Перстень Калиостро - Наталья Александрова

Домой я вернулась поздно, только-только успела позвонить Надежде и обменяться с ней информацией. И уже совсем поздно до меня дозвонился Андрей.

— Маша, куда вы пропали? Я волновался.

— Да я тут.., в общем, ничего особенного.

— Леша уже спит?

— Он у бабушки, — ляпнула я, и это было моей ошибкой.

— Значит, ты завтра вечером свободна? — обрадовался Андрей. — Я заеду.

Мне немножко не понравилась его решительность. Хотя.., он и так долго ходил вокруг да около.

Зеркало в коридоре пыталось меня образумить, но я легкомысленно решила, что оно нарочно показывает гадости, а на самом деле… «Не родись красив, а родись счастлив», «Нам с лица не воду пить», «Были бы кости, а мясо нарастет», «На вкус и цвет товарища нет» и еще очень много пословиц и поговорок вспомнила я, глядя на себя в зеркало.

Пока не забыла, скажу, что это был последний раз в моей жизни, когда я руководствовалась мнением кого-то постороннего, в данном случае, народной мудростью. С тех пор я доверяю только собственной интуиции. И мое мнение такое, что мудрость народа сильно преувеличена.

Перед сном я просмотрела всю папку с Сашиными договорами. Как мы с Надеждой и предполагали, договоров с издательством «Сириус» там не было.

Спать я легла в непривычно тихой без Лешки квартире, а наутро побежала на Шпалерную. Лидия сама открыла мне дверь. Выглядела она так, как будто всю ночь на ней возили не воду, а отбросы с одной помойки на другую. Когда я вошла в квартиру, то поняла, почему. Квартира носила следы жуткого погрома, то есть не то чтобы погрома, но все было выворочено из шкафов, и в кладовке полный кавардак, чтобы не сказать хуже. Понукаемая жадностью, наша мегера всю ночь искала какие-то документы, договоры, но ничего не нашла, потому что папку я унесла еще раньше. Но даже если бы я ее не унесла, вчерашнему посетителю были не нужны договоры на три Сашиных романа.

То все дело прошлое. Если бы Лидия так патологически не любила деньги, она бы догадалась, что дело нечисто, но куда там!

— Плохо спали? — осведомилась я невинным тоном. — Вид у вас утомленный, мешки под глазами, но вас это не портит — кажетесь старше и солиднее.

Выдра посмотрела на меня с ненавистью, но настолько устала, что ей лень было ворочать языком, чтобы сказать ответную гадость. Она молча прошла в коридор, по дороге собралась с силами и буркнула мне что-то насчет тщательной уборки и пыли под шкафом. Ну это уж она врет, пыль по углам я не оставляю. Зазвонил телефон. По некоторым репликам сразу залебезившей мымры я поняла, что Петя продрал глаза и не знает, чем завтракать.

— Иду, милый! — пропела Лидия, а мне прошипела сквозь зубы:

— Окна бы вымыла. С улицы смотреть страшно.

С вполне объяснимым злорадством я представила, что Лидия придет сейчас домой и Петя увидит, как она выглядит. Настроение сразу улучшилось. Дверь хлопнула, а я пошла проведать Сашу.

«Все в том же положении!» — как говаривала, помнится, баба Варя. Однако это было не совсем так. Услышав мой голос, он поднял голову и не улыбнулся, нет, но как-то странно дернул губами. Вот какой прогресс. Еще через месяц он научится улыбаться, через год скажет: «Здравствуй, Маша», а лет через десять, пожалуй, с ним можно будет выйти прогуляться. Во мне внезапно поднялась злость.

Зачем жить такому? Неужели Господь Бог не может распорядиться, чтобы он уж или очухался, или… Я устыдилась своих мыслей.

Вместо того чтобы злиться на больного человека, займемся делом. Я быстро распихала по местам все вещи. Подмела пол. Лидия значительно облегчила мою задачу, перерыв все в доме. Значит, в тех местах я искать не буду, там ничего нет. Ни в тумбочке в спальне, ни в письменном столе, ни в шкафу. Ни в комоде. И на кухне тоже все ящики перерыты. В кладовке коробки были раскиданы и содержимое их вывалено на пол. Сколько же денег пообещал вчерашний тип Лидии, что она так расстаралась?

Получается как в сказке: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Да было ли что-то такое в квартире на Шпалерной? Но вчерашний визит странного представителя издательства утвердил меня в мысли, что было. Я спохватилась, что эта мегера небось Сашу и завтраком не накормила, и поплелась на кухню. Так и есть, сама она пила растворимый кофе, причем принесла с собой один-единственный пакетик, а Саше не удосужилась даже чашки чая налить!

В холодильнике лежали яйца и одна сарделька. Из этого я приготовила завтрак.

— Идем, сокровище мое!

Мы вымыли руки и лицо, причесались, а бритье оставили на потом.

— Ну, Саша, расскажи же мне, где ты нашел свою дочку миллиардера?

Он ел, не глядя на меня.

— Жаль, что ты не хочешь со мной поговорить.

Ладно, будем рассуждать логически. Если документы важные, они не лежат на виду.

Где можно что-то спрятать в этой квартире?

Да где угодно, квартира — будь здоров, места много. Но Лидия уже везде посмотрела, и мне сидеть некогда. Надо работать. А то она опять начнет выступать, что окна не мыты.

Хотя в спальне-то у Саши я мыла.

В гостиной было большое окно и эркер.

С трудом протиснувшись, я заглянула туда.

Раньше, при жизни Сашиной матери, в эркере был порядок, висели кружевные занавесочки, росли цветы. Но теперь пыльные занавески некрасиво провисли, цветы засохли, а внизу стояла всякая дрянь — два ломаных стула, чемодан без ручки, старые ящики для цветов. На первый взгляд, спрятать документы там было негде, потому что в чемодане лежали мешок с пером для подушки, две пары резиновых шлепанцев для бассейна и почему-то большая резиновая груша, литра на полтора. Думаю, Сашина мать использовала ее для опрыскивания цветов. Отпихнув все это барахло в угол, я решила мыть окна, а для этой цели встала на подоконник, чтобы снять пыльные занавески.

Вешу я очень мало, а подоконники в квартире на Шпалерной были широкие и крепкие. Но тем не менее я почувствовала под собой какое-то движение и качание.

С трудом соскочив с подоконника, я заметила сбоку большую щель, сунула в нее большой столовый нож и сумела расшатать ее настолько, что пролез палец. И там, в глубине, я нащупала что-то бумажное. Думаю, подоконник просто рассохся от времени, иначе я бы никогда не заметила, что снизу к нему была приделана дополнительная доска. Она отодвинулась, и в моих руках оказался конверт с документами. Конверт был плотный и непрозрачный. В нем лежали бумаги, может, это и был договор, но напечатан он был по-английски. И еще там был маленький альбомчик — опять-таки с фотографиями. Увидев альбом, я отказалась от мысли мыть сегодня окно, схватила свои вещи и конверт и помчалась прочь из этой сумасшедшей квартиры, даже не попрощавшись с Сашей.

С Надеждой Николаевной мы встретились на полдороге. Мы уселись с ней в скверике на скамейке, открытой со всех сторон, чтобы никто не смог подобраться к нам незамеченным, и открыли конверт. Сердце у меня бешено колотилось, мне казалось, что сейчас мы найдем разгадку всех тайн, объяснение всему круговороту событий.

В конверте, как я уже говорила, лежал маленький альбом с фотографиями — не громоздкое чудище прежних лет, куда фотографии вклеиваются, а маленький современный альбомчик из тех, что продаются в «кодаковских» пунктах проявки и печати, с парусником на обложке. Еще там была тонкая пластиковая папочка с бумагами на английском языке. Надежда осторожно вынула бумаги из папочки — на каждом листе была красивая размашистая подпись, а на последнем листе стояли несколько подписей и сложная многоцветная печать. Пока Надежда пялилась в бумаги, я открыла альбомчик.

На первой странице были две крупные портретные фотографии. Сейчас я уже знала, кто на них изображен, слева — Долорес Санчес, справа — Лариса Гусарова. Они были, безусловно, похожи. Даже очень похожи. Но сейчас, когда фото лежали рядом, в глаза бросались различия: лицо Гусаровой дышало решительностью, энергией, собранностью, довольно широкие брови были, пожалуй, слишком густы, не мешало бы их выщипать, но они были уместны на таком выразительном лице. Долорес, напротив, казалась слишком вялой, самоуглубленной.

Линия губ была как-то безвольна, тонкие брови выписывали высокую капризную дугу, явно не гармонируя с растерянным и отстраненным взглядом. Долорес была явно красивее Ларисы, но как-то беззащитнее ее. Но, возможно, я домыслила это, зная, что ждет ее в недалеком будущем, читая печать смерти на ее лице.

Я перевернула страницу. Здесь были две фотографии Ларисы Гусаровой, но с ее лицом начали происходить удивительные перемены. На первом снимке изменился цвет волос: рыжеватые волосы актрисы стали темно-русыми, как у дочери миллиардера. На втором снимке у нее изменилась форма бровей: они были выщипаны или убраны другим способом, и вместо них появились тонкие капризные дуги Долорес. Я перевернула следующую страницу. Превращение продолжалось. Неуловимо изменился взгляд — то ли глаза были слегка подведены, то ли искусно наложенные тени сделали взгляд Ларисы мягче и растеряннее… Ларисы? Женщина на фотографии уже не была Ларисой Гусаровой, хотя не была еще и Долорес Санчес. Незаметные перемены ее лица изменили, казалось, самую ее сущность, характер, изменили ее душу…