Декамерон (СИ) - Коробов Андрей

Рассказы Марио Валентино смутьян и сам через сито скепсиса процеживал. Делил всё на два, отказываясь верить, будто ситуация в Городе настолько патовая. Зря. Подшофе старик, скорее, наоборот о многом умолчал. Нетерпение «Гидры» не дало ему раскрыться.

Беглецу было, с чем сравнивать. В сезон дождей Инквизиция жила, как и обычно. Служащие ходили в термы. И даже в самую лютую бурю из окон домов сочился свет.

Но не сейчас.

Казалось, люди попросту покинули окрестные инсулы. Печные трубы не изрыгали дыма. Голосов Альдред не слыхал. Жильцов не видал. Запустение охватило всякую улицу, где бы ни проходил предатель. Сквозь дождь пробивались шумы Города, но такие далёкие, будто от их источников ренегата отделяло, по меньшей мере, полторы версты.

Он будто бы провалился в совершенно другой мир. Поломанный Мир.

Ему неволей вспоминался заголовок еретического памфлета. «Апокалипсис сегодня?» Такой вопрос перед Альдредом даже не стоял. Но при мысли о прочитанных строках по позвоночнику побежал холодок.

«Умалишённый как в воду глядел…»

Достаточно ему было свернуть на перекрёстке дорог на юго-запад, он познал, что такое настоящий контраст.

Ренегат покинул «Гидру», когда стрелка подползала к часу ночи. Сейчас — уже ближе к двум. Как бы то ни было, Саргузы ещё жили. По-новому. Вопреки эпидемии.

Запустение откатилось до упадка. Из дождевого заслона вырывало трупы. Тела разлеглись на мощёных дорогах, как попало. В местах, где брусчатку заменить не успели, образовались ямы. В них скапливалась вода, примешиваясь к земле и собираясь в лужи. Из-под рябой глади нет-нет да выглядывали провалившиеся останки мертвецов.

То лицо высунется, то рука скрюченная.

— Что здесь произошло? — озадачился Альдред.

Шестое чувство подсказывало ему: людоеды тут ни при чём. И действительно, это вполне могли учинить и сами горожане.

Жертв Хаоса на улице оказалось так много, что Флэй уже не мог их игнорировать. То и дело присматривался, недоумевая. Многие — со следами насилия. Колотые раны. Гематомы. Черепа, расколотые булыжниками. Поломанные кости — видать, или забили ногами, или растоптали. Будто лошадей табун прокатился.

Эти смерти приключились от силы пару часов назад. Но в чём дело — загадка.

Засматриваясь на мертвецов, ренегат еле успевал отреагировать, дабы не споткнуться об очередные останки.

Среди трупов иной раз попадались и заражённые. Непонятно, почему, но упыри к его появлению уже порядком подгнили. Минеральные отростки осыпались. Дождевая вода размывала плоть, растворяя в себе смолисто-чёрную, больную кровь. В большинстве своём, от людоедов оставалось подобие обглоданного наполовину скелета.

Друзы чёрного нектара действительно пробивались через костную структуру: на их месте в черепах оставались дыры. Альдред чувствовал себя первооткрывателем, но его сопутствующее исследование не могло зайти слишком далеко: недостаточно компетентен.

Он спрашивал себя:

— Любопытно. Как это работает?

Как ни крути, зрительно здоровых людей всё равно было больше. Пока что.

«Это… безумие».

Ещё недавно в Саргузах жилось относительно безопасно. Теперь же горожанин мог легко встретить свою смерть. Причем — в силу разных причин. Кого-то действительно поедали упыри. Другие же, по всей видимости, попали под горячую руку соседей или разбойников. Немудрено. Нынче человек человеку — волк. Хаос, как он есть.

«Варварство».

Флэй путался в причинах, которые склонили, в целом, мирный народ к зверствам.

Судя по всему, чёрный мор посеял паранойю в общественном сознании. Уже отсюда вытекал самосуд над заболевшими, как в случае с однополчанами Марио. Достаточно малейшего подозрения, и человек — труп. Впрочем, это же и самый верный предлог избавиться от хозяев дома, который не помешало бы обчистить.

«Отвратительно. Хотя… ничего удивительного. Людям только дай волю. Все такие, просто в разных пропорциях. Затем и нужен закон. Церковный, светский — неважно. Порядок — вещь искусственная, эфемерная. Но Он же — и фактор сдерживания. Без него наступит кромешный Хаос».

Страх — чрезвычайно сильная эмоция. Основополагающая. Его вполне хватает, чтоб низвести даже самого честного прихожанина Церкви до животного. Дальше всё, как по накатанной: сначала — напасть, а потом уже разбираться.

По Саргузам Альдред никогда свободно не гулял. Так что он запросто заплутал. Что хуже, предатель понял это чересчур поздно.

— Где это я? — спрашивал себя беглец.

Ночной дождь стал его врагом. Спутал все карты. Мешал ориентироваться. Если бы только Флэй знал, что именно ливень берёг его от неминуемой гибели…

— Похоже на Барахолку, — вспоминал Альдред.

Своё местоположение он определил по уже просевшим окружающим домам из песчаника да глинобитным самостроям. Первые этажи испещрили граффити на языках чуть ли не всего света.

Относительно новый район, быстро ставший гетто из-за наплыва всевозможных переселенцев из Восточного Аштума. Теперь это трущобы.

Барахолкой их называли потому, что здесь продавали и покупали всё и вся. В обычное время здесь всегда стоял плотный запах дурмана из подвальных курилен.

Пряности Сулакты, всевозможные чаи, благовония Ангама, шумайский фарфор, зифские шерстяные ткани, статуэтки из слоновой кости от уроженцев Пао — самое безобидное из того, что здесь предлагали иноземные торговцы.

Знающие поговаривали, что в этом районе цвел и пах сбыт живых товаров. Торговали экзотическими животными. Людьми. Любыми. Даже местными светлоликими, которых похитили в других краях. А также расами второго сорта. На любой вкус.

Зачем клиенту невольничья душа — вопрос вторичный.

Для плотских утех, полевых работ или из соображений евгеники — всегда пожалуйста. Были бы деньги.

Можно целиком. А можно — и по частям. В конце концов, медицина Востока продвинулась куда дальше. И если местные врачи с магами-целителями не могли нарастить новую почку, здесь её могли пересадить, вырезав здоровую у раба.

Плюс клиент, который до конца жизни будет ходить за снадобьями, чтоб организм не отторг чужеродный орган.

Более того, в подпольных заведениях устраивали настоящие представления на любой вкус и цвет. С участием невольников. Их жизни выкупали. А работники сомнительных клубов — делали с ними публично всё, что скажут заказчики. Как правило, рабы отправлялись к праотцам в течение ночи.

Жестокий, омерзительный промысел. Но и оплата соответствующая. В сравнении с тем, что происходило в этом районе, обыкновенные пороки босяков и трудяг — просто детский лепет.

— Куда-то не туда меня занесло, — подозревал Флэй.

Тут он чувствовал себя неуютно. И на то были веские причины.

Одни на Барахолке совершали удачные сделки, другие лишались кошельков, если не вовсе жизни. Всё потому, что местная шпана здесь кружила денно и нощно, как вороньё. Зайдёшь не в тот переулок — и обратно не выйдешь.

В трущобах гнездились большими семьями. Несколько поколений — под одной крышей. Когда как первые переселенцы приезжали за длинным сольдо и были готовы поступиться многим ради лучшей жизни вне каст и суровых религиозных законов, то все последующие планомерно постигал глубокий кризис самоидентичности.

Дети иммигрантов — уже не люди Востока, но ещё не часть Равновесного Мира. Им попросту не дано влиться в общество гармонистов. Не в последнюю очередь из-за ксенофобии последних. Они прикованы к социальному дну из-за отличающейся культуры, цвета кожи, языка, нравов и глухости к чужим правилам.

Это огрубляет, ожесточает и злит.

Выходцы со стран за Экватором сбиваются в банды. Живут одним днём, потроша неловких, истинных господ Города, что зашли на Барахолку.

Церковь закрывает глаза на этот район и все те ужасы, что здесь происходят. И даже без особой надобности саргузская стража не появляется тут.

Что случилось на Барахолке, остаётся на Барахолке.

Лишь чёрный мор заставил стражей правопорядка сюда заявиться. Пресечь беспорядки им не удалось. А визит стоил слишком дорого.