В «игру» вступает дублер - Идиля Дедусенко

– Наверное, соскучились по жене, по детям?

– Не успел обзавестись, – вздохнул капитан.

– Значит, по родителям?

– Естественно! За мать беспокоюсь – в Таганроге она осталась. Отец где-то в армии. Ещё до плена связь прервалась. Может, погиб, а я даже номера части не знаю.

Итак, ни одной зацепки. Специально не даёт или действительно так сложилось? Орешек трудный, враз не разгрызть.

Вошёл следователь Гусев, хотел что-то спросить, но, очевидно, не решился, только несколько удивлённо приподнял брови. Сказал, что зайдёт позже, но через минуту уже звонил по телефону:

– Я веду допрос Скибы. Он рассказал, что в шестёрке капитан и Иванов держались обособленно. Скиба подметил на руке у капитана то ли часы, то ли компас. Ни того, ни другого при обыске не оказалось.

Игнатов положил трубку. Ну, что часы или компас? Мог потерять в суматохе. А почему надо верить Скибе? Неизвестно ещё, кто он сам. И всё-таки отпускать капитана ещё рано.

– Назовите лагеря, в которых находились во время плена.

– Вначале в Ростове, а когда немцы заняли Минеральные Воды, перевели туда.

– Весь лагерь?

– Нет, специалистов.

– Расконвоировали?

– Как вам сказать…Специалисты пользовались некоторой поблажкой. Даже вступали в контакты с местным населением. Главным образом, с женщинами.

– Вас бежало шестеро?

– Да, шестеро.

– Кто шестой?

– Вы имеете в виду Иванова? Так я ничего о нём не знаю.

– Он участвовал в организации побега?

– Участвовал…Эх, опять кашель…Разрешите закурить?

– Курите. Я скажу, чтобы вам дали аспирин…Как вы думаете, что побудило Иванова напасть на старшину? Ведь цель уже была достигнута: побег удался, вы встретили своих.

– Я сам удивился. Меня же не было там в этот момент. Может, испугался угроз?

Ну, что ж, вполне логично. Капитана трудно было в чём-то уличить. И вообще, производит впечатление делового, хваткого человека. Вот разве что излишне хваткого. Интересно, что он ответит, если спросить, видел ли в лагере бывшего офицера царской армии, разыскивающего «племянника»? Если скажет, что видел, надо тянуть ниточку дальше, если нет – можно прерывать допрос. Капитан ответил: «Не встречал».

Игнатов прервал допрос. Уходил капитан неохотно, даже задержался у двери, словно удивляясь, почему идёт в сопровождении конвоира, а не самостоятельно. Ведь всё ясно: в плену оказался не по своей воле, никакой военной тайны немцам не выдал, при первой возможности бежал, да ещё привёл пополнение Красной Армии. А в том, что один из шестерых бежал, его вины нет. Он там рядом не стоял и не знает, что и как случилось. Может, сам старшина виноват. Игнатов прочёл в его взгляде недоуменный вопрос: «Чего вы от меня ещё хотите?»

Панов собрал совещание, чтобы обсудить результаты допроса. Как ни старались все настроиться только на деловой лад, никому из сотрудников не удавалось скрыть повышенного интереса к генералу, подчёркнутого уважения к нему и радости, что вот он снова с ними и работает как обычно. Дело в том, что накануне, 19 ноября, поздно вечером немцы, участившие бомбовые удары по нашим штабам и стратегическим объектам, сильно бомбили Кизляр. Одна из крупных бомб попала в здание, где в это время находился Виталий Иванович. При взрыве бомбы часть здания рухнула, некоторые из присутствовавших здесь работников были ранены. Виталий Иванович, слава богу, и царапины не получил, а ведь всякое могло случиться, разорвись бомба чуть ближе к нему. И, кажется, все, даже «вечный оппонент» Кондратьев, осознали, как стал им близок и необходим их суровый с виду генерал.

– Так что у нас с этой шестёркой? – спросил Панов.

Игнатов коротко доложил. Выяснилось, что из пяти задержанных мужчин нет ни одного старше тридцати лет, никто не состоял в комсомоле, не привлекался к суду, не уклонялся от призыва в армию, не нарушал воинской присяги. Один – техник, второй – учитель, третий – механик, да двое колхозников. Все хотели бы вернуться в ряды Красной Армии. Анкетные данные четверых находятся на проверке. У капитана Пшеничного проверить их невозможно, так как он с той территории, которая временно оккупирована гитлеровцами.

– Что делать, товарищ генерал? Ждать или решать без запроса?

Панов коротко пыхнул искорками глаз:

– Не надо торопиться…Момент очень сложный, я бы даже сказал, кризисный. Враг скоро побежит. Тут только и жди диверсий…Поговорите ещё… Все свободны, Чернов и Игнатов, останьтесь.

Когда остальные вышли, Панов спросил:

– Что там с письмом?

Чернов с готовностью подскочил:

– Есть, товарищ генерал! Вот оно!

– И молчишь?!

– Да только доставили из Москвы.

Панов прочитал письмо и некоторое время сидел неподвижно. Потом негромко сказал:

– Не знаю, как у него, а у меня бы просто сердце разорвалось от таких слов.

– Да, уж письмо… – Николай покрутил головой. – Если бы мне мать такое написала…

– Неужели не подействует? – сказал генерал. – Он нам сейчас нужен, как никогда! Немцы, отступая, будут уничтожать всё и всех подряд. Не допустить, уберечь – это одна из главных наших задач.

– Ну, он такой хлюст, этот Гук! – недовольно проговорил Чернов.

– И всё-таки надо искать в человеке хоть каплю хорошего, светлого и использовать. Это тем более важно, что нам необходимо готовить Зигфрида и Анну для работы в новых условиях – сегодня поступило указание из Москвы. Зигфрида там лучше нас знают. О радистке судили по нашим данным, она произвела самое благоприятное впечатление…Как, Валентин Петрович? Что скажете? Ваша «находка».

– Думаю, она себя достаточно проявила, товарищ генерал.

– А раз так думаешь, сам и готовь. Для начала немедленно отправляйте Чернова с письмом к Гуку, посмотрим, как он отреагирует на материнскую боль. Где там Рыжов? Пусть прокладывает «коридор». С шестёркой разбирайтесь, пока не останется неясностей.

Самым спокойным из задержанных оказался бывший учитель Скиба. Он и Игнатову повторил то же, что говорил на допросах Гусеву, вёл себя сдержанно, но всё время подчёркивал одну деталь: однажды, когда капитан прикуривал от зажигалки, то взглянул на запястье левой руки, где у него были часы или компас.

Возможно, и был компас, по которому капитан ориентировался в степи, уводя шестёрку к своим. Вопрос о нём Игнатов приберегал, чтобы использовать в более нужный момент. А сейчас Пшеничный просто откажется, и ничего не докажешь.

Майор снова пригласил Пшеничного на беседу. Тот явился в хорошем настроении, сказал, что после приёма лекарств почти не кашлял, спал спокойно, за завтраком с аппетитом съел кусок мяса с картошкой, выпил сладкого чая.

– Наконец-то я почувствовал себя дома! – с воодушевлением говорил капитан. – Как вы думаете, дадут мне хотя бы взвод? О роте, тем более о батальоне, не мечтаю…Но взвод-то, взвод! Да мне и этих ребят достаточно, чтобы рассчитаться с немцами!

– Думаю, дадут, – согласился Игнатов.

Он взял папиросу из пачки «Казбека», предложил капитану и подошёл к окну. В кабинете было достаточно тепло, и довольный капитан, закинув ногу на ногу, с удовольствием курил. А за окном кружил мелкий сухой снег.

– Всё время такая теплынь, и вдруг стужа, – сказал Игнатов. – А каково-то теперь в степи…Жуть!

– Да-а-а, невесело, – поддержал капитан и тоже устремил взгляд в окно.

– Мне сообщили, что там найден труп загнанной лошади старшины Алёшина.

Игнатов сказал это как бы между прочим и тут же обернулся. В глазах капитана мелькнула тень, он медленно протянул:

– Да-а-а?

В этом протяжном «да-а-а» Игнатов уловил нотку испуга. «А ведь забеспокоился», – тотчас подумал он.

– Разведчики взяли и след конокрада, – продолжал майор. – Мда-а-а, в такой буран очень легко заблудиться, даже имея при себе компас.

Капитан молча пожал плечами, но левая бровь у него раза два дёрнулась. «Точно забеспокоился!» – удовлетворённо констатировал Игнатов и тоже умолк, глядя на Пшеничного. Пауза затянулась, и в тишине было явственно слышно, как гремел под порывами ветра кусок оторванного железа на крыше соседнего дома. Хорошее настроение капитана заметно гасло.

Игнатов был доволен удачным поворотом дела: наконец-то нащупал верёвочку, связывающую капитана с беглецом. Наверняка отдал Иванову свой компас. Но как докажешь? Есть лишь косвенные данные да интуиция. И вот он сидит перед ним, Пшеничный (а может, вовсе и не Пшеничный), и мрачнеет от растерянности, хотя и пытается это скрыть. Ведь он не знает, всё ли сказал ему Игнатов! А если Иванова уже взяли? Вот чего он испугался! Значит, есть причина для испуга.

– Ж-жарко у вас, – с лёгкой запинкой произнёс капитан и провёл рукой по слегка удлинённой голове с залысинами.

У него даже уши покраснели. То ли в самом деле хорошо натопили, то ли он волновался. Игнатов отметил про себя, что маленькие, похожие на пельмени уши, плотно прижатые к вискам, не соответствовали высокой и довольно крупной фигуре капитана. У кого он видел такие уши?