Умереть в Париже. Избранные произведения - Кодзиро Сэридзава

Впрочем, работать в подчинении у такого начальника для молодых людей было не слишком вольготно. После того как комиссия утвердила проект закона об урегулировании арендных споров, он был передан на рассмотрение совещания министерства, затем ещё обкатан в правовом управлении и только тогда представлен парламенту, где был всесторонне рассмотрен и по прошествии трёх лет принят и наконец введён в действие. За это время текст закона претерпел значительные изменения по сравнению с тем, что задумывалось нами. Мы, по молодости лет, тайно негодовали, называя итоговый документ выхолощенным.

Но сейчас, после долгих размышлений, мне представляется уместным, если мы не хотим революционных потрясений, чтобы законы и постановления, оказывающие непосредственное влияние на реальную жизнь народа, готовились именно с такой осмотрительностью, пусть даже молодым разработчикам проекта это и покажется выхолащиванием содержания.

Взять тот же закон об урегулировании арендных конфликтов. Мы, юнцы, только что окончившие университет, отправлялись в командировки на места конфликтов, проводили различные исследования, встречаясь с арендаторами и землевладельцами, изучали опыт иностранных государств, приобрели обширные познания, и всё равно эти познания оставались чрезвычайно поверхностными, далёкими от подлинных настроений крестьянства, далёкими от самой земли. Основываясь на этих поверхностных познаниях и полученных за время учёбы ничтожных сведениях, мы с юношеским энтузиазмом (а порой и сентиментальностью) выстраивали на столе образцовую деревню и разрабатывали законопроекты, подходящие для такой, созданной нашим воображением деревни, надеясь подогнать под них деревню реальную.

Вероятно, это было не так уж страшно, когда работой над законопроектом руководил такой высокообразованный, прекрасный человек, как Исигуро, но были другие проблемы, вызывавшие беспокойство. Была опасность из любви к японской деревне, японскому крестьянству, выступая за него ходатаем, упустить более широкий взгляд на Японию. Для вчерашних студентов характерно, сразу сосредоточившись на одном специальном вопросе и не имея досуга думать обо всём остальном, начать видеть в Японии одних лишь крестьян, забывая, что есть ведь ещё и мелкие торговцы, и рабочие. И это ещё не всё. Выпускники университета имеют опасную склонность считать, что отныне на них ложится ответственность за будущее Японии. Большинство из них становятся государственными служащими и, как правило, горят от нетерпения приступить к работе. Работа государственного служащего — это по своей сути выполнение административных обязанностей, поэтому они стремятся как можно быстрее взять руководство в свои руки. Тогда можно начать разрабатывать законы и постановления, а следовательно, получить дополнительные бюджетные ассигнования и увеличить штаты своих сотрудников. Глядишь, и весь их трудовой энтузиазм направляется не на то, чтобы тщательно обдумать, каким образом их законотворчество скажется на народе, а как бы урвать побольше бюджетных ассигнований. Это положение дел хорошо объясняет тот факт, что чиновники, искушённые в выбивании ассигнований, оцениваются как наиболее умелые администраторы. Если бы в государстве исчезли политики и администраторы начали бы каждый от своего имени принимать политические решения, народ, как единая общность, перестал бы существовать, а государство превратилось в сборище группировок с враждебными интересами. Такие идеи порой меня посещали.

Как бы там ни было, в присутствии я работал напряжённо, хотя случалось и лодырничать. Как я уже говорил выше, я планировал заняться изучением сельскохозяйственных профсоюзов. Я изучил те из привезённых Кодайрой из Европы материалов, которые касались европейских сельскохозяйственных профсоюзов. Особенно меня заинтересовало сельское хозяйство Франции, и я усердно читал всё, что имело отношение к профсоюзному движению во Франции. Когда меня посылали в командировку на место арендного конфликта, я обращал особое внимание на профсоюзное движение. В то время и в Японии деятельность сельскохозяйственных профсоюзов была активной, и как-то раз, когда в Осакском доме собраний открылся Общенациональный съезд крестьянских профсоюзов, мне было велено отправиться на него для инспекции. Но, прибыв на съезд, я обнаружил, что место председателя занимает мой старинный приятель Коиваи Киёси. Атмосфера съезда была очень накалена. Присутствуя на нём в качестве инспектора, представляющего сторону властей, я чувствовал себя неуютно. Мы с Киёси водили дружбу с лицейских времён, в университете помогали друг другу в учёбе, организовав с несколькими товарищами научный кружок, а теперь с прискорбием обнаружили, что стоим по разные стороны баррикад. Это было характерно для тогдашней общественной ситуации. Ныне, спустя годы, всё это кажется и забавным, и грустным.

Выезжать в регионы, ходить по сёлам — всё это для меня, плохо знавшего сельское хозяйство, было отличной учёбой. Я много встречался с крестьянами-земледельцами и сохранил о них незабываемые впечатления. Примером тому может быть моя встреча с Сунагой Ёсими в ту пору, когда он пытался организовать в маленькой деревушке профсоюзное движение. Я был потрясён его безыскусным энтузиазмом, но, возможно, впечатление было особенно сильным потому, что это была моя первая служебная командировка.

Во время поездок меня обязательно сопровождал какой-нибудь мелкий чиновник или помощник инженера от префектуры. Эти люди в сравнении с крестьянами были поразительно вульгарны, их не интересовало ничего, кроме вина и женщин. Они с одинаковым равнодушием выслушивали и скорбный рассказ арендатора, и злоключения землевладельца, подобно той совершенно абсурдной истории, когда помещик, в чей дом пришло несчастье, собирался устроить похороны, но из-за конфликта с крестьянами ему не позволили вынести гроб из дома. Эти люди сопровождали меня исключительно по своей служебной обязанности. Поскольку министерство сельского хозяйства и торговли не имело непосредственных инспекционных полномочий, они не проявляли особого рвения. Каждый раз я возвращался в столицу, негодуя на равнодушие местных чиновников, имеющих непосредственное отношение к селу.

Вернувшись из командировки, надо было писать отчёт. С давних пор форма отчёта была строго регламентирована. Следовало писать, разбивая материал на разделы — дальние причины конфликта, ближние причины, количество участвующих арендаторов, характер конфликта и т. д., но, производя такую классификацию, такой анализ, в отчёте невозможно было передать чувства от увиденного и услышанного на месте. Из каждого префектурального управления чуть ли не каждый день приходило множество отчётов, поэтому, казалось, можно, не вставая из-за стола, сочинять, придерживаясь заданной формы. На второй или третий раз я, нарушив принятую форму, составил отчёт в виде дневника, написанного разговорным языком. Я постарался как можно живее передать впечатления от командировки. Я был уверен, что мой отчёт должен понравиться, поскольку читающий его получал возможность прочувствовать и пережить происходящее так, как будто он лично побывал на месте. Увы, мой написанный живым языком отчёт, нарушивший сложившуюся традицию, вызвал презрение со стороны начальства и сослуживцев.

К этому времени я стал замечать, что внутри министерства возникли различные партии, сильно отравлявшие атмосферу. Из того, что имело ко мне непосредственное отношение, меня особенно огорчала молчаливая борьба выпускников юридического и сельскохозяйственного факультетов. Впрочем, в этой борьбе победитель был заранее известен. Дело в том, что выпускники юридического факультета в качестве государственных служащих имели обеспеченное будущее, они знали, через сколько лет получат тот или другой чин, вся их жизнь представляла прямую лестницу. Ступив на нижнюю ступень, можно было подниматься вверх, как на эскалаторе, и если твёрдо стоять на ногах, то через три года стать чиновником шестого класса, через пять лет — чиновником пятого, потом четвёртого класса, потом чиновником, назначенным по указу императора и т. д., став, наконец, при условии хорошего здоровья, каким-нибудь высокопоставленным сановником. Но для выпускников сельскохозяйственного факультета такой удобной лестницы не существовало. Окончив тот же самый университет, им приходилось наблюдать со стороны, как другие делают карьеру, восходя ступень за ступенью по удобной лестнице. Видеть это было невыносимо. Здесь отсутствовал чей-то злой умысел, виновата была система, но так как испытывать недовольство системой не слишком сподручно, оно направлялось на конкретных людей. К тому же, поскольку высказать недовольство кому-либо в лицо невозможно, в министерстве царила удушливая, неприятная атмосфера, попортившая кровь многим выпускникам юридического факультета, поступившим на работу в департамент управления сельским хозяйством.