Валтасар - Михаил Ишков

— Что ты хочешь этим сказать? — насупился Амель.

— Нитокрис — дочь прежнего фараона Априя, то есть особа царского рода. Нынешний узурпатор трона страны Мусри крайне озабочен установлением родства с царской семьей, поэтому он обязательно откликнется на приветственное письмо царской дочери, когда-то отданной в жены правителю Вавилона. Возможно, с помощью этой переписки нам будет легче договориться с птицеголовыми. Царь Лидии Крез ждет, когда же Вавилон очнется, поднимет голову, расправит плечи и перейдет от слов к делу.

Амель задумался.

— Ты предлагаешь посвятить нильскую крокодилицу в наши планы?

— У нас нет выбора, господин.

— Значит, ты предлагаешь переселить ее в Вавилон? В мой дворец?

— В Вавилон — да, господин. Пусть она поселится в летнем дворце.

— А что! — вскинул брови царь. — Это мне нравится. Мне не придется с ней встречаться, и она всегда будет поблизости, а ее щенок постоянно будет под надзором.

— Господин, вам придется проявить милость к Нитокрис и выказать ей свое уважение.

— То есть посетить ее после переезда в летний дворец.

— Ваша мысль, господин, опережает мои слова.

— Ха! — хохотнул Амель-Мардук, потом внезапно осекся и, бросив взгляд на слепого Седекию, строго добавил. — Хорошо, я подумаю. Но в любом случае не будем спешить с переездом этого ублюдка Валтасара во дворец.

Глава 9

В Борсиппу Набонид отправился в пятнадцатый день месяца абу. В попутчики взял с собой Нур-Сина. Выехали утром и после полудня, следуя вдоль канала Нар, добрались до города, где обитал бог Набу, чье святилище, именуемое Эзидой, всю дорогу смутно вырисовывалось на горизонте. Сначала расплывчатым, опаленным солнечным светом, огромным бугром; затем, когда повозка одолела половину пути и солнце, накатисто одолев склон небосвода, переместилось к полудню, — ступени башни очертились ясно, насытились цветами, совпадающими с порядком ярусов Этеменанки. В конце пути, в самую жару, когда Набонид, всю дорогу расспрашивавший Нур-Сина об отце и Рахиме какие весточки от них доходят, где квартируют, как ведут себя предатели-иври? — перешел к разговору о величии Вавилона, Эзида засияла величественно, в тон так и не потерявшей своих очертаний, оставшейся позади вавилонской башни.

Величие Вавилона, в чем оно заключалось? Нур-Син, к своим годам, в общем-то, никогда с дотошностью не размышлял на эту тему. Случалось, конечно, грохать глиняными кружками о столешницу в забегаловке в такт боевой песне, которую распевали старые солдаты: «Эллиль дал тебе величье что ж, кого ты ждешь?..» Эта мелодия и слова наполняли душу привычным восторгом. Нур-Син, как и его сверстники и товарищи, полагал, что величие Вавилона — данность, охраняемая богами.

Не так выходило, если послушать Набонида. Он рассказывал о славе, осенявшей Вавилон, используя странные обороты, такие, как: «в прежние дни…», «в годы царственности Набополасара…», «в пятый год царствования Навуходоносора…», словно все уже было в прошлом. Словно глава царской канцелярии зачитывал летопись о делах давно минувших дней. Это было удивительно для Нур-Сина, никогда, в общем-то, не интересовавшегося сиюминутной политикой, любившего копаться в исторических документах, разгадывать старинные надписи, сделанные на полузабытых языках.

Величие Вавилона казалось незыблемым. Все, что знали и умели жители страны двух рек, виделось огромной глыбой, по сравнению с которой знания и умения других народов выглядели жалкими крохами. Весь мир считал месяцы и годы на вавилонский манер, ведь именно уману Бел-Ибни сумел связать ход Солнца и Луны в единый 19-летний цикл. Врачи Вавилона ценились повсюду, и каждый правитель считал за счастье иметь при своем дворе целителя, выучившегося в Небесных Вратах. Что уж говорить о наблюдениях за небесами. Местоположения звезд, ход планет, предвычисления будущих солнечных и лунных затмений, астрологические прогнозы рассылались отсюда во все концы обитаемого мира. Было много других областей, в которых Вавилон казался недосягаемым. Удивительно, но в словах Набонида все эти достижения, нависавшие над иными племенами, описывались в формах, свойственных прошедшим дням.

Нур-Син считал Набонида своим покровителем, поэтому не видел смысла что-либо скрывать от него. Он так и спросил — почему «царский голова» с помощью таких странных грамматических оборотов рассуждает о величии Вавилона.

Тот охотно объяснил.

— Слава, добытая Набополасаром и Навуходоносором, уже в прошлом. Ее запасы иссякают. И ладно бы, если нищала страна. Но Вавилон крепнет год от года, я ответственно заявляю об этом. У нас крепкая армия, много серебра и золота, чтобы докупить необходимое число наемников и оружие. У нас множество умелых и трудолюбивых ремесленников, способных изготовить самые лучшие в мире колесницы. В городе не счесть грамотных строителей, умеющих возводить неприступные оборонительные сооружения и создавать машины, способные одолеть любые стены. У нас есть все, чтобы владеть миром, но мы не можем им овладеть.

— То есть, — не понял Нур-Син.

— У нас нет главного — понимания, зачем нам нужна власть над всем верхним миром?

— А она нам нужна?

— Вот видишь, — усмехнулся Набонид, — ты тоже не понимаешь. Чтобы сохранить славу Вавилона, мы должны держать под контролем все страны и народы. Только в этом случае появится возможность загодя отражать нарождающиеся угрозы. Мы должны обеспечить нашим купцам наилучшие условия для продвижения наших товаров. Все должно свозиться в Вавилон и вывозиться из него.

— Это невыполнимая задача.

— При нынешнем положении вещей, конечно.

Он замолчал, и Нур-Син отчетливо осознал, что сейчас Набонид ждет от него вопроса. Единственного вопроса, который способен определить его судьбу, а также судьбу Луринду, от которой в последнее время молодой человек уже не мог отделить себя. Чем дальше, тем больше эта девица поглощала его мысли. Не только ее тело, красивое лицо, свежесть и приятный голосок донимали Нур-Сина. Будоражили и радовали ее вопросы, ее интерес, который она проявляла к тем древностям, которыми заведовал жених. Подобное любопытство охочей до знаний девушки придавало жизни неведомый ранее привкус, добавляло энергию, рождало жажду бегать, смеяться, дерзить и дерзать.

Нур-Син был рассудочного ума человек, еще ребенком сумевший отыскать верную линию поведения между грозным, недоступным для четвертого сына отцом и жалевшей, пытавшейся оградить сыночка от всяких невзгод, старавшейся все решить за него матерью. Стойкостью к побоям и разумным упрямством он, в конце концов, завоевал уважение отца. Жаром детских ласок и дерзким неповиновением сумел отстраниться от матери. Это была трудная наука, он сжился с ней, потому, может, и смог удержаться при дворе, в то время как карьера его старших братьев рухнула сразу после смены власти и сокрушения отца. Братьев разослали по дальним гарнизонам.

Удивительным было другое — познакомившись с Луринду, Нур-Син неожиданно обнаружил нищету освоенной им науки лукавого приспособленчества. Ничего из умения гнуть спину и, конечно, сопряженного с этим хамства, наглости по отношению к низшим, ему не понадобилось, чтобы установить добрые отношения с нежданно-негаданно свалившейся на него невестой. Не так было с другими девицами, даже с теми, кто отдавался за деньги. Нур-Син обычно ставил цель — что именно он хотел добиться от женщины! — и шел к ней непреклонно. Эта игра, скотская настойчивость не доставляли ему особой радости. В таких делах вовсе не хотелось хитрить, выгадывать, рассчитывать, но с детства вбитая рассудочность подсказывала — иначе не выжить. Иначе накажут, дадут плетей, лишат наследства, отрубят голову.

Хотелось простоты, свободы, легкости, чтобы слова шли из сердца, чтобы руки сами искали то, что милее всего на теле любимой, чтобы беседы были интересны, чтобы молчание доставляло наслаждение, так как более всего на свете Нур-Син любил тишину. Прежде всего, Луринду понравилась ему тем, что, пытаясь прочитать древний пергамент, не приставала к нему каждый раз, когда они встречались, с очередной трудностью при переводе, а собирала их в список и только потом, когда кончался лист пергамента, начинала расспрашивать жениха. Удивительно, но при такой манере общения, уже давным-давно прочитанные тексты вдруг обретали новый смысл, открывался смысл прежних загадок, рождались неожиданные вопросы.

Что касается свадьбы, он решил сыграть ее как можно скорее, выпросить назначенное у отца и матери, отделиться и, наконец, зажить своим домом. Как-то, когда Хашдайя, сопровождавший девушку, отошел в сторону, он спросил у Луринду, что она думает насчет него. Не против ли воли выходит замуж? По нраву ли он ей?

Девица потупила голову и ответила совершенно поразительной фразой.