственными качествами, поэтому мне показалось странным, что профессор выступил посредником в его сватовстве. В то же время я почувствовал, как во мне крепнет решимость. Если уж какой-то К. просит руки М., то я и подавно, набравшись смелости, могу попытать счастья… Каким же я был тогда безвольным! Какими жалкими желаниями довольствовался! Просьбу М. не строить на её счёт никаких планов я понял как несомненное доказательство того, что по-прежнему занимаю её мысли.

После разговора с Кикути я твёрдо решил не торопить событий и ждать.

Я уже упомянул, что работал в департаменте гор и лесов. Департамент занимался контролем за казёнными лесами. Поступая на службу в министерство, я надеялся, участвуя в разработке законов об арендаторах, о труде и других социально значимых актов, внести практический вклад в административное управление, но меня ждало горькое разочарование.