Год вольфрама - Рауль Герра Гарридо

У него конфисковали в счет долга все земельные участки, состояние испарилось, и не будь аптеки, он пошел бы по миру.

— Проходите, пожалуйста, чем могу служить?

Как всегда вежлив и предупредителен, рядовой Хасинто явно нервничает, он обязан дону Анхелю, который вылечил его жену от какой-то женской болезни, детей от лихорадки, — а у него самого вывел солитера, никто не мог помочь бедняге, ни врач, ни Эндина Колдунья, ни даже Пресвятая дева, покровительница его родной деревни Драгонте, а дон Анхель помог, но воинский долг превыше всего, и теперь ему приходится строить из себя бог весть что, сопровождая этого противного инспектора.

— С вашего разрешения…

Не дожидаясь разрешения, налоговый инспектор проткнул длинным прутом коробку с бикарбонатом и все остальные коробки, попавшиеся ему на глаза.

— Вы удовлетворены?

— А что в этой бочке?

— Что в ней может быть, белое вино последнего урожая, если не возражаете, налью вам стаканчик…

— Откройте бочку.

— Вино еще не дошло и может прокиснуть, если мы откроем бочку.

— Ничего ему не сделается.

Этот подонок сам открыл бочку и мерзко ухмыльнулся.

— Что скажете сейчас?

Меня заколотило, но дон Анхель сохранял полное спокойствие, его ответ был потрясающим, я еле удержался, чтобы не зааплодировать.

— Хотите попробовать, налейте себе стаканчик, оно еще не дошло до кондиции, но все же весьма приятно на вкус.

— Подойдите сюда и посмотрите.

Увидев вольфрам, Хасинто побледнел.

— Вина, собственно говоря, здесь нет, дон Анхель, скорее это похоже на вольфрам.

— Это как посмотреть, по-моему, в этой бочке белое вино высшего сорта.

Инспектор уже не ухмылялся.

— Весьма остроумно, считайте, что ваше вино конфисковано, уже поздно, и мне не до шуток. Я опечатываю бочку. Завтра ее заберут, а потом поговорим. К печати не прикасаться.

Сеньор, вы слишком серьезно относитесь к нескольким литрам вина.

— Идите к черту, судья — прекрасный дегустатор, с ним и поговорите о вашем вине.

— Обязательно поговорю. Всегда к вашим услугам.

Я вылез из своей норы, глубоко вздохнул и чихнул, подействовал-таки «чих-чих», дон Анхель сел за столик с жаровней для ног, он показался мне очень усталым, очередная встреча с законом произвела на него тяжелое впечатление, и я почувствовал себя виноватым.

— О штрафе не волнуйтесь, это мое дело.

— Меня волнует не штраф, а ты.

— Я?

— Ты снова встречался с Ольвидо, вас видели в кино.

Я остолбенел, в такой момент! совершенно неожиданный поворот, мне не хотелось говорить с ним об Ольвидо, единственный пункт наших разногласий, обязательно поссоримся, если начнем разговор на эту тему.

— Случайная встреча, поговорили и все, что в этом плохого?

— Я просил тебя не встречаться с ней, ты ничего не понимаешь, этот подлец бросил их, двум одиноким женщинам трудно уберечься от пересудов, достаточно того, что врач Вега, двоюродный брат Доситеи, в доме которого они живут, ведет себя нахально, не соблюдает приличий, приходит, когда ему вздумается, людям рот не заткнешь…

— Но мы ничего плохого не делали.

— Этого еще не хватало. Я запрещаю тебе встречаться с ней.

— Но почему?

Я не хотел и не мог понять его, если он имеет в виду мое происхождение, то нашим отношениям конец, нет, лучше не касаться этой темы, он очень устал, я злоупотребляю его любовью, надо подумать о том, что делать завтра, вон стоит опечатанная бочка, гербовая бумага с подписью мерзко улыбавшегося типа.

— Она совсем ребенок, ей рано думать о всяких глупостях.

Я решил сменить тему.

— Что будет с вольфрамом?

— Обещай, что не увидишься с ней больше.

Сейчас он злоупотреблял моей любовью, и я впервые в жизни сказал ему неправду:

— Обещаю.

— Я не верю тебе.

— Честное слово, клянусь вам.

Мне было стыдно, нам обоим было стыдно.

— В твоем возрасте любовь — это призрак, выдумка, не более.

Как объяснить ему, что мне ничего не пришлось выдумывать, потребность любить ее — не фантазия, а реальность, мы любим друг друга, наша любовь не нуждается в выдумках, она так же естественна, как воздух, дышишь и не задумываешься, но стоит лишить тебя воздуха, и ты умрешь. Он должен понять.

— Я дал слово.

— Я верю твоему слову, Хосе. Хочешь, ложись на раскладушке, сейчас уходить опасно, они, наверно, следят за домом, а я еще посижу, посторожу эту печать, чтобы никто не трогал.

— Я не хочу спать, вы решили совсем не ложиться?

— Думаю, не придется.

— Я посижу с вами.

Дон Анхель вытащил пачку табака в дешевой упаковке, скрутил сигарету и дал мне, крутить сигареты — его любимое занятие, особенно когда нужно подумать, скрутил еще одну для себя, затянулся и начал одну из своих просветительских лекций, как будто ничего не произошло:

— С вольфрамом целая история, они хотят оставить немцев без вольфрама, хотя только немцы и умеют использовать его, у союзников много денег, но они не владеют технологией и делают из вольфрама только нити накаливания в лампочках, такая спиралька, ты видел ее в поломанных лампочках, немцы же применяют вольфрам исключительно для выплавки сверхпрочной стали, из которой производят пушки, пушки у них отличные, и металлорежущие инструменты: токарные, фрезерные, резьбонарезные станки облегчают тяжелый труд человека, хотя до сих пор находятся люди, косо смотрящие на механизацию, история их ничему не научила, многие не понимают, что прогресс — плод умственного труда избранных, интеллектуальной элиты, коммунисты не согласны, что творцом прогресса является меньшинство, в этом отношении они большие путаники; конечно, положение рабочих оставляет желать лучшего, бедным надо помогать, спору нет, но я не могу согласиться, что массы — творцы истории, главный фактор прогресса, извини, это разные вещи, масса всегда достойна презрения, будь то масса королей или масса ученых, одно то, что это масса, делает ее безликой, об этом очень хорошо сказал Ортега[16] в «Восстании массы», ты должен прочитать эту книгу, я тебе ее дам.

— У меня не хватает образования, крестный, чтобы читать книги по философии.

— Человек становится образованным, читая книги, ты думаешь, все, что я знаю, это результат учебы в университете? Кроме того, Ортега не философ, он лишь популяризатор немецкой философии.

— Как бы он не популяризировал, мне все равно не понять.

— Лентяй, типичный испанец, рисковать жизнью, впутываться во всякие авантюры — пожалуйста, только не читать, золотое правило, далеко пойдешь.

— Не в этом дело, крестный.

— В этом, в этом, хотя бывают и исключения, вольфрам, например, открыл наш соотечественник, да-да, не смотри на меня так, великий испанец Фаусто де Элуй-арт, преподававший в королевской семинарии города Вергара, прекрасное учебное заведение, созданное в