Внук Персея. Сын хромого Алкея - Генри Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На задницу себе пришей…
– С почином, малыш!
– Атрей! Фиест! Гляньте…
– Наш младший чудище завалил!
– Эй, Фиест! Вы где?
– Здесь мы…
Пелопиды обнаружились близ можжевельника. Двое рабов, пятная траву кровью, оттаскивали прочь убитую свинью. Сука Пирра вертелась рядом, норовя лизнуть рану в боку свиньи.
– Как вепрь на вас попер, – Атрей вытер пот со лба, – она наружу сунулась. Ну, мы ее и встретили в два копья. Хрюкнуть не успела!
– А у нас Еврибий отличился! Секача взял…
– Секирой?!
– Нет, зубами загрыз…
– Герой!
В кустах послышался шорох. Все замерли, обратившись в слух.
– Поросята!
– Точно! Ловчий говорил…
– Вот я их!..
Фиест проворно упал на четвереньки, сунулся в кусты – и тут же отпрянул.
– Ты чего?
– Он мне рылом – прямо в нос!
– Целоваться полез?
Электриониды покатились от хохота. Улыбаясь одним ртом, Фиест смотрел на общее веселье. В глазах Пелопида стоял странный, сухой блеск. Так сверкают прожилки слюды в пентелийском мраморе, чьи месторождения граничат со спуском в подземное царство Аида.
– Сейчас мы эту мелочь полосатую…
Набычившись, Фиест полез в заросли. Смех затих; все в ожидании уставились на колышущийся можжевельник.
– Атрей, принимай!
Из кустов, отчаянно визжа, вылетел поросенок. Желто‑коричневый, он еще не успел побуреть. Ловко поймав поросенка на лету, Атрей взмахом кривого ножа перерезал ему горло. Швырнул тушку рабу; весь в крови, приготовился ловить следующего. В действиях Пелопидов чувствовалась сноровка, которая приходит с опытом. Сыновья микенского ванакта переглянулись. Любой из них вспорол бы глотку поросенку не хуже мясника. Но слишком легко было представить: Фиест хватает малыша Хрисиппа, бросает Атрею – и бритвенно‑острая бронза рассекает тонкую шейку сына нимфы.
– А вот и братец!
Поросят оказалось восемь – редкость для кабаньих выводков. «Ванакт трудился! – отыгрался Фиест за насмешки Электрионидов. – Свинячий ванакт, клянусь Зевсом!» Ликимний, обидевшись, рискнул напомнить, что у ванакта – микенского, не свинячьего – девять, а не восемь сыновей, но голос мальчишки потонул в общем гаме.
– Радуйтесь! Пируем!
– Тут ручей в низине. Пошли, ополоснемся…
Ловчие, привязав собак, разжигали костер и свежевали туши. В стороне копали могилы для погибших: раба и пса.
– …Уф‑ф!
Сыто рыгнув, Атрей веткой отогнал докучливого слепня.
– Жареная печенка, – вслух начал он.
– Требуха на углях, – поддержал Фиест.
– Жирная поросятина! – вскричал Еврибий. – Жирная!
– Лепешки! С луком…
– Красное хиосское…
– С ключевой водой…
И хор, чмокая замаслившимися губами, подвел итог:
– Пошли нам боги всяческого здоровья!
Довольное ворчание собак было им ответом. Локридцы глодали кости, порыкивая на соперников‑критян. Пирра каталась по траве кверху брюхом. Рабы отмачивали кабанятину в ручье – чтоб ушел неприятный запах. Во дворце мясо отмочат еще разок, с уксусом. Развалившись вокруг угасающего костра, охотники щурились на верхушки деревьев, тронутые закатным солнцем. Юный Ликимний чувствовал себя на Олимпе. Нет, выше – на небе. Нет, еще выше…
– Как у Амфитриона на пиру! – брякнул он.
– А ты там бывал? – хмыкнули братья.
– Тебя туда звали?
– Рассказывали, – потупился Ликимний. – Вы же и рассказывали. Еще смеялись: «Тот не Амфитрион, у кого не обедают…»
– Это точно! Настоящий Амфитрион – тот, у которого обедают[43]!
– У нас лучше!
– Зря Амфитрион с нами не пошел…
– Угу, – Атрей сунул в рот травинку. – Он бы оценил.
– Что оценил? Печенку?
– Как Еврибий секача – секирой.
– Небось, с перепугу…
– А какая разница? Главное – хрясь, и готов.
– Как в бою, – поддержал Фиест. – Или ты его, или он тебя.
– В бою? – старшие Электриониды обменялись многозначительными взглядами. Сдвинули брови, подражая отцу в минуты раздумий: – Может, и хорошо, что Амфитриона с нами нет…
– Почему?
– Молчать умеете? Клянитесь хранить нашу тайну!
Обычной клятвой сыновья ванакта не удовлетворились. Пелопидам довелось клясться трижды, угрожая себе наистрашнейшими муками в случае обмана. Лишь тогда им, словно великую драгоценность, доверили малый сверток. На чистой тряпице легли в ряд три глиняные таблички. По глине бежали птичьи следы – значки ханаанского письма.[44] Еще в свертке был перстень – волны, свитые в кольцо, и ладья.
– Это же телебои, – выдохнул Фиест. – Это же…
– Ублюдки Птерелаевы!
– Ты понял, что предлагают?
– Твари! Слизь морская!
– Вы должны советоваться не с нами, – Атрей сурово нахмурился. «Клятва клятвой, – читалось на его лице, – а правда – правдой!» Впору было поверить, что в юном Пелопиде проснулся его покойный отец, мудрый и предусмотрительный Пелопс Проклятый. – Вам надо просить совета у Амфитриона. Я еще могу понять, почему вы скрыли письмо от ванакта. Его честь[45], скорее всего, велит вам поступиться вашей. И тогда у вас не будет выбора. Но Амфитриону…
Атрей встал во весь рост:
– Амфитриону вы просто обязаны открыться! Он – ваш близкий родич. Он – опытный воин. Он уже имел дело с телебоями… Он старше, наконец!
– Ну уж нет! – прозвучал ответ. – Хватит с него подвигов!
3И эхом:
– Хватит подвигов!
А еще кулаком по столу:
– Хватит!
Лягушками прыгнули чаши. Хлестнуло пиво через край. Хлопья пены упали на разломанную лепешку. Заплясал козий сыр на блюде. Белые катышки, похожие на творог, скакали в пивной лужице. Остро пахло хмелем и плесенью. А Электрион, ванакт микенский, все кричал, запрокинув голову к небу:
– Хватит подвигов!
Амфитрион молчал. Катал шарики из хлебного мякиша. Отказавшись от охоты, он вернулся домой – и меньше всего ожидал гостей. Особенно такого гостя, как дядя. Привратник отпер ворота без звука, слуги онемели, верный Тритон – и тот прикусил язык, являя собой образец здравомыслия. В итоге сын Алкея выскочил из дома на двор, когда дядя уже сидел в малом портике у забора, а рабы, сопровождавшие его, таскали на стол всякую всячину. «Почему не зовешь? – ухмыльнулся Электрион, огладив бороду. – Всех зовешь, кроме меня… Ну так я сам пришел, незваный. Выгонишь?» И добродушно махнул рукой, видя смущение племянника:
«Садись, не бойся… Ишь, красный с перепугу!»
